Крепче брони - Толстобров Павел Петрович - Страница 40

Петр Почиталкин был незаурядной, обаятельной личностью. С ним всегда приятно было поговорить. Скромный, тихий, уравновешенный, он не любил говорить о себе, а больше всего говорил о людях, которые его окружали, и прежде всего — о хороших.

О Лаврентии Луханине следует сказать особо. Прошлое всех бойцов взвода автоматчиков, как и взвода разведчиков, не вызывало никаких сомнений. Все они честно работали на заводах, фабриках, промыслах, в колхозах и совхозах, а некоторые на руководящей работе.

И только Луханин до войны несколько лет просидел в тюрьме. Попав под влияние окружавших его дурных людей, он занимался воровством, потом принял участие во взломе денежного ящика в банке, избил милиционера. В конце концов был пойман. Вернулся из тюрьмы перед началом войны и добровольно изъявил желание пойти на фронт.

С первых дней войны он был на фронте. Увидев чудовищные преступления гитлеровцев, Лаврентий возненавидел фашистов и сражался геройски. В короткий срок дослужился до звания старшины.

Не раз он ходил во вражеский тыл, доставал ценные сведения, крепко разил врагов из своего автомата. Как-то, вспоминая свое прошлое, он с горечью сказал:

— Плохо вел себя, очень плохо. Но я возмещу Родине за доверие, которое она мне оказала.

Свое слово он держал. Автоматчики с уважением относились к нему, как бывалому воину, очень внимательно прислушивались к его советам.

Вот и на высоте, в неслыханной схватке, он проявил себя геройски, истребил много фашистов и в числе первых во взводе уничтожил вражеский танк.

…После короткого затишья молчание в окопах было прервано. Люди стали рассуждать о том, что они сделали. Постепенно собрались все в одном, самом глубоком окопе.

— Ну, что хлопцы, повоевали? — первым нарушил молчание Андрей Рудых. — Чего носы повесили? Или недовольны чем? Или невесело вам?

— Было дело под Полтавой, — проговорил еще кто-то.

— Не под Полтавой, а под Россошкой, — поправил Кондрат Титов.

— Скажу по совести, ребята, первый танк я поджег со страха, — признался Василий Матющенко. — Как увидел, сколько танков идет, подумал: «Ну, конец!» Когда вы приняли решение не отступать, а принять бой, показалось, что, наверное, я один такой трусливый, и решил держаться как все.

— А ты, Вася, почаще так трусь, как в этом бою. У тебя неплохо получается, — заметил Виктор Мезенцев.

— Это что, — вмешался в разговор Михаил Толкачев. — А моего земляка Павла страх даже вылечил.

— Ну зачем так говоришь? — запротестовал Павел.

— Верно, верно, — настаивал Толкачев. — До боя у него живот болел. Как начался бой, гляжу, Назаренко поднялся и винтовку схватил, стрелять начал. Куда болезнь девалась?

— Да не от страха я начал стрелять, — обиделся Назаренко.

— Верю, верю, Павлушка. Я пошутил, — уже серьезно сказал Толкачев.

— А хоть и от страха! Что ж тут такого! — вступил в разговор стоявший рядом наблюдатель Семен Калита. — Парень он молодой. Помирать-то кому охота. Вот, помню, до войны сочинение Макаренко читал. Что писал? Что храбрый не тот, кто не боится, а тот, кто умеет свою трусость победить. И верно писал. А вы думаете, я не боялся? Вот побожусь, если хотите. И в тайге, когда ходил на медведя, тоже боялся. Ну, конечно, тайгу нельзя сравнивать с фронтом. Тут дело серьезнее. И никому не поверю, кто говорит, что в бою не было страха. Но страх страху рознь. Как понимаю, одного страх ведет к мысли, что он должен сделать, чтобы преодолеть его. Так вот со мной случилось. А другого страх ведет в кусты…

— Правильно говоришь, Семен, — поддержал друга Кондрат Титов. — Тут надо так сказать: если бы мы струсили и побежали — конец бы нам был. Конечно, поначалу страха все набрались немало, а потом все же собрались с духом, опомнились, пошли на риск. А он, вишь, как обернулся? Живы все остались.

— Когда ехал на фронт, все думал, как буду воевать, — вмешался в разговор Николай Власкин. — Вот, скажем, насчет танков. Рассказывали ребята в вагоне, что они давят людей беспощадно. Знамо, фашист есть фашист. Все вопросы командиру задавал о том, как бороться с танками. Ребята меня даже профессором прозвали. Проведет командир беседу и спрашивает: «Вопросы есть?» Тут ребята шушукаются, толкают меня в плечо: «Давай, профессор Власкин». Ну, я задавал вопросы, не стеснялся. Однажды прямо спросил, как уберечься от танков, самолетов, снарядов и мин. А командир мне в ответ: «Береги лопату». Признаться, лопату я не любил. Про себя думал: «На кой черт она мне нужна, только тяжесть лишняя». А пришлось все же полюбить ее. Разве не верно, что глубокие окопы спасли нас. Из своего глубокого, окопа я и танк поджег. Лопатой спасался от пуль. Выглянешь из окопа, наблюдая, поставишь ее наискосок у лица, пули дзинь, дзинь — и отлетают. Из своего окопа я шестерых гитлеровцев уложил. Большое дело — лопата. Прав был командир, что совет мне такой дал.

— Николай правильно говорит, — поддержал Власкина его тезка Пьяночкин. — Я тоже не любил лопату, но здесь она очень здорово меня выручила.

Беседа, неожиданно развязанная коммунистом Андреем Рудых с простых слов, помогла людям излить свою душу, высказаться после пережитого во время боя, оценить свое поведение.

— Ну а теперь, друзья, — сказал Рудых, — давайте подведем итог того, что каждый сделал в бою. Вот мне в содружестве с Башмаковым удалось уничтожить один танк. Кроме того, истребил трех танкистов.

Разговор оживился.

Каждый стал отчитываться перед товарищами, выяснилось, что разведчики вывели из строя полтора десятка машин, автоматчики — восемь.

Три танка уничтожил Владимир Пасхальный. По два танка истребили Леонид Ковалев, Михаил Мингалев, Василий Матющенко, Сергей Прошин и Дмитрий Пуказов. По танку вывели из строя Семен Калита, Петр Почиталкин, Виктор Мезенцев, Лаврентий Луханин, Фахрий Гайнудинов, Николай Власкин. Несколько танков было уничтожено в результате совместных действий Рудых и Башмакова, Пьяночкина и Ряшенцева, Ивуса и Мельника, Мингалева и Титова, Матющенко и Толкачева, Прошина и Черноуса.

Все воины активно содействовали успеху, в том числе и те, кто подавал гранаты и бутылки.

— Скажу так, — заключил Андрей Рудых, — что мы с гордостью можем смотреть друг другу в глаза и доложить партийному бюро полка, политотделу и командованию дивизии о том, что с честью выполнили приказ Родины, не пропустили танки врага к Сталинграду.

К разведчикам и автоматчикам подошли связисты Алексей Евтифеев, Георгий Стрелков, Егор Хоржевский, Михаил Кондратов и Николай Юрпалов. Связисты в этом бою подбили из противотанкового ружья 6 танков, истребили 18 гитлеровцев.

Когда появились вражеские танки, Евтифеев залез на бруствер. Его скрывал высокий бурьян.

Он залег за бронебойку. Рядом с ним улегся Стрелков, чтобы подавать патроны.

Первый выстрел у Евтифеева получился неудачным. Нервничал. Схватил рукоятку затвора, а поднять ее не может. Заело. Пришлось малой лопатой легонько подбить ее вверх. Это помогло. Извлек стреляную гильзу из казенника. Вторым выстрелом он поразил танк. На нем показался дымок и он остановился. Патроны были бронебойно-зажигательные.

После нескольких выстрелов у Алексея отбило плечо — отдача у ружья сильная, и надо иметь немалую закалку, чтобы ее выдержать. У бронебойки залег Стрелков. Первые выстрелы у него были тоже неудачными, но потом приноровился и поразил два вражеских танка. И тоже отбил плечо. Осталось всего пять патронов. Их использовали потом Кондратов и Хоржевский, когда стреляли по танкам, шедшим на разведчиков.

…Наступила глубокая ночь. Все были голодны. Запасы продовольствия иссякли. Не было воды, а всех мучила жажда. Командиры взводов подсчитали боеприпасы: их оставалось совсем мало. Никаких признаков подразделений полка, находившихся поблизости, не было. В такой обстановке оставаться на высоте бесполезно. И командиры Ковалев, Пуказов, Евтифеев и Стрелков, посоветовавшись, приняли решение на отход к Малой Россошке.

Определили порядок отхода. Впереди шел дозор. Его возглавил разведчик Михаил Толкачев. За ними двинулись отделения разведчиков, автоматчики и связисты.