За всех маленьких в мире
(Рассказы и очерки о Великой Отечественной войне) - Акимова Алла Николаевна "Составитель" - Страница 38

В декабре 1941 года Совнаркомом Узбекской ССР была создана Республиканская комиссия по устройству и воспитанию эвакуированных детей под председательством товарища Абдурахманова. При этой комиссии — пять подкомиссий: первая — по учету и устройству детей, вторая — по организации шефства над детскими домами, третья — по культобслуживанию детских домов и так далее.

2 января 1942 года в театре имени Горького состоялось собрание женского актива города Ташкента. Актив обратился с воззванием «Ко всем женщинам Узбекистана». В этом воззвании между прочим говорится:

«Пусть не будет среди нас людей черствых и равнодушных к детскому горю. Шире общественную помощь эвакуированным детям! Выполним наш братский долг перед великим русским народом, перед народами Украины, Белоруссии! Еще выше поднимем знамя интернационализма и братской дружбы Советского Союза!»

Многие из эвакуированных детей видели своими глазами, как изуверы фашисты убивали их матерей и отцов. Они и сейчас еще вздрагивают, заслышав на улице шум: им кажется, что это бомбежка.

Если бы взрослые не вывезли их, все они стали бы жертвами Гитлера.

Недавно мне довелось посетить 14-й детдом, где живут эвакуированные дети дошкольного возраста. Только что кончился у них «мертвый час», они просыпались один за другим, и вместо «здравствуйте» каждый из них, увидев меня, говорил:

— А мой папа на фронте!

Это было самое важное, что каждый из них считал нужным сообщить постороннему.

И в этом — их особое право на то, чтобы жители тыла встретили их как желанных гостей.

Замечательно, какое пылкое участие принимают узбекистанские дети в своих прибывших издалека товарищах.

— Что ты будешь делать с моим Митькой! — говорит уборщица 44-й школы Егорова директору той же школы — Зарядил одно: «Возьми ребеночка!..» Видно, придется взять…

Сколько таких Митек в настоящее время агитирует в домашнем быту за то, чтобы их родители возможно скорее приютили ребят, спасенных от гитлеровских пожаров и бомб!

Я был в детском саду Текстилькомбината — на улице Стахановцев — с неделю назад. Там есть воспитательница, Мария Ефимовна Брамбергер, усыновившая трехлетнего Сашу, украинца. Она нарядила его в военный костюм, так что Сашу там называют «полковником».

— Боюсь, — говорит она мне, — что у моего «полковника» разболится живот, столько наши дети дают ему лакомств. Каждый приносит ему из дому что-нибудь сладкое: «Ешь, „полковник“!» — и суют ему в рот кто изюм, кто карамельку, кто пряник.

Маленькие дети отказались от своего любимого сладкого в пользу другого ребенка! — этого почти никогда не бывает. Это — такой альтруизм, который в обычное время совершенно несвойствен душевной природе трехлетних-четырехлетних детей.

— Его в по-езде раз-бом-били фа-шисты! — говорят дети про «полковника» Сашу и именно за это, за то, что он пострадал от ненавистного Гитлера, жертвуют «полковнику» свои леденцы.

А десятилетняя Аля, дочь этой Марии Ефимовны, когда мать дала ей на них двоих яблоко, чтобы они разделили его пополам, отрезала себе крошечный ломтик, остальное же предоставила в распоряжение «полковника»:

— Сегодня мне, мама, что-то не хочется яблока.

И это — буквально на каждом шагу. Так своеобразно выражается патриотическая нежность детей нашего глубокого тыла к детям, спасенным от фашистских свирепостей.

То и дело вбегают к директору 44-й школы (имени Коминтерна) возбужденные школьники, и каждый, задыхаясь от счастья, сообщает с торжеством победителя:

— Мама позволила! Мама согласна! Мы завтра же идем в детский дом и приносим оттуда маленького!

Причем выясняется, что мать по тысяче разных причин не решалась взять к себе в дом малыша, но ее дочь или сын — или оба — убеждали ее с такой страстной настойчивостью, что в конце концов она уступила.

Эта внутрисемейная агитация ведется школьниками с большим увлечением.

Как они волнуются в тот день, когда в их доме должен наконец водвориться неведомый гость из прифронтовой полосы.

Одиннадцатилетняя Валя, дочь наркомпросовской служащей В. А. Громотович, встала в этот день до зари и сейчас же разбудила свою мать:

— Пора за ребеночком!

— Что ты! Что ты! Спи, пожалуйста! Еще нет половины седьмого.

— Но, мама, ведь может же случиться, что наши часы отстают?! Скорее, а то разберут всех ребят, и нам ни одного не достанется!

Эта торопливость кажется как будто излишней: в Узбекистан эвакуировано восемьдесят пять тысяч детей.

Но вскоре обнаруживается, что Валя права.

Спрос на приезжих малышей оказался здесь, в Ташкенте, так велик, что во многих пунктах не хватило четырехлетних ребят. Их разобрали за неделю.

Товарищ Владимирова, ведающая в Наркомпросе распределением детей, принуждена утешать многих граждан, обращающихся к ней за малышами:

— Вы наведайтесь опять… через день… через два. Кто же знал, что их так скоро расхватают!

А в канцелярии 14-го детского дома на Асакинской улице несколько дней с утра до вечера звонил телефон и секретарь терпеливо повторял в телефонную трубку:

— Эвакуированных четырехлетних детей больше нет! Все разобраны. Позвоните на будущей неделе. Ожидается новая партия.

Теперь эта «новая партия» прибыла, и ташкентцы расхватывают ее с такой же быстротой, как и прежнюю. Берут главным образом маленьких девочек — до пятилетнего возраста.

Многих приезжих детей разобрали детские сады городских учреждений; детский сад Союзунивермага взял шесть, детский сад Узбекбрляшу — десять, а детсад Сельмашзавода — пятнадцать ребят. «Ташкентский Заготхлоптрест организовал в помещении своего клуба интернат для 25 эвакуированных ребят. Воспитанники обеспечены всем необходимым. Ребята посещают школу. Детский сад Наркомзема воспитывает у себя 11 эвакуированных ребят. В одном только Ташкенте 643 семьи и 69 коллективов взяли на воспитание эвакуированных детей», — сообщала «Правда Востока» 6 января 1942 года.

В настоящее время эти цифры нужно помножить по крайней мере на шесть или семь.

Люди самых разнообразных профессий приняли участие в патриотической заботе о детях. Тут и научный сотрудник Среднеазиатского института шелководства, товарищ Жирблис, и комсомолка вагоновожатая Нюша Забойкина, и учитель Meщихин, и бухгалтер Егоров, и аспирантка университета Голованова, и инженер Васильев, и работница пошивочной мастерской Карпова, и секретарь ЦК Коммунистической партии (большевиков) Узбекистана товарищ Усман Юсупов и так далее, и так далее, и так далее — словом, нет такой группы советских людей, представители которой не приняли бы этих детей в свои семьи.

Казалось бы, если ты вводишь к себе в дом чужого ребенка, ты вправе желать, чтобы этот ребенок был тебе мил и приятен. Ведь до конца твоих дней тебе придется отдавать ему всю душу.

Поэтому вполне естественно, что, прежде чем взять к себе в дом приемную дочь или сына, многие не раз и не два посещают те пункты, где живут малыши, присматриваются к каждому ребенку, пытаясь выбрать себе самого лучшего.

Ничего зазорного здесь нет. Было бы странно, если бы было иначе.

Тем изумительнее, что в последнее время появилась довольно большая категория людей, которые отказываются брать к себе в дом миловидных, здоровых и приятных ребят, а, напротив, из патриотических побуждений настаивают, чтобы им дали таких, которые, казалось бы, не доставят им радости.

В том же 14-м детдоме, что на Асакинской улице, есть мальчик с бельмом на глазу. Елизавета Ефимовна, жена инженера, изъявила желание взять именно этого мальчика.

А профессор Зельманович, известный дерматолог, когда ему показали в этом доме десятки ребят, выбрал себе самого хилого — такого, у которого вся голова была в язвах.

Ребенок этот захворал еще дома и, не успев излечиться, приехал сюда с запущенной накожной болезнью.

— Дайте мне вот этого… с язвами, — сказал профессор. — Здоровых у вас и без меня расхватают. А этот… он у меня живо поправится. Уверен, что я его вылечу.