На главном направлении
(Повести и очерки) - Падерин Иван Григорьевич - Страница 6

Наконец фашисты догадались, что нас тут, на правом фланге, мало, и полезли напрямик. Но мы решили стоять. «Не пройдешь, гад, не пустим!»— крикнул я. Кричали со мной Титов и Прошин. В эту же минуту к нам подоспела подмога: прибежал Ефтифеев и с ним пять человек. Они притащили два ящика бутылок с горючей смесью. Каждому досталось по пять-шесть бутылок. Пустили и их в ход, и еще полдюжины танков запылало. После этого гитлеровцы как будто одумались, отступили, но немножко погодя снова полезли, только теперь не на мою группу, а туда, к высоте. Но и там тоже не растерялись.

Увидели, как можно уничтожать танки, и стали смелее.

В самом деле, смелому, оказывается, танк не страшен, только его с толком и выдержкой надо встречать. Враг-то в танке почти слепой, ему меньше видно в смотровые щели, чем нам под открытым небом…

Сколько часов шел бой — я не заметил. Солнце уже поднялось высоко, к полудню, а мне даже показалось, на закат пошло, но было еще около десяти часов утра… Бой с танками продолжался. Теперь уже не они за нами, а мы за ними охотились. Танки идут, а мы по траншеям или перебежками по косогору наперерез.

Когда атаки прекратились, то мы увидели: перед нашей высотой горит больше двух десятков фашистских танков, и не поверили своим глазам… Среди нас убитых не было, только двое раненых. Было жарко, воды во фляжках — ни капельки, боеприпасы на исходе, и мы уже собрались уходить, надо же догнать свою часть, иначе подумают— сдались и напишут домой: «Пропал без вести», но снова появились два танка. Эти пошли на нашу высоту как-то совсем нахально. Ползут по косогору и брызгают какую-то жидкость. Эта жидкость даже на земле загоралась. Одна такая струя попала на голову Титова. Вспыхнула каска и плечи. Что делать? И товарища спасти надо и танк поджечь. Бросил я на голову Титова шинель — не помогает, тогда песком. Несколько котелков высыпал на него песку и потушил огонь. Вскочил Титов, схватил бутылку и со зла бросился за танком. Догнал и запалил. Вскоре заполыхал и второй. После этого фашисты больше не лезли на наш курган. Отбили мы у них охоту…

На этом Ковалев закончил свой рассказ. Свернув очередную папироску с палец толщиной, он встал. Я дописал последнюю строчку его рассказа и предложил ему сложенный вдвое листок:

— Возьми, прочитаешь своим друзьям.

— Что это? — спросил он.

— Обращение, вернее приказ Военного совета фронта «Ни шагу назад».

Ковалев внимательно прочел листок и, спрятав его в карман гимнастерки, сказал:

— Обязательно покажу это своим комсомольцам: я ведь теперь комсорг батальона.

Он еще что-то хотел сказать, но, запнувшись, промолчал и, подав мне сильную жилистую руку, вышел. Его вызвали в штаб на доклад.

Ковалев, конечно, знает, что ему и его товарищам удалось повторить подвиг двадцати восьми панфиловцев. Только он, видно, не заметил существенной разницы. Там люди погибли, а тут отразили атаку семидесяти танков и все остались живы.

Сегодня же в политотделе составили листовку «Мастера истребления танков». Это про Ковалева и его боевых друзей.

Позже я узнал, что все тридцать три героя получили награды. Ковалев был награжден орденом Ленина и направлен на учебу. Опыт же применения бутылок с горючей смесью против танков вскоре стал достоянием всего личного состава армии.

Фашисты по-прежнему неистовствуют, бросают завывающие бомбы, включают при пикировании своих самолетов сирены, обстреливают курлыкающими минами и хохочущими снарядами. Но мы уже не те, какими были в начале войны. Не пугает нас также фашистская болтовня о том, что Сталинград в котле. В последние дни немецкие самолеты усиленно засыпают город листовками с изображением огненного кольца, в которое якобы попали защитники Сталинграда. Гитлеровцы нагло предлагают сдать город.

— Врете! Еще неизвестно, кто попадет в котел, — говорят сталинградцы.

Правда, обстановка крайне усложнилась.

По сведениям разведки, против нашей армии действует двенадцать дивизий: восемь пехотных, три танковые и одна моторизованная. Эту группу дивизий поддерживает почти весь самолетный парк 4-го воздушного флота Рихтгофена.

Нет, захватчикам не окружить Сталинград. Его тыл очень прочный — Волга и советский народ. Надо только сдержать врага у стен города. Нужны упорство и стойкость. И они есть, и с каждым днем возрастают. В город переправляются новые части…

Начальник политотдела армии Васильев вызвал в свой тесный блиндаж всех инструкторов и сообщил:

— С сегодняшнего утра оборона центра и заводских районов Сталинграда возложена на войска нашей шестьдесят второй армии. Назначен новый командующий — генерал-лейтенант Чуйков… Чуйков Василий Иванович.

Васильев помолчал, посмотрел на нас и уже доверительным голосом дополнил свое официальное сообщение так:

— Перед тем как принять командование армией, Чуйков был вызван в Военный совет фронта. Там его предупредили, что положение в Сталинграде очень тяжелое, что Верховный Главнокомандующий приказал отстоять Сталинград во что бы то ни стало…

Мы разошлись по своим конуркам и блиндажам.

Многие уже успели повидать нового командующего на переднем крае.

Мой товарищ Семиков повстречался с ним еще там, за Доном.

— Смотрю, — рассказывает Семиков, — самолет ударился о кочки и чуть не перевернулся. А над ним кружит фашистский стервятник. Гоню Машину туда. Из кабины вылезает человек в расстегнутом кителе, без фуражки, — видно, жарко ему было. Представляюсь: «Офицер связи штаба Шестьдесят второй армии старший лейтенант Семиков». А он отвечает: «Генерал-лейтенант Чуйков, будем знакомы, — и подает мне руку. — Вел, говорит, — бой с „мессером“. Схватка закончилась вничью. Только неудачно приземлился». — А сам смеется. «Садитесь, — говорю, — скорее в машину, иначе на земле „мессер“ вас добьет». Он погрозил фашисту кулаком — и в машину… Вот так мы и познакомились, — не без гордости сообщил Семиков.

Вечером на северной окраине города в жаркой схватке рабочие отряды тракторного завода вместе со стрелковой бригадой Горохова отразили несколько танковых атак и вынудили фашистов остановиться. На южной окраине Московская гвардейская дивизия выдержала натиск вражеских дивизий, а затем мощной контратакой отшвырнула их от элеватора.

На центр города фашисты еще не наступали. Но чувствуется, что вот-вот и тут начнут испытывать наши силы.

В штаб поступают десятки пакетов. Их, как правило, приносят храбрые и заслуженные воины и рабочие завода. Каждый пакет вручается лично члену Военного совета или командующему как самое ценное и дорогое в жизни всего города.

Это письма.

В ответ на приказ «Сталинград держать» защитники города подписали письмо, в котором они заверили Коммунистическую партию и весь советский народ в том, что русский город на Волге будет стоять на пути врага непоколебимой твердыней. «Враг не пройдет, он будет остановлен и разгромлен!»

Это письмо, как присяга, зачитывалось в траншеях, окопах, блиндажах, на рубежах атаки и в бою. Многие, подписываясь, прикладывают свои личные записки, письма и заявления с просьбой считать их коммунистами и заверяют партию большевиков, что почетное звание коммуниста они с честью оправдают в бою.

Экспедитор штаба армии сержант Тобольшин не успел подписать письмо, о чем много раз сожалел. К счастью, ему выпала честь охранять эти пакеты при отправке за Волгу. На одном из пакетов он украдкой написал.

«ДОРОГОЙ ТОВАРИЩ СТАЛИН! Я, СЕРЖАНТ ТОБОЛЬШИН, БЫЛ НА ЗАДАНИИ И НЕ УСПЕЛ ПОДПИСАТЬ ПИСЬМО И ВОТ СЕЙЧАС ПОДПИСЫВАЮ НА ПАКЕТЕ ЗА ВСЕХ, КТО ОПОЗДАЛ, И ОБЕЩАЮ ВАМ ИСТРЕБЛЯТЬ ФАШИСТОВ, ПОКА ЕСТЬ СИЛА В РУКАХ. МОЯ СЛУЖБА ТАКАЯ, ЧТО МНЕ НЕ УДАЕТСЯ БЫВАТЬ ЧАСТО НА ПЕРЕДОВОЙ, НО УРЫВКАМИ Я БЫВАЮ ТАМ И УЖЕ УБИЛ ИЗ КАРАБИНА ДВУХ ВРАГОВ ОБЕЩАЮ ЭТОТ СЧЕТ УВЕЛИЧИТЬ ДО ДЕСЯТИ И ПОСЛЕ ЭТОГО ВСТУПИТЬ В ПАРТИЮ.

ЭКСПЕДИТОР ШТАБА КОМСОМОЛЕЦ ТОБОЛЬШИН».