Услада душ, или Бахтияр-наме - Дакаики - Страница 6

Однажды Бахтияр в уединении пил вино и дарил своим слугам золото и одеяния. Стояла весенняя пора, время, когда расцветают деревья. Тучи рассыпали жемчуг, а утренний ветерок мешал амбру и мускус. В саду стройный кипарис начал свои пляски, а утки стали нырять на дно водоемов. Земля облачилась в зеленое одеяние, погода избрала умеренность. Из каждой щелочки в земле пробивались чудесные и удивительные творения.

Бахтияру вздумалось отправиться погулять, чтобы насладиться улыбками роз и песнопениями соловья. Из царского казнахранилища одна дверь вела в покои шаха, а другая – в дворцовый сад. Бахтияр в пылу опьянения перепутал двери и увидел комнату, нарядно убранную и украшенную изображениями небесных светил. В том покое стояло ложе, на котором по ночам возлежал падишах. Бахтияр, сильно опьяненный, упал на это ложе и заснул. А служанка приняла его за шаха и поставила перед ним, как было принято, кувшин с водой.

Когда войско Рима удалилось на запад [7] и на небо вторгся первый полк занзибарцев тьмы [8], слуги закрыли двери шахских покоев, а шахские стражники выстроились в проходе между рядами дверей. Падишах вошел в свою комнату и увидел на ложе Бахтияра, который спал, возложив голову на царские подушки. Падишах закричал на Бахтияра:

– Эй, проклятый! Эй, дерзкий! Как ты смел оказаться здесь? Зачем ты сюда явился?

Падишах велел заковать Бахтияра и отправить в темницу. Как говорится: «Легче сесть верхом на горячие уголья, чем совладать с опьянением». Или: «Начало опьянения – зло, а исход – гибель». Сколь много мужей пали из-за опьянения, которое не приводит к успеху; лучше не пить вина, из-за которого можно лишиться чести.

Когда Бахтияра отвели в темницу, падишах с гневом в сердце и смятением в душе вошел в гарем и закричал на старшую жену:

– Говори правду! Что за этим кроется? Кто в этом виноват? Бахтияр не мог прийти сюда просто так! Он не вошел бы сюда, если бы не бывал здесь раньше!

Шахиня поцеловала прах перед падишахом и сказала:

– О падишах! Кто может выслушать такие упреки и дать на них ответ?… Потерпи, пусть прояснится причина этого дерзкого поступка, пусть обнажится основа этой беды. А потом уж наказывай, как тебе вздумается, соскобли ржавчину позора с зеркала чести. И если падишах строго накажет этого беднягу, на то шахская воля!

Падишах велел надеть цепи на всех обитательниц гарема, а старшую жену собственноручно заковал в кандалы, потом же со скорбным сердцем, горюя о бесчестии, возложил голову на подушку.

На другой день, когда эмиры и везиры пришли на прием и выстроились в отведенном для них месте, они узрели на челе падишаха приметы гнева, но никто не дерзнул спросить его о причине сего. Наконец падишах позвал главного везира, мудрейшего из мудрецов, и поведал ему о том, что произошло ночью.

Везир ненавидел доброго Бахтияра и завидовал ему вместе с придворными и приближенными. И он подумал: «Настал час! Я погублю его и вылью на него дождь мучений». Как говорят: «Судьба – удобные случаи, в остальном же – сплошное горе».

– О падишах! – воскликнул везир. – Разве достоин быть приближенным к шаху и служить твоему трону отпрыск разбойников, выросший в пустыне? Если побег милостей посадить на скудной почве, то, вне сомнения, вырастут лишь заботы для сердца.

Падишах велел везиру:

– Ступай, расследуй и разузнай все об этом, установи, кто прав, кто виноват, чтобы меч наш, наказывая, стал бы еще более могущественным.

Везир пришел к шахине и сказал:

– Что за скверная история приключилась с тобой при твоем высоком положении? Сердце и печень мои разрываются, а разум мутится. Расскажи мне правду, быть может, мы сумеем исправить положение, и за мраком ночи настанет свет утра.

– Да будет тебе известно, – отвечала шахиня, – я не знаю ни начала, ни конца этой истории. Моя душа непричастна к этому бесчестию, мое тело безгрешно перед этим срамом.

– Тебе лучше говорить так, как я научу тебя, – стал внушать везир, – солгать во имя собственного спасения, чтобы смыть с себя скверну, чтобы вырвать с лужайки твоей беспорочности сей терновник.

– Ты – словно отец, а я словно дочь, – отвечала шахиня. – Как прикажешь, так я и сделаю. Ведь ты желаешь только очистить мой двор и исцелить мои раны. Каждая капля, которая падает из тучи, твоего разума, – это драгоценная жемчужина; каждая мысль, выраженная в твоих достойных речах, – это крепкая вервь.

– Наилучший выход, – стал уверять везир, – это чтобы я сказал от твоего имени падишаху, что этот низкородный малец неоднократно покушался на твою честь, не уважал тебя, бросал камешки с крыши и угрожал: «Если ты не уступишь мне, то однажды ночью я ворвусь в покои и отрублю головы тебе и падишаху».

– Как бы нас не постигло возмездие на этом свете и наказание на том, – отвечала шахиня, – за напраслину на невинного человека, за то, что мы отдадим его мечу гнева.

Везир разгневался и закричал не нее:

– По шариату дозволено пролить кровь, и закон разрешает убиение разбойника, который в течение многих лет грабил караваны и отбирал насильно имущество мусульман! И преславный Коран по этому случаю предписал: «Воистину наказание Для тех, кто сражается против Аллаха и его Посланника». Следовательно, убить вора – праведное дело и венец добрых Деяний.

– Повинуюсь, – сказала шахиня, – ибо люди видят в тебе муфтия и считают Мессией всего мира.

Тогда везир пришел к падишаху, стал поносить Бахтияра клеветническими речами, наговорил всяких слов, насочинил разных небылиц. Гнев падишаха разгорелся, и он велел воздвигнуть виселицу в назидание другим.

И вот Бахтияра вызвали для дознания. Шах взглянул на него во гневе и закричал:

– О ничтожный неудачник! Я доверил тебе все царские сокровища, вручил государственную казну, включил тебя в число приближенных сановников. Не стыдно тебе платить коварством за доверие? Ты обрек себя на виселицу, сделал себя дурным примером для всех людей мира.

Бахтияр поднял голову и сказал:

– Да будет вечен падишах всего мира и счастливый государь! И хотя в том положении, в котором очутился я, впору прощаться с жизнью и расставаться с миром, но мужи шариата сказали, имея в виду такие случаи: «Воистину у правой стороны есть рука и язык». Я невиновен в этой возводимой на меня напраслине и безгрешен в приписываемых преступлениях. Значит, если я не докажу свою правоту, то буду виноват в том, что сам сгубил свою жизнь. Ведь сказал всевышний: «Не встречайте гибель собственноручно». Слава всевышнему Аллаху, что наш падишах – пастырь своих подданных и покровитель чужестранцев; его разум украшает сады государства, его вера и счастье наряжают лужайки царства и религиозной общины. При поддержке его десницы можно подниматься на небо, а мирские желания благоволят к нему. Он расположил в строгом порядке слуг и вельмож, озарил все трудности светом твердого ума. Как сказал всевышний, да будет славен и всемогущ он: «По милосердию от Аллаха ты смягчился к ним».

– О падишах, – продолжал Бахтияр, – вели заточить меня в темницу, не торопись казнить меня. Быть может, твои высокие помыслы убедятся в моей невиновности и безгрешности, ибо положение мое такое же, как у купца, от которого отвернулось счастье, дела которого пришли в расстройство, дни благоденствия стали пасмурными, а небо удачи затянулось дымом.