Странствующая Земля (ЛП) - Цысинь Лю - Страница 5

Два месяца спустя отец, вволю нагулявшись с учительницей Син, действительно вернулся домой. Мама не выказала ни радости, ни грусти.

— Ли Син о тебе очень хорошего мнения. Она сказала, что ты творческий человек, — поведал мне отец.

Мать, услышавшая наш разговор, была искренне озадачена.

— Кто-кто это сказал? — спросила она.

— Госпожа Син, моя учительница начальных классов. Отец уходил к ней на два месяца, — ответил я столь же озадаченно.

— А, теперь припоминаю! — рассмеялась мама и покачала головой. — Мне еще и сорока нет, а память никуда не годится.

Окинув взглядом голографическое звездное небо на потолке, а затем голографический же лес на стенах, она продолжала:

— Вовремя вернулся. Пора заменить эти изображения. Нам с сыном они надоели, а мы не знаем, как перепрограммировать эту чертову штуковину.

Когда Земля снова начала свое долгое падение на Солнце, этот эпизод уже вылетел из нашей памяти.

Однажды в новостях сообщили, что океан тает. Услышав это, наша семья опять отправилась на побережье. В то время Земля как раз пересекала орбиту Марса, и чем ближе она подходила к Солнцу, тем сильнее становился жар. Его пока еще было недостаточно, чтобы Земля разморозилась самостоятельно, но благодаря работе геодвигателей температура поверхности повысилась до вполне приятной величины. Народ радовался: не нужно надевать термокостюмы!

Свет геодвигателей все еще заполнял небо нашего полушария, но на другой половине планеты люди смогли по-настоящему почувствовать, что Солнце стало ближе. Их небо было светло-голубым, а солнце таким же ярким, как и до исхода.

Мы сели в аэрокар и полетели над океаном. Нигде не было заметно ни малейших признаков оттепели, мы видели только белую ледяную пустыню. Разочарованные, мы приземлились на лед и вышли из машины. Не успели мы закрыть дверцы аэрокара, как на нас обрушился могучий грохот, похоже, исходящий из самых потаенных глубин Земли. Казалось, будто вся планета вот-вот взорвется.

— Это грохочет океан! — крикнул мой отец, пытаясь перекрыть раскаты. — Солнце нагревает толстые слои льда неравномерно, вызывая что-то очень похожее на землетрясение.

Внезапно низкий рокот океана пронзил резкий громовой удар, и люди, наблюдающие за океаном позади нас, разразились ликующими возгласами. Я посмотрел туда и увидел длинную трещину, зазмеившуюся по замерзшей воде, будто огромная черная молния. Затем, в сопровождении непрекращающегося грохота, стали появляться новые и новые трещины. Из них вырывалась морская вода; по ледяной равнине понеслись стремительные потоки.

По дороге домой мы наблюдали, как меняется голая земля внизу: трава начала пробиваться из почвы, распустилось множество цветов, и нежные листья одели увядшие деревья зеленью. Жизнь не тратила времени впустую — она с ликованием расцветала повсюду.

С каждым днем приближения Земли к Солнцу людей все больше охватывала тревога. Теперь уже мало кто желал подняться на поверхность, чтобы полюбоваться весной. Большинство из нас предпочитало оставаться в подземных городах, но не затем, чтобы скрыться от надвигающейся жары, проливных дождей и ураганов, а из страха перед приближающимся Солнцем.

Однажды, укладываясь спать, я услышал, как мама тихо сказала отцу:

— Может быть, уже слишком поздно.

Отец ответил тоже едва слышно:

— Такие слухи ходили и в первые четыре перигелия.

— Но на этот раз всё правда, — последовал быстрый тихий отклик матери. — Я сама слышала это от жены профессора Цянь Деле. Он астроном Навигационной комиссии, человек известный. Так вот, он сам сказал ей, что концентрация гелия растет ускоренными темпами.

— Послушай, моя дорогая, не нужно терять надежду, — спокойно, но твердо ответил отец. — Не потому, что у нас и правда есть какие-то шансы, а потому, что надо прожить свою жизнь достойно. В Предсолнечную Эпоху «жить достойно» значило обладать деньгами, властью или талантом, но сейчас нам осталась лишь надежда. Надежда — это золото и драгоценные камни нашего времени. Не важно, как долго нам еще осталось, мы не должны сдаваться! — И, помолчав, прибавил: — Пожалуйста, утром передай это нашему сыну.

Как и другие люди, при приближении к перигелию я чувствовал себя не в своей тарелке. Однажды, возвращаясь из школы домой, я, сам не зная как, оказался на центральной площади города. Я стоял у круглого фонтана в середине и поочередно смотрел то вниз, на его сверкающую голубую воду, то вверх, на эфирную рябь света — отражение струящейся воды на высоком потолке. Через некоторое время я заметил среди прохожих знакомое лицо. Это была Лин. В одной руке она держала маленькую бутылочку, а в другой тонкую соломинку. Лин пускала мыльные пузыри, бездумно следя, как они один за другим уплывают прочь. Она смотрела на пузыри, пока те не лопались, и только после этого выдувала новую радужную цепочку.

— А ты не слишком взрослая, чтобы развлекаться такой чепухой? — спросил я, подойдя к ней.

Лин удивленно посмотрела на меня и с теплой улыбкой сказала:

— Давай отправимся в путешествие!

— Путешествие? — спросил я, удивляясь в свою очередь. — Куда?

Ее улыбка засияла еще ярче.

— На поверхность, конечно!

Она повела рукой в воздухе, проецируя голограмму при помощи компьютера, сидящего на запястье. Перед нами предстало полупрозрачное изображение заката над пляжем. Легкий ветерок покачивает пальмы, белые волны накатывают на берег. На золотом пляже нежится парочка — черные силуэты на фоне сверкающего моря.

— Менгна и Даган только что прислали мне это. Они уже снаружи. Сказали, там не слишком жарко. На свежем воздухе сейчас так здорово! Давай поедем! — воодушевленно убеждала Лин.

— Их только что исключили из школы за пропуски, — возразил я.

Лин скривила губы:

— Хм, на самом деле ты не этого боишься. Ты боишься Солнца!

— А ты нет? Забыла, как ходила на психотерапию — лечилась от гелиофобии?

Она снова улыбнулась.

— Но я стала другим человеком. Наконец-то увидела свет. Смотри, — сказала она и выдула еще одну цепочку мыльных пузырей. — Следи внимательно!

Я уставился на пузыри. Неистовые волны цвета и света играли на их поверхностях, их завихрения были слишком сложны и запутанны, чтобы человеческий разум мог в них разобраться. Я невольно вообразил, что пузыри знают, как коротка их жизнь, и лихорадочно открывают миру бесчисленные мечты и предания, хранящиеся в их обширной памяти. Через несколько секунд буйство цвета и света исчезало с почти беззвучным хлопком, оставив после себя лишь крошечную капельку воды. Еще мгновение — и капелька испарялась без следа, как будто никогда и не существовала.

— Понял? Земля — это космический мыльный пузырь. Хлоп — и все кончено! Так чего же бояться? — спросила Лин.

Пришел мой черед хмуриться.

— Это не совсем так. Расчеты показывают, что после гелиевой вспышки потребуется около ста часов, чтобы Земля полностью испарилась.

— Вот это-то самое ужасное! — воскликнула она. — Мы сидим в полукилометре под поверхностью земли, словно мясная начинка в пироге. Сначала подпечемся, а потом и вовсе сгорим!

Холодная дрожь пробежала по всему моему телу.

— Но на поверхности будет иначе, — продолжала Лин. — Там все испарится в мгновение ока. Люди, как мыльные пузыри, исчезнут с легким хлопком. — Она снова улыбнулась. — Вот почему, я считаю, лучше быть на поверхности, когда произойдет гелиевая вспышка.

Не могу сказать почему, но я не пошел с ней. Тогда она ушла с Тунгом, и я больше никогда их не видел.

Вспышки гелия не произошло. Земля пронеслась сквозь перигелий и начала свое шестое путешествие к афелию, позволяя натянутым нервам человечества расслабиться. Азиатские геодвигатели теперь находились на стороне планеты, обращенной вперед по ходу. Поскольку Земля больше не вращалась, это означало, что азиатские двигатели были почти полностью заглушены — кроме тех случаев, когда требовались небольшие корректировки. Мы плыли в тихую и очень долгую ночь.