Хватка (СИ) - Войтешик Алексей Викентьевич "skarabey" - Страница 11

        Существенным отличием их от простых армейских дивизий был особый боевой дух в войсках СС, чувство общности, товарищества («камерадшафт») и взаимоуважения между личным составом, причем даже между офицерами и подчиненными, чего часто не было в армейских дивизиях, особенно во второй половине войны.

       часть 1 глава 4

ГЛАВА 4

       …Сейчас мне кажется, что все это было во сне. Простой ночной кошмар, и ничего больше. На войне «окопным» часто снится что-то подобное. Поймите, Винклер, — постепенно добавляя эмоций своему рассказу, все больше распалялся унтерштурмфюрер, — мы были готовы к тому, что, войдя на окраину села, встретимся с неприятелем, но, когда до границы хлебного поля оставалось что-то около трехсот метров, мне вдруг померещилось, что колосья вдруг зашевелились. Но тут же из-за горящих танков на нас бросились русские и про эту метаморфозу с колосьями пришлось забыть. Стрелять по врагу не имело смысла, они были слишком близко. Началась рукопашная схватка.

       Это какое-то безумство! У них даже не было касок, только странные, зеленые фуражки, подвязанные ленточками под горло. Выглядело это так, будто коммунисты боялись потерять эти головные уборы или те каким-то волшебным образом были способны их защитить. Ну не из гордости же за принадлежность к своей армии они оставляли себе эти фуражки? Бежать в них в атаку не целесообразно, неудобно, глупо!

       А вот дальше…, дальше, гауптман, перед нами открыл свои врата сущий ад. Именно в эти врата кто-то и выпустил страшных псов-убийц. Их было не меньше сотни, уверяю вас. Началось все с того, что, сцепившись в драке с одним из советских солдат, я краем глаза увидел, как кто-то из моих подчиненных, вопя, как убегающий от паровоза безумец, пробежал мимо. За ним другой, …третий. Не понимая, что происходит, я улучил момент и потянулся к кобуре, чтобы пристрелить вцепившегося в меня «Ивана», но мою руку внезапно обожгла боль и я попросту не смог ей двигать. Русский как-то вдруг перестал со мной бороться и оттолкнул в сторону.

       Радуясь нежданной свободе, я откатился на два шага и понял, что со мной борется еще и собака. Прикрывшись от нее теперь уже левой рукой, я вскочил и успел выхватить пистолет. Теперь понятно, почему глупый «Иван» решил меня отпустить. Он был серьезно ранен и попросту оставил меня псу! Пришлось разделить обойму моего «Luger» на их двоих. Пока собака кромсала мою левую руку, я уложил «покером» русского, а потом выстрелил остаток патронов в животное.

       То, что началось дальше, я буду помнить всю свою жизнь и, поверьте на слово, даже после победы над советскими коммунистами, когда обустроюсь где-нибудь на положенном мне наделе земли, я никогда, слышите, никогда не заведу себе собаку.

       Мои руки были залиты кровью, к счастью, во время схватки боль приходит гораздо позже, чем обычно. С трудом перезарядившись, я ринулся вперед и вдруг почувствовал, что мир передо мной перевернулся. Сам того не понимая, я, закрывая шею, подтянул подбородок к плечу. Наверное, вы уже догадались, меня атаковал другой пес! Этот, как я понял, откуда-то с брони стоящего рядом танка. Мне снова пришлось отдать на откуп зверя левую руку и, после этого, выстрелить несколько раз ему в брюхо.

       Понимая, что стоя на земле, я сильно рискую, уж простите, гауптман, было не до геройства, я не придумал ничего лучше, как, преодолевая догнавшую меня боль, взобраться на стоявший рядом, почерневший от копоти танк.

       Всюду шла драка, причем русских было совсем немного. Их работу делали собаки, и как делали! Я своим глазами видел, как они подползали под танки, ныряли в воронки, ждали, когда приблизится кто-то из наших и, выждав нужный момент, бросались и рвали наших ребят на лоскутки. Кто-то, как и я забрался на броню, но его достали и там. Несчастный забился под пушечный ствол и отбивался только ногами, пока пес не исхитрился схватить его за промежность. Они свалились на землю и дальше мне уже не было видно, чем все это закончилось…

       Я не знаю, гауптман, интересуют ли вас такие детали? Но, разрешите мне поинтересоваться: здесь ходят слухи, что все, кто получил ранения под Уманью, будут поголовно награждены, а нас, меня, Мюнха и других ребят, выживших в той собачьей битве, собираются, чуть ли не заклеймить позором.

       В чем наш позор, Винклер? В том, что эти безумные русские головорезы не пожелали вступить с нами в честный бой, а натравили на нас своих собак? Мне …даже трудно представить себе, что должно быть в голове, в душе человека, делающего подобное — травить людей собаками? Раз ты воин, выйди и дерись! Мы ведь вышли биться честно, гауптман, а тут выходит, что мы получили увечья не на войне. Вдумайтесь, ведь по сути, в данном случае, собака — это уже оружие.

       — Вы говорите, как юрист, Карл, — думая о чем-то своем, заметил Фридрих.

       — А я и есть юрист, — горько улыбнулся Фёллер, — только это в той, еще довоенной жизни. Так, как мой вопрос? Наш доктор говорит, что еще не известно, будут ли мои руки в дальнейшем работать нормально. А если меня спишут, отправят домой, что там девушкам рассказывать? «Полюбите меня, цыпочки, я страшно пострадал на войне — меня укусили русские собаки?»

       — Не ерничайте, Карл, — встал и подошел к окну Винклер, — никто, какие бы увечья он здесь не получил, не останется без внимания фюрера. Могу только вам посоветовать: лечитесь, выздоравливайте и проситесь обратно на фронт, чтобы успеть закрыть «Железными крестами» то, что сейчас, будто червь точит ваше тело и душу. Победа уже не за горами, можете и не успеть.

       Но, об этом потом, успеем еще разобраться с вашими вопросами, сейчас нужно ответить на мои. Скажите, Фёллер, как вы считаете, коммунисты опоили своих собак чем-то? Может, прививки? С чего-то же эти псы так взбесились?

       — Нет, гауптман, — озадачился Фёллер, — тут что-то другое. Эти собаки, черт возьми, я ненавижу их, но они были… умными. Каждая из них знала, что нужно делать, понимаете? И еще, я не помню того, чтобы в начале схватки хоть одна из них лаяла! Этого совершенно точно не было. Ни, когда они крались среди колосьев, ни, когда бросились на нас. Это потом стоял такой визг и лай, что его было слышно даже на фоне взрывов. Что интересно, русских оставалось немного, они быстро погибали, а вот их псы все равно продолжали биться…

       — С кем? — Хитро, вполоборота спросил Винклер, не дав Фёллеру договорить. — Насколько мне известно, вам, встретившись с атакующими собаками, учитывая даже быстро погибающих русских, пришлось тут же удрать, … простите отойти?

       — Пришлось, — снова с просыпающимся вызовом ответил унтерштурмфюрер СС, но тут же стал остывать, и добавил, — чтобы не погибнуть от клыков этих собак. Германии нужны солдаты целые, а не разорванные в лохмотья.

       — И что же было дальше? …Когда вы отошли?

       — А ничего особенного и не было, господин гауптман. Глядя на то, во что мы превратились, артиллеристы попросту перепахали снарядами и минами этот собачий плац. Те из нас, кто еще мог держать оружие и передвигаться, снова прошли этим полем. Нужно было добить уцелевших собак, сидевших у трупов русских…

       — Псы были целыми? — Не понял сказанного Фридрих.

       — Нет, что вы, — тяжко вздохнул унтерштурмфюрер СС, — все они были в крови и сильно изранены. Но все равно, каждая доползала до своего «Ивана», ложилась или садилась рядом с ним и охраняла хозяина. Мы перебили к чертям их всех, …а потом вошли в деревню, и там перестреляли всех собак. Даже щенков и меленьких, коротконогих дворняжек…