Шерлок Холмс в России
(Антология русской шерлокианы первой половины ХХ века. Том 3) - Шерман Александр - Страница 18

Спрашивается: в чем же кроется причина такого широкого распространения сыщицкой литературы в современной нам обществе и что, собственно, дурного в увлечении ею?

Простая ссылка на «психическую заразу» является, конечно, общим местом и по существу ничего не объясняет, так как сама «психическая зараза» нуждается в своем объяснении; именно и важно выяснить те болезнетворные условия, благодаря которым эта «зараза» эпидемически усвояется психикой современного нам общества.

И нет сомнения, что в ряду таких условий далеко не последнее место занимает общая настроенность нашего времени с его кровавыми ужасами.

За последние семь-восемь лет мы столько пережили, сколько люди не переживают обычно за всю свою жизнь. Кровопролитная несчастная война с Японией, обидный для национального самолюбия мир, манифест 17 октября, младые мечты о скороспелом обновлении внутренней жизни России, братоубийственная смута с ее забастовками, безумием восстаний, бесконечным кровавым рядом покушений, экспроприаций и грабежей — все это, естественно, должно было оставить сильный след в душе современных русских людей.

Под влиянием, с одной стороны, горького чувства разочарованности и недовольства однообразием и бесцветностью обыденной обывательской жизни, а с другой, — бурной гаммы повышенных чувств и настроений только что пережитого, полного захватывающих кипучих страстей, в душе многих из них, рядом и одновременно с приподнятым до болезненности интересом ко всякой смелой активной личности, безотносительно подчас к ее нравственному облику, и не менее болезненной потребностью самолично пережить с этой личностью настроение нервной, напряженной борьбы, постепенно наслоилась и прочно закреплялась привычка к сильным ощущениям. Эта привычка осталась у них и тогда, когда пенистые валы взбаламученного моря так называемого «освободительного движения» несколько поулеглись. Она видоизменилась лишь со стороны ценности самих возбудителей ощущений, мало-помалу переродившись в так характерную для переживаемого нами времени грубо-эгоистическую жажду сильных впечатлений и безудержную изобретательность всевозможных способов к ее удовлетворению.

Эта недостойная жажда у различных людей проявляется различно. Равным образом, различными способами люди и удовлетворяют ее.

У одних она сказывается, напр., в похотливом задевании и раздражении тех психологических струн, которые связаны с вопросами половой физиологии, причем эти люди для удовлетворения ее бросаются в порнографию и самый бесшабашный разврат со всеми чудовищно-гнусными его уродливостями, до половой перверзии включительно. Они зачитываются «санинской» литературой, нарасхват раскупают циничные фотографические карточки и «алфавиты любви», идут в «колонии естественных людей» и в различные «Дорефы» и «Лови моменты», неопустительно посещают «вечера красоты» и всевозможные «Variétés», восторгаются в «театрах сильных ощущений» сценами из «Певички Бабинет», «Радий в постели», «Падшей» и проч. и проч.

У других эта жажда сильных впечатлений проявляется в создавании и поощрении общественных развлечений, поразительных по своей дикой бессмысленности и жестокости. Точно в эпоху распада могущественной когда-то Римской империи, люди этой категории, с криком «Зрелищ!» идут в различные цирки смотреть или на то, как на головокружительной высоте «человек с железной шеей», накидывая на себя натуральную мертвую петлю, изображает повешенного, или на то, как различные укротители с одним хлыстиком в руках входят в клетки с дикими хищными зверями, маги-престидижитаторы с звонким хрустом перемалывают зубами и глотают стекло, «профессора» атлетики гнут железные полосы, профессиональные борцы «кладут на лопатки» своих менее счастливых соперников, а жокеи-наездники разбивают лбы при скачках «с препятствиями»…

У третьих она сказывается в болезненной эксцентричности, претенциозном самомнении и предвзятом желании, наперекор всему и всем, все осуждать, разрушать и вносить с собою всюду беспорядок, свару и скандал. Этих личностей теперь вы можете встретить везде: и в обществе, и на улице, и в семье, и в шкоде. Без них не обходится ни одно общественное собрание, ни одно общественное увеселение. Заметками об их «подвигах» изо дня в день пестреют газетные хроники…

Есть, наконец, и такие — и много-много их по нынешним временам! — которые, подобно портному Окоемову из романа Сологуба «Тяжелые сны», любят занимать свое воображение и щекотать свои больные нервы лишь всем таинственно-кровавым, чудовищно-зверским. Им нравятся, напр., только из ряда вон выдающиеся преступления, вроде «Таинственного убийства в Лештуковом переулке», «Дела Александра Кара», «Красной вдовы», «Покойника без головы» и проч. Они смакуют каждую деталь этих отвратительных преступлений, с нетерпением ждут продолжения их описания и поистине с волчьей жадностью набрасываются на свежие номера тех газет, «в каждом номере которых самых разнообразных преступлений хоть отбавляй: читай — не хочу, так что под конец, — как заявляет Окоемов, — и внимания не обращаешь: ну, убил, зарезал, отравил, — тьфу!..»

Разумеется, для людей этой категории всевозможная шерлоковщина и пинкертоновщина явилась настоящим кладом, ибо в ней оказалось в наличности решительно все, что им так нравится и чего они ищут: и кровавые зверские преступления, и не менее кровавые и зверские расправы с преступниками, и напряженное до последней степени состязание между преступником и сыщиком в ловкости, хитрости, находчивости, хладнокровии и храбрости, и так любезная им таинственность, загадочность. Неудивительно после этого, что современные Окоемовы с восторгом встретили появление пестрых книжек о сыске и преступлениях, а издатели, своевременно подметившие спрос на эти книжки, с не меньшим восторгом принялись печь их, всячески подделываясь под невзыскательный вкус Окоемовых-покупателей. И чем больше разрастался спрос, тем шире и изобретательнее развивалась и деятельность издателей.

Когда рассказы английского писателя Конан-Дойля о Шерлоке Холмсе, этом, так сказать, родоначальнике и прототипе современных героев сыска, были исчерпаны все и впереди, таким образом, предстояло скучное и плохо оплачиваемое повторение, — по предложению издателей десятки разных анонимных борзописцев со рвением, достойным лучшего применения, принялись сочинять по образу и подобию Шерлока Холмса новых аналогичных героев сыска и преступления, из которых каждый следующий, к несчастью, выходил и грубее, и нравственно-безобразнее предыдущего. Так постепенно за Шерлоком Холмсом появился лорд Листер, этот «вор-джентльмен и артист-любитель», вслед за ним — «вор, авантюрист, мошенник и плут» Арсен Люпэн, а затем — особенно пришедшийся по душе г. Окоемовым «гроза и ужас всех воров, мошенников и плутов» — Нат Пинкертон. За последним же, точно грибы после теплого летнего дождя, как-то разом выплыли на свет Божий из складов издательских фирм — американский Шерлок Холмс, Ник Картер, знаменитый американский сыщик Боб Витией, знаменитый немецкий сыщик граф Стагарт, знаменитый лондонский сыщик Павел Бек, знаменитая сыщица мисс Дора Мирль, «удивительная» сыщица Этель Кинг, грозный судья угнетателей красавец Картуш, знаменитый бандит Лейхтвейс, дневник знаменитого вора Георгия Манолеску и проч. и проч.

Действительно, просто «читай — не хочу». Куда глазом ни кинешь, везде он стал встречать все те же пестрые книжки или о сыщиках или о сыщицах разной масти и фасона. Волна вздувалась быстро, пока не затопила, как мы видели, весь книжный рынок.

И это дело оказалось далеко не безразличным, как в простоте души полагали родители, воспитатели и вообще — все те, кому своевременно этим делом ведать было нужно.

Когда своим наводнением улиц, витрин, прилавков и даже открытых сцен книжки о сыске на каждом шагу стали настойчиво и систематично барабанить по нервам, давить на психику, против воли врываться в сознание, то, по закону сложения стимулов (Вильям Джемс), постепенно и стала создаваться та каленая болезнетворная атмосфера внушения и гипноза, которая медленно, но неизбежно и верно и привела к своего рода психозу, мало-помалу охватившему и не одних уже Окоемовых: книжки о сыщиках стали читаться всеми, и не одними уже только взрослыми, но, как мы видели, и детьми, нашим учащимся юношеством. Наступило поистине какое-то темное, безотчетно-захватывающее эпидемическое увлечение. «Зараза» какая-то пошла, и эта «зараза», к сожалению, отравила своими нездоровыми ядовитыми миазмами не одну светлую юную душу.