Синдром отторжения - Воронков Василий Владимирович - Страница 33

Таис молча отвернулась и направилась к двери. Ее длинные волосы рассыпались по плечам. Черные блестящие волосы Лиды.

Вновь навалилась болезненная тяжесть. Стало трудно стоять на ледяном полу, распрямив плечи, – что-то как будто пыталось столкнуть меня вниз, заставляло склонить колени. Свет в комнате с каждой секундой становился пронзительней и резче – я был уверен, что тот самый Алик, наблюдающий за нами через камеру над дверью, прибавляет с садистской ухмылкой яркость.

Таис вышла. Дверь закрылась.

Покачиваясь, точно пьяный, я вернулся на кровать. Меня опять одолевала мигрень, я закрыл глаза и постарался расслабиться, но мне не становилось легче – длинные раскаленные иглы медленно вонзались в мои виски.

66

Я увидел Лиду лишь после зимних каникул. Мы столкнулись в коридоре перед аудиторией, и она тут же отвернулась, испугавшись заглянуть мне в глаза.

Всю лекцию я наблюдал за ней.

Лида сидела на два ряда ниже, и иногда ее скрывала голова какого-то долговязого парня. Лектор стоял, вытянувшись, у стола и зачитывал, как по бумажке, монотонную речь. Лида поправляла волосы, собранные в длинный хвост на затылке, искала что-то в суазоре, нетерпеливо перелистывая страницы, шепталась с Анной, пыталась высмотреть кого-то в аудитории, но ни разу не обернулась.

Виктор тогда не пришел, и я сидел среди пустых стульев. День выдался пасмурным, а лектор забыл отключить электронные шторы после короткого голографического представления, и казалось, что за окном стоит глубокая зимняя ночь.

Я открыл суазор, намереваясь послать Лиде сообщение – что-нибудь ненавязчивое, вроде «как провела каникулы?», – но не решился. Я смотрел на нее – она сражалась с прической, игралась с суазором, искала знакомых в аудитории, перешептывалась с подругой – и понимал, что совершенно ей не нужен. Когда мы столкнулись в коридоре перед парой, Лида не обрадовалась, не удивилась, а просто была смущена – это походило на случайную встречу с человеком, которого давно уже позабыл, но который, вопреки твоему желанию, упорно напоминает о себе.

Я не хотел навязываться.

Но тем не менее открыл ее страницу в соцветии, где она не появлялась пару недель подряд.

Преподаватель пересказывал содержание учебника.

Я просмотрел последние записи на ее страничке и отложил суазор. Из-за скучного сумрака поточной мне хотелось спать. Лида не обращала на меня внимания. Лектор говорил синтетическим голосом, как робот.

Я положил голову на руки и закрыл глаза.

Откуда-то издалека доносился занудный голос, я не вслушивался, и лишь отдельные слова пробивались сквозь густую дрему – «основы», «траектория движения», «тонкий расчет». Потом исчезли, потерялись и эти бессвязные обрывки машинальной речи, я решил, что действительно могу заснуть и, представив, как какой-нибудь безмозглый шутник примется бесцеремонно расталкивать меня посреди лекции, мотнул головой и открыл глаза.

Преподаватель действительно замолчал.

Он стоял, сгорбившись, отвернувшись от нас к погасшему экрану на стене и развернув огромный, точно альбомный лист, суазор. Руки у него тряслись. Остальные студенты тоже что-то листали в суазорах. Сидящая надо мной девушка часто и неровно дышала, как во время приступа астмы. Лида перестала шептаться с Анной и вдруг, впервые за всю лекцию, обернулась и посмотрела на меня. В ее зеленых глазах читались сожаление и страх.

Пальцы у меня на руках окоченели, хотя в аудитории работали на полную мощность отопители. Я сцепил руки, сжав их так сильно, что побелели ногти, и только тогда посмотрел в лежащий на столе экран суазора, открытый на страничке Лиды. Поверх фотографии «Патрокла», опубликованной Лидой в соцветии когда-то очень давно – еще в другой жизни, – выплыло прозрачное окошко с извещениями о новых записях. Броские красные цифры быстро возрастали, отсчитывая какие-то судорожные порывистые секунды – двенадцать, двадцать шесть, тридцать три. Я схватил суазор, коснулся нетерпеливо дрожащего окошка, и вдруг кто-то сказал:

– Война…

Я перелистывал многочисленные записи в соцветии:

«Восстание сепаратистов».

«Неожиданная агрессия послужила причиной…»

«Первый космический конфликт».

Десятки, сотни людей писали о происходящем на Венере – всё остальное, все то, что совсем недавно представлялось таким значительным и важным, потеряло значение, сгинуло в тени внезапно начавшегося кошмара.

Лекция так и не завершилась – она прервалась на том самом мгновении, когда кто-то получил первое уведомление на суазор. Преподаватель сказал, что ему срочно нужно отойти и хлопнул дверью. Вокруг стал раздаваться неуверенный испуганный шепот – казалось, стоит заговорить в полный голос, как бессвязные слухи из соцветия обратятся в безжалостную явь. Лида не смотрела на меня, а сидела, обхватив голову. Анна что-то шептала ей в ухо и поглаживала по плечу. Лида поначалу даже не замечала подругу, пугающе отрешившись от происходящего, но потом повернулась к ней, покачала головой и стала что-то набирать в суазоре.

В ленте обновлений появилось ее сообщение:

«Запомните этот день. Сегодня мы перестали быть детьми».

Аудитория начала пустеть. Лида вместе с подругой вышли одними из первых. Я тоже понял, что не могу сидеть на одном месте, читая одинаковые сообщения в сети, и пошел вслед за остальными.

В коридоре было шумно и людно. Как будто занятия в институте разом отменили, и студенты высыпали из поточных, не зная, куда им податься в середине дня. Меня постоянно кто-то толкал, пробиваясь к затянутому электронной дымкой окну или к настенному терминалу, пестрившему разноцветными окошками объявлений. Слышались возгласы, даже крики.

– Война!

– Война!

Я беспокойно озирался по сторонам. Я чувствовал себя брошенным, потерянным – я не видел ни одного знакомого лица. Лида с Анной куда-то запропастились, их поглотил этот нескончаемый гомон. Я был один. Я не знал, что делать. Никто больше не сдерживал себя, стараясь разговаривать вполголоса и не нарушать тишины. Последняя надежда на то, что жуткие новости из сети окажутся чудовищной шуткой, развеялась. Теперь это стало угрожающей реальностью, гремевшей в ушах.

– Неужели и правда война?

– Что же будет? Они ведь не осмелятся…

– Я не могу поверить, этого не…

Я проталкивался к лифтовой площадке, к морозному свету, который падал из окна с отказавшими электронными шторами. Меня преследовали крики. Кто-то побежал навстречу, яростно расталкивая остальных, как будто даже секундное промедление оказалось бы для него смертельно.

Суазор раздраженно завибрировал, я машинально вытащил его и развернул экран.

Пришло сообщение от матери:

«Ты знаешь, что произошло? Срочно приезжай, нам нужно поговорить!»

– Знаю, мама, – сказал я, уставившись в экран, хотя ничего не понимал.

65

Венера восставала из мрака. Таяла, рассеивалась окружающая темнота, и планета возникала из пустоты, рождаясь заново из электронного газа и солнечного света. Большую часть ее поверхности затягивали густые подвижные облака; планета дышала, взволнованно и часто, поднимая чудовищный, на тысячи миль, ураган. Где-то высоко над Венерой тихо поблескивала искусственная луна.

Реконструкция, созданная из орбитальных снимков.

У планеты показался корабль, плавно проявившись над ее газовым нимбом, – несколько секунд он был прозрачным, как фотонный призрак, пропуская сквозь себя темноту и свет, вздрагивая и исчезая на едва ощутимые мгновения.

Я присмотрелся.

Земной корабль, пирамидальной формы, с ярким опознавательным кодом и сияющими регистрационными номерами, имел колоссальные размеры, и его легко можно было спутать с «Патроклом». Но я уже знал, что это «Терей», корабль научно-исследовательского корпуса, на борту которого во время штурма находилось дорогостоящее оборудование для геодезических работ и терраформирования.

– Интересно, а насколько все эти… – начал Виктор, но не договорил.