Две томские тайны
(Исторические повести) - Барчук Дмитрий Викторович - Страница 5

Ровно в час дня раздались два выстрела из пушек, и гребцы с противоположных берегов реки налегли на вёсла. Французы и на этот раз оказались проворнее медлительных русских. Бонапарт первым спрыгнул на плот, и когда причалила лодка Александра, он подал руку царю и помог ему перебраться.

Для своих неполных тридцати восьми Наполеон выглядел хорошо. Холёное лицо и властный взгляд, а округлившийся животик красноречиво свидетельствовал о полноценном, несмотря на походный образ жизни, питании. Он был одет в свой любимый серый мундир гвардейских егерей. Через плечо у него была перекинута лента Почётного легиона, а на голове красовалась знаменитая маленькая шляпа. Молодой царь, не достигший ещё и тридцати, тоже смотрелся прекрасно в мундире Преображенского полка.

В сопровождении брата и четырёх переговорщиков Александр перешёл на малый плот, где их уже поджидали наполеоновские маршалы и генералы. На лицах французов сияли улыбки победителей.

Но стоило царю выпрямиться во весь рост, как Наполеон, едва достигавший его плеча, сразу занервничал и заспешил в шатёр.

— Я так же, как и вы, ненавижу англичан, — первым заговорил по-французски Александр, поспешая за торопливым коротышкой.

— Что ж, тогда всё может устроиться, — бросил на ходу Наполеон, исчезая в шатре. — Мир Европе обеспечен.

Наполеон первым протянул руки, они обнялись и расцеловались. Православный царь и узурпатор, северный сфинкс и корсиканское чудовище.

Императоры с нескрываемым любопытством разглядывали друг друга. Царь почувствовал, что собеседник воспринимает его как человека доброго и безвольного, и решил не рассеивать этого сладкого заблуждения об истинной природе своего характера.

— Скажите, сир, в чём была моя ошибка в сражении при Аустерлице? — первым спросил царь, дабы растопить лёд первоначальной холодности и завязать дружескую беседу.

— Охотно, — согласился Наполеон.

Он порылся в походном сундуке и вскоре достал нужную карту.

— Вот, смотрите, — позвал он царя к столу. — Я специально уступил вам Праценские высоты, а десять тысяч своих солдат ночью вывел в болото под ними. В утреннем тумане вы их не заметили. Затем я намеренно ослабил свой правый фланг, и вы клюнули на этот обманный маневр. Вы захотели использовать своё преимущество и разгромить меня справа. Но не хватало сил, и вы ослабили центр, считая, что на этом направлении вам ничто не угрожает. Но когда перед самым вашим носом, будто из-под земли, выросли мои десять тысяч удальцов, армия союзников уже была обречена. И только чудо помогло вам избежать плена.

— Как всё оказывается гениально просто, — покачал головой Александр. — И в каждом сражении вы применяете домашнюю заготовку? Как это удаётся? Ведь противник может не попасться в ваши сети, а, наоборот, расставить свои?

— Обычно правила игры диктую я, — самодовольно сказал Наполеон. — Если мне ещё раз придётся поставить на колени Австрию, то, так и быть, я дам вам покомандовать корпусом под моим началом.

Царь побагровел. Наполеон понял, что перегнул палку, и чтобы сгладить неловкость, раскрыл карту мира:

— Я предлагаю поделить его между нами. Вы не возражаете, Ваше Величество?

И оба монарха, забыв о распрях и обидах, склонились над картой. Ведь ничего нет более захватывающего на этом свете, чем делить мир.

От царя победитель не требовал ни контрибуции, ни территориальных уступок, разве что сущей безделицы — вывести русские полки из Молдавии и Валахии, заключить при содействии Франции мир с османской Портой да отказаться от претензий на западноевропейские земли.

— С этих пор Висла должна стать границей между нашими державами! — великодушно заявил царю Наполеон. — Мы поделим мир, как когда-то римляне: на Западную и Восточную империи. Отныне в Западной Европе буду безраздельно править я, а в Восточной Европе и в Азии — вы, Ваше Величество. И никакой Англии!

Кто из монархов отказался бы от такого предложения? Александр не стал исключением. Через два часа общения он был очарован этим искусителем не меньше своего брата Константина. Царь даже набрался смелости и завёл разговор о Константинополе:

— Вековая мечта всех православных монархов — вернуть этот священный город в лоно христианской цивилизации. Как Рим является столицей католического мира, так Константинополь должен стать столицей мира православного.

Наполеон нахмурился. Кому-кому, а такому великому стратегу и честолюбцу, как он, было доподлинно известно, что за высокими фразами о славянском братстве и православном долге скрываются личные притязания на мировое господство, которые он сам несколько минут назад разжёг в душе у царя. Отдать русским Константинополь, чтобы они контролировали проливы, означало бы сделать из северной варварской страны мировую империю. А это никак не входило в его планы. В мире должен быть только один властитель — Наполеон. Но сказать об этом сейчас вошедшему во вкус большой делёжки Европы варварскому монарху было бы непростительно глупо с его стороны. И он ещё раз польстил молодому честолюбию, пообещав:

— Если Россия присоединится к континентальной блокаде Англии, то, когда мы совместными усилиями заставим этих меркантильных островитян подписать договор на наших условиях, обещаю, что приложу все силы, чтобы ваш брат правил в Константинополе. Ведь не случайно же его назвали Константином, не правда ли?

И, не дождавшись ответа, добавил:

— Исключительно из личного расположения к Вашему Величеству. Что же касается господства Рима в католичестве, то я, напротив, хочу убедить Папу перевести святой престол в Париж. Этот город становится столицей мира. Православные патриархи тоже могли бы наставлять свою паству из Москвы, а не с берегов Босфора. Но это решать вам, Ваше Величество.

Окрылённый Александр готов был обнять Наполеона, но вспомнил ещё об одном, уже чисто рыцарском долге.

— А что будет с Пруссией? — спросил он победителя.

Наполеон ответил:

— Я предлагаю поделить её, так же как и Польшу. Половину — вам, половину — мне.

— Но что же тогда станет с королевской династией?

— Их судьба меня волнует меньше всего. Подлая нация, жалкий король и глупая королева. А что вы так о них печётесь, Ваше Величество? — с ехидцей спросил француз.

Выступивший на щеках царя румянец темпераментный корсиканец счёл подтверждением собственной догадки.

— А, понимаю. По долгам сердца тоже приходится платить. Неужели королева Луиза настолько хороша, что ради неё вы положили на полях сражений десятки тысяч солдат, а теперь ещё и откажетесь от половины Пруссии?

Александр Павлович продолжал молчать, только щёки у него всё больше краснели от напряженного ожидания.

И Наполеон уступил:

— Только из личного расположения к Вашему Величеству и в знак нашей нерушимой дружбы я оставлю этому жалкому ничтожеству Фридриху-Вильгельму две провинции.

— Пять! — выдавил царь.

Корсиканец рассмеялся:

— А вы не так просты, как кажетесь, Ваше Величество. Будь по-вашему: Луиза сохранит за собой старую Пруссию, Померанию, Бранденбург и Силезию. Но король дорого заплатит мне за кровь моих солдат! Сумму контрибуции я назову позднее. Пруссия, как и Россия, присоединится к континентальной блокаде Англии. Кроме того, во всех прусских крепостях я оставлю свои гарнизоны.

— Умоляю вас, не унижайте так короля, выведите хотя бы свои войска, — наконец царь заговорил тоном побеждённого.

— Я очень хочу быть приятным Вашему Величеству, но есть вопросы, в которых я не намерен уступать даже вам. Мой вам совет: не ставьте чувства доброго сердца на место, где должен находиться просвещённый ум… Ну… хорошо, хорошо. Я выведу войска из Пруссии, как только позволит обстановка…

По крайней мере, на словах Наполеон обещал выполнить и эту просьбу своего нового друга.

Из шатра они вышли, обнявшись, с торжествующими улыбками на лицах. С обоих берегов Немана их приветствовали криками одобрения выстроившиеся, как на параде, солдаты, доселе готовые сойтись в кровопролитном сражении, а сейчас счастливые, что завтра им не придётся умирать за своих императоров.