Ещё один брак по расчёту (СИ) - Фигг Арабелла - Страница 36

Катриона кивнула, а сама подумала, что вот уж злиться сир Эммет точно не станет. Лишь бы не порвал, опробуя обновку. Разбирали присланное они, понятно, одни, без мужчин, бессердечно свалив заботы о приезжих на Лидию. Надо будет, кстати, ей тоже отдать один такой пояс для чулок, решила Катриона, а то у неё прошлым летом, в самую жару, ноги уже начинали отекать, не стоит их сдавливать подвязками.

Ещё им прислали то самое полотно, заказанное Аларикой на скатерти и салфетки — гладкое, жёсткое, с почти металлическим блеском. В замке из похожего праздничное столовое бельё было сшито, даже попроще, пожалуй, но в замке по праздникам и гостей принимали куда побольше, чем в Вязах, так что не напасёшься на всех салфеток с ткаными цветными узорами. И по штуке муслина и байки, только глянув на которые «госпожа интендант» залилась румянцем. Ни на какую тошноту она не жаловалась, аппетит у неё был завидный по-прежнему, разве что немного дряблые, но всё ещё душистые и сладкие яблоки теперь лежали всегда на расстоянии в локоть-другой от неё, однако понятно было, с чего она так смутилась. Вряд ли, конечно, кто-то из осведомителей Меллера (а они точно у него имелись, Катриона поклясться была готова) успел бы сообщить ему о задержке. Скорее всего, фаворитки предположили, что хотя бы одной из двух недавно вступивших в брак женщин в скором времени понадобятся пелёнки и детские рубашки. У Катрионы и её консорта пока что не получилось зачать наследника, но сир Эммет виделся с женой гораздо чаще и дольше.

— Вот закончим вышивать покров для алтаря, и я помогу вам подготовить приданое для малыша, — сказала Катриона, безотчётно погладив белую, но не холодной снежной белизны, как муслин, а словно бы молочную байку. — Шёлка ещё порядком останется, по две-три тонкие и две-три тёплые пелёнки можно будет тоже вышивкой украсить, там сира Маргарита много рисунков оставила. А одеяльце простегать сумеете? Зельда держит пуховых коз, я ей велю начесать пуха для простёжки.

«Отдам Зельде лавандовое мыло, — подумала она, — пусть промоет им пух, чтобы пахло приятно, а остатки мыла себе возьмёт». Всё равно Катрионе запах лаванды не слишком нравился, а городские дамы прислали ей целую коробку самых разных флаконов. Эту меллеровскую как бы полынь, кстати, тоже, но её тут же выпросил сир Эммет: якобы запах совсем не женский, и сире Катрионе куда больше подойдёт сирень или что-то ещё цветочное. Может, даже и не врал.

— Конечно, сумею, — обиделась на такое недоверие Аларика. — Только надо что-то плотное и гладкое для одеяла, в байке пух быстро сваляется.

— Посмотрим, что там ещё нам привезли, — вздохнула Катриона.

Ей не очень понравилось, что дядя консорта, не спрашивая ни разрешения, ни согласия, взял и отправил ей целую гору тряпок: хорош торговец, который собственные договоры не соблюдает! И она вполне могла бы одеться сама, без его подачек. Теперь, когда не нужно ни платить за венчание, ни возвращать долг барону… «У тебя на шее оказались сразу двое, — напомнила она себе, — а скоро будет и третий». Она досадливо стукнула себя кулаком по колену: как-то же они обходились с Вальтером и Мареной?! И продолжали бы обходиться, если бы у брата родился наследник. Но эти хитрые толстые крысы поманили дорогой мукой, душистым мылом, яркими лампами, и как-то уже не хотелось обходиться привычным с детства набором самого-самого необходимого. Хотелось жить… поудобнее.

А ещё была книга со стихами меллеровской фаворитки, лично Этельбертой Сильвер подписанная для «мужественной и несгибаемой сиры Катрионы из Вязов». Стихи, правда, были…

И кто-то тёмный, смутный и недобрый,

Таящийся в холодной глубине,

Глядит оттуда прямо в душу мне,

Из зеркала ночного…

— Ой, — жалобно сказала Аларика, зябко передёрнув плечами, — зачем вы только это прочли? Я теперь вечерами буду бояться в зеркало смотреть.

— Я тоже, — признала Катриона и против воли посмотрелась в зеркало, которое распорядилась повесить в гостиной. Она ещё до этих стихов не хотела держать его в своей комнате: спала она плохо, ночами то и дело просыпалась, а вскочить и сесть на кровати с чумной сонной головой — и увидеть перед собой встрёпанное страшилище с дикими глазами… пока ещё сообразишь, что это ты и есть, отражение твоё, а не нечисть какая-нибудь! И горшок из-под кровати вытащить не успеешь. — Может, нам его, как стемнеет, завешивать?

— Ага, — закивала Аларика. — Велите только шнур натянуть, чтобы задёргивать, как настоящую занавеску, а то будем вот так сидеть, шить и болтать, а старая скатерть или простыня свалится — умрём ведь от страха. А если кто спросит, соврём, будто бережём, чтобы не помутнело. Оно ведь и правда страшно дорого сто’ит.

Катриона кивнула и аккуратно подпорола рогожку, в которую были зашиты несколько плотно уложенных рулонов. Увидев их, сира Аларика тут же и думать забыла бояться кого-то тёмного из ночного зеркала: тот самый атлас с бумажной основой, тафта, какая-то незнакомая, кажется, льняная ткань со сложным переплетением, тонкое и лёгкое полотно явно на бельё или рубашки… ничего особенно дорогого, всё простое с виду, разве что добротное и даже на вид надёжно прокрашенное, как раз на обновки к лету. Розовая тафта — это, понятно, сире Аларике (Катриона ещё раз велела себе впредь постоянно следить за языком, потому что Меллер действительно всё слышал и ничего не забывал, никакой ерунды), а неяркий голубовато-серый и цвета топлёного молока атлас — это уже ей самой. Ещё чёрными лентами отделать, чтобы соблюсти подобие траура. В подаренном ларце, помнится, были и бархатные, и атласные…

— Я скрою себе платья, — пообещала Катриона, — а остатки атласа отдам вам. Там точно хватит на одеяльце.

Аларика зачарованно погладила штуку тафты. Там, в общем, тоже было не на одно платье, как и атласа.

— Одеяло можно из лоскутков сшить, — сказала она задумчиво. — Даже интереснее будет. Давайте покров для часовни уже закончим вышивать, а скатерти и салфетки пусть девушки шьют, нам с вами и без того работы хватит. А то как земля оттает, мне не до шитья будет. Как думаете, красная фасоль у нас приживётся? Я про белую слышала, что она тепло очень любит и вообще капризная, но красная вроде попроще. Попробую для начала просто у крыльца посадить вместо цветов — дадите горсточку?

— Да хоть полмешка, — отмахнулась Катриона.

Она, к стыду своему, никогда ни цветами, ни новыми овощами не увлекалась. Нет, она, конечно, не спутала бы рожь с овсом и знала, когда и как сажают морковь и капусту, но всё это было просто её обязанностями, ничего не трогавшими в её душе. Аларика же с собой привезла целый ларчик с мешочками семян и уже сейчас, глядя на сверкающие в весенних лучах сосульки, явно что-то такое прикидывала — наверное, где летом будет солнце с утра и где к вечеру, как потечёт с крыш дождевая вода, и что из своих сокровищ и куда она посадит, исходя из всего этого.

На Равноденствие Меллер не приехал — просто не смог бы, наверное, даже если б не болел долго и тяжело. Снег то раскисал, напитываясь талой водой, то его прихватывало вернувшимися морозами так, что дороги покрывались ледяными кочками; на солнце они подтаивали, их заливало тонким слоем всё той же талой воды, а ночами она замерзала снова, и так без конца.

Жрицы на Равноденствие не приехали тоже: ни старшая, ни кто-нибудь из её помощниц. По такой дороге — ничего удивительного, конечно, так что пришлось Катрионе самой брать молитвенник и читать… ну, не проповедь, конечно. Сказать несколько слов о том, как они пережили зиму, поблагодарить Девять богов за отсутствие каких-то совсем уж тяжких испытаний, а потом прочесть молитву Канн-Покровительнице всего живого. Кстати, покров для алтаря они с Аларикой закончили как раз накануне праздника, и на весеннем солнце шёлковые цветы и птицы переливались яркими красками так, что даже мужчины засматривались, не то что женщины. Дриады, кстати, тоже любовались, переговариваясь на своём птичьем наречии, гладили вышивку, теребили фестоны… Как они добрались до села, одна их Предвечная знает, но вот как-то прошли и по раскисшему снегу, и по опасному, ломкому льду. Видно, это была всё та же лесная магия, что помогала им прятаться то в траве едва по колено, то в жиденьком кустарнике. Дриады, между прочим, не всегда являлись на весеннее Равноденствие. Понадеялись на пироги из белой муки с изюмом и яблоками?