Мой дядюшка Освальд - Даль Роальд - Страница 10

Он вышел в холл, этот маленький, смешной, пучеглазый педик, все еще с пером в руке.

И я немедленно завела длинную речь, которой ты меня учил, начиная со слов "Прошу простить меня…" Но не успела я произнести и полдюжины слов, как он поднял руку и воскликнул: "Стоп, я уже вас простил!" Он смотрел на меня, словно я была самым желанным, прекрасным и соблазнительным юношей.

– Садитесь, прошу вас, мсье, – сказал он. – Должен извиниться за мою служанку, она несколько чрезмерно опекает и защищает меня.

– От чего она вас защищает, мсье? Он улыбнулся, показывая ужасные зубы с широкими щелями.

– От вас, – сказал он нежно. "Ну-ну, подумала я, сейчас меня начнут инвертировать. В этот момент, Освальд, я стала серьезно подумывать о том, не отменить ли волдырного жука. Он просто источал желание, и я чувствовала, что стоит мне нагнуться завязать шнурок, как он бросится на меня.

– Но ты его все-таки не отменила?

– Нет, я дала ему шоколадку. Видишь ли, когда нормальный мужик обезумеет от жука, все, что ему надо – это иметь женщину, не сходя с места. Но когда гомосексуал теряет рассудок, то первым делом начинает яростно хватать другого сам знаешь за что. Я понимала: лишь стоит его подпустить поближе – и в руках у него останется раздавленный банан.

– Ну и что ты сделала?

– Я отпрыгнула от него, ну и, конечно, началась беготня. Он гонялся за мной по всей комнате, сшибая мебель направо и налево. Посереди комнаты стоял круглый стол, и пока я там стояла, я была уверена, что он меня не схватит. Но скоро я сообразила, что такая беготня по комнате у этих ребят составляет обязательную часть предварительной программы. Кстати, эта идея с бананом была ошибкой.

– Почему?

– Слишком большой. Он сразу обратил на него внимание и пока гонялся за мной вокруг стола, все время указывал на него и делал комплименты. Меня так и подмывало сказать ему, что это всего-навсего дурацкий банан из отеля "Ритц", но я удержалась. Он на стену лез от этого банана, а жук с каждой секундой забирал его все сильнее. И вдруг возникла еще одна проблема. Господи, подумала я, как же я на него надену эту резиновую штуку? Не могла же я ему сказать, что это необходимая предосторожность.

– В конце концов, я спросила его: "Вы хотите меня, мсье Пруст?" – "Да, – закричал он, – я хочу вас больше, чем кого-либо другого в моей жизни. Перестаньте бегать!" "Нет, – сказала я, – сначала вы должны надеть ему маленькую штучку, чтобы его согреть". Я вынула ее из кармана и швырнула на стол. Он перестал меня гонять, и уставился на нее. Не думаю, чтобы ему на глаза попадалось что-либо подобное. "Это известная в Англии вещь, – объяснила я, – ее изобрел мистер Оскар Уайлд". "Оскар Уайлд! – воскликнул он. – О, это великий человек!"

"Это удваивает удовольствие, – сказала я, – будьте хорошим мальчиком и наденьте, а то мне уже не терпится".

Теперь я понимала, что наступает тот страшный момент, когда мне придется спустить брюки.

– Да, пожалуй, это рискованно.

– А что делать, Освальд? Этого нельзя было избежать. Так вот, пока он возился с великим изобретением Оскара Уайлда, я спустила брюки, повернулась к нему спиной и заняла то, что мне представлялось правильной позицией, пристроившись у спинки кушетки. Он бросился на меня, как таран.

– А как же ты увернулась?

– А я не увернулась, – сказала она, улыбаясь, – в том-то все и дело. Я его поймала в воздухе.

– Он сообразил, что происходит?

– Нет, он хрипел, фыркал, размахивал руками. Он был уверен, что его штука там, где положено, и он чувствовал себя так, как надо. Потому что в его сознании существовало только одно место, где она может быть, у мужчин же нет другого.

Я смотрел на нее с восхищением.

– Вот так я его и одурачила, – закончила она.

– Блестяще, – сказал я, – совершенно блестяще. Жульничество высшей марки.

– Благодарю тебя, Освальд. Думаю, что я могла бы засунуть его член в банку с солеными огурцами, и он не заметил бы разницы.

С течением времени я обнаружил удивительную, но достаточно простую закономерность, касающуюся молодых дам: чем прелестнее их лица, тем менее деликатны их мысли. Ясмин не составляла исключения. Она сидела со мной у «Максима» в роскошном платье от Фортуни, она выглядела, как царица Семирамида на египетском троне, и говорила при этом всякие неприличия.

– Ты говоришь непристойности, – заметил я.

– А разве я пристойная девушка? – спросила она, ухмыляясь.

– Что говорит тебе опыт, действительно ли у гениев орган больше, чем у обычных людей?

– Определенно, – сказала она, – существенно больше. И они гораздо лучше их используют, – добила она меня, – просто великолепно.

– Ты забываешь, что все они получали жука.

– Жук помогает, – сказала она, – без сомнения, помогает, но то, как творческий гений обращается со своей аппаратурой и как обычный мужик, – сравнить нельзя. Вот почему мне так все это нравится.

– Я, по-твоему, обычный мужик?

– Не обижайся, – сказала она, – не можем же мы все быть Рахманиновыми или Пуччини.

Это меня глубоко ранило. Ясмин задела больное место. Я дулся всю дорогу до Вены.

В Вене у Ясмин была очень веселая встреча с доктором Зигмундом Фрейдом.

Мы вдвоем сочинили для нее очень интересную историю болезни, которой она якобы страдала. Прохладным солнечным днем в два тридцать пополудни Ясмин отправилась в большой дом из серого камня на Берггассе, 19. Позже в этот же день за бутылкой «круга» после того, как я кончил замораживать соломинки, она рассказала мне о встрече с Фрейдом.

– Это любопытное существо, – сказала она. – Выглядит он очень сурово, одет корректно, как банкир.

"Ну, что же, фройлейн, – сказал он, разжевывая шоколадку, – что же у нас за срочная проблема?"

– "Со мной происходит что-то ужасное, доктор Фрейд, – сказала я ему, – что-то совершенно шокирующее". "Что такое?" – спросил он, оживляясь. (Вероятно, ему доставляло огромное удовольствие выслушивать ужасные и шокирующие вещи.) "Вы не поверите, – сказала я, – но стоит мне оказаться рядом с мужчиной дольше, чем несколько минут, как он сразу пытается меня изнасиловать. Он становится диким зверем, срывает с меня платье, обнажает свой член – могу я употреблять это выражение?" "Это такое же слово, как любое другое, – сказал он, – продолжайте, фройлейн".

"Он наваливается на меня, – кричала я, – он опрокидывает меня. Любой мужчина, с которым я знакомлюсь, делает это со мной, мистер Фрейд. Вы должны помочь мне, иначе я этого не вынесу".

"Дорогая леди, – сказал он, – ваш случай – очень распространенная фантазия, встречающаяся у некоторых типов истерических женщин. Эти женщины боятся иметь физические отношения с мужчинами. В действительности же они мечтают о том, чтобы предаться любовной игре, но их очень пугают последствия. Поэтому они фантазируют, воображая, что над ними учиняют насилие, но на самом деле ничего не происходит, все они девственницы".

"Нет, нет, – закричала я, – вы ошибаетесь, доктор Фрейд, я не девственница, меня насиловали больше, чем всех остальных девушек в мире!" "Вы галлюцинируете, – сказал он. – Никто вас никогда не насиловал. Почему бы вам не признать это, и вам немедленно станет лучше". "Как же я могу это признать, если это неправда, – возмутилась я. – Так поступает каждый мужчина, с которым я когда-либо встречалась. И с вами произойдет то же самое, если я останусь здесь немного дольше, вот увидите…"

"Не говорите глупости, – фыркнул он. – В своем подсознании, моя дорогая фройлейн, вы считаете, что мужской половой орган – пулемет…" "Вот-вот, по отношению ко мне именно так, – закричала я, – это смертоносное оружие". "Совершенно верно, – сказал он, – вот мы с вами к чему-то пришли. Кроме того, вы верите, что любой мужчина, наставляющий его на вас, собирается нажать спуск и всадить в вас пули". "Не пули, – возразила я, – а кое-что другое". "Поэтому вы убегаете, – продолжал он, – вы отвергаете всех мужчин, прячетесь от них и просиживаете одна ночи напролет".