Змеюка (СИ) - Фигг Арабелла - Страница 18

— Ты выгорела, защищая всего лишь звание подмастерья — тебе мало показалось? В какой грязи тебя изваляют, если ты сунешься за званием мастера, можешь себе представить? Не упрямься, Змеючка, будь умной девочкой. Выходи замуж за Корвина, я вам оставлю по завещанию и дом, и лабораторию, а лучшего мужа тебе всё равно не найти. С этим тебе хоть поговорить есть о чём. — Камилла кисло покривилась, потому что тут несносный ядовитый гад был прав: с большинством мужчин говорить ей было не о чем. — И он, ко всем его прочим достоинствам, болезненно честен. Он уж точно не попытается приписать сделанное тобою себе одному. И не фыркай так, — прибавил он. — Ты гадюка, а не кошка. Назвалась Виперой, так соответствуй.

— Ладно, — огрызнулась Камилла, — поучусь шипеть.

— Поучишься? Да у тебя с тринадцати лет очень неплохо получается. Вот что, — серьёзно проговорил он, резко обрывая веселье, — ты устала, ты зла, ты сейчас ничего не хочешь слушать. Давай-ка отдохни, гадючка моя, а то от тебя одни прекрасные янтарные глаза остались.

— Кто вы такой и куда дели труп моего наставника? — мрачно спросила Камилла. — Прекрасные янтарные глаза, надо же!

Змей дробно рассмеялся.

— Я к тебе не подкатываю, нахальная бестолочь, — сказал он. — Если я люблю здоровых туповатых мужиков, это не значит, что я не вижу, какая у соседской кошки роскошная шубка и какие у тебя красивые глазки. Но в самом деле, Змеючка, поезжай-ка ты домой на месяц. Свежий воздух, парное молоко, здоровые деревенские парни, а не шлюшки, вечно вынужденные пить ядовитую дрянь, чтобы привести своё хозяйство в рабочее состояние… Походишь за травами, как в детстве, а то уже, наверное, забыла, как их собирать?.. В общем, отдохнёшь, пораскинешь мозгами, согласишься, что я прав во всём — тогда и возвращайся.

— А если не соглашусь, не возвращаться?

— Брысь! — он махнул на неё рукой. — Отдохнёшь, тогда и поговорим, а сейчас я на тебя время тратить не намерен.

***

— А почему Випера? — спросил отец, любуясь пергаментом с золотым обрезом и внушительными печатями.

— Писать везде «Камилла из Монастырских Садов» долго и неудобно, мне предложили взять псевдоним, под которым я буду работать, и я подумала: я же ученица Асканио Змея, значит, надо назваться в том же духе, а Випера — это гадюка, — пояснила она.

Она и подзабыла уже, всё больше переписываясь с родными, а не проведывая их, как дома тесно и как много в нём народу, хоть старший брат и построился, чтобы жить со своей семьёй отдельно. После трёхэтажного (не считая лаборатории в подвале) дома Серпента, где у неё была собственная комната, очень хотелось забиться в какую-нибудь кладовку и никого хотя бы не видеть — про «не слышать» и речи не было. Ох, и это ещё младшая невестка своё на редкость беспокойное дитятко вынесла во двор, поспать в тенёчке под пологом, иначе бы оно орало в доме. Какой там месяц! Камилла поняла, что погостит три-четыре дня, а потом соврёт что-нибудь про срочные дела и уедет.

— И что теперь? — спросила мать.

Камилла вздохнула. Ей самой хотелось бы знать, что теперь.

— Если не хочешь в город, — сказал отец, — можно попроситься в замок. Господин Андреас, думаю, не откажет. Устроишь там себе мастерскую где-нибудь по соседству с темницами…

— И на мужиках, которые там протрезвляются или стражников ждут, буду испытывать новые лекарства, — хмыкнула Камилла. — В город я не то что не хочу — чтобы открыть свою мастерскую нужны такие деньги, которых ни у меня, ни у вас просто нет. А в долги влезать… — она передёрнула плечами. — Мне придётся очень постараться, чтобы набрать достаточно своих заказчиков, на это уйдёт не год и не два. А Транк, аптекарь, постарается напакостить мне по мере сил, отговаривая своих знакомых обращаться ко мне: я за его сына замуж так и не пошла, он оскорбился до глубины души. В общем, если в город, то не в Ясень, а куда-нибудь подальше, где меня никто не знает и пакостить не станет.

— А там, где никто не знает, и заказчиков поди найди, — вставила мать. — А Змей-то твой? Гонит тебя, что ли? Одевал же как родную, — она кивнула на шёлковую рубашку, в которой Камилла осталась, сняв дорожную мантию. — Только не говори, что это на те деньги, которые отец тебе оставлял, ты так одеваешься.

— Не на те, — признала Камилла. — Мастер вообще… любит пыль в глаза пустить. Правда, — подумав и подсчитав про себя, прибавила она, — я у него за десять лет получила шесть патентов на новые снадобья. Вернее, он их получил, хотя придумала я. Но так все делают, а вот бархатные мантии ученикам, кажется, только мой мастер шьёт.

Камилла невоспитанно поставила локти на стол, не думая, что золотистые шёлковые рукава испачкаются, и положила подбородок на сплетённые пальцы. Почему-то ей казалось, что её возвращение к Змею возможно только при условии «согласишься, что я прав во всём». Эх, наставник! Тоже ведь хотите сделать как лучше — как кажется лучше для вас. А посмотреть со всех сторон? Нет, выходить замуж за Корвина и отдавать ему свои работы, чтобы он мог стать мастером и когда-нибудь потом вытянуть её за собой… Она представила себе череду долгих лет с мужем, который прекрасно осознаёт, что сам он полная бездарность, а вот жена у него — талантливый алхимик, и все его заслуги на самом деле принадлежат ей. Корвин не завистлив и не склонен к пакостям, но выдержит ли его мужское самолюбие такое испытание? Год за годом, трактат за трактатом, патент за патентом под его именем, хотя от него самого там — только дотошное, до последней пылинки в растворе, следование инструкциям супруги. Камилле казалось, что даже невеликое самомнение Корвина такого не выдержит. Или запьёт, или… нет, скорее всего, в самом деле запьёт от обиды и несправедливости сущего: баба — алхимик милостью Создателя, а он бездарь. Оно ей надо?

Они с Яном разок-другой сходили за травами. Без Михи: женатому молодому мужику таскаться за посторонней бабой даже вместе с её братом — странно бы это выглядело. Ещё Камилла поболталась по селу, навещая тех, кто к ней всегда неплохо относился, и каждый раз с лёгкой горечью убеждаясь, что тем для разговоров с ними у неё катастрофически мало. Помогла матери, показала ей несколько профессиональных приёмов и надиктовала кое-какие рецепты. В общем, неделю она выдержала, но потом всё-таки уехала. Очень уж утомительно было в упор не слышать шепотков за спиной. Да и следить за тем, чтобы не сделать и не сказать лишнего, тоже приходилось постоянно: она-то уедет, а родные останутся. И родители, и братья, понятно, мало заботятся, что там о них болтают, но не давать же лишних поводов для сплетен там, где без них вполне можно обойтись. И проситься в замок владетеля тоже не было вариантом — слишком близко к Монастырским Садам, слишком много тамошней прислуги родом из этого села. Тоже вечно ходи да оглядывайся.

А ещё она заявилась в трактир и позвала Миху на небольшую беседу. Даже пообещала его жене, ревниво зыркавшей на сучку, за которой Миха бегал несколько лет, что стоять они будут у неё на виду, но так, чтобы никто не слышал, о чём они говорят.

— Пожилых дамочек обслуживаешь ещё? — напрямик спросила она. — Или не только дамочек?

— А вот это, ваша милость госпожа подмастерье, не ваше сучье дело, — огрызнулся он. — Была бы женой, тогда бы и спрашивала, а сейчас с какой радости?

— С той радости, что ты с моим братом давно уже и всерьёз крутишь, — уверенно ответила она. — Лет с пятнадцати, да? Потому и меня обхаживал: пока жена в своём флигеле зелья варит, пришёл её брат в гости, и что за диво, если шурин со свояком дружны. Так ведь?

— А ты Яна спроси, так или не так.

— Спрашивала, — она вздохнула. Ян точно так же её послал тёмным лесом да в горы, чем окончательно убедил сестрицу, что она права. — Михель, я люблю своих братьев и мне по херу, с кем они кувыркаются. Пусть хоть коз дерут в сарае. Но я очень не хочу, чтобы ты от какой-нибудь старой суки сам заразился, а потом ещё с Яном поделился таким подарочком.