Хождение по мукам - Толстой Алексей Николаевич - Страница 118

В конце того же 1921 г. «Хождение по мукам» было упомянуто в небольшой анонимной заметке московского журнала «Жизнь искусства», автор которой проявил определенную осведомленность в положении дел с романом Толстого, однако развернутого анализа произведения не дал: «Нашумевший среди зарубежной печати, как русской, так и иностранной, новый, большой роман Толстого “Хождение по мукам” закончен автором нынешним летом. Начат был этот роман Толстым еще в бытность его в России, хотя и не в целом своем виде. А только в отдельных набросках и эскизах, относящихся к войне и революции. Так как тема романа – великая война и русская революция – два огромнейших фактора мировой жизни последнего десятилетия, то внимание к этому роману не только со стороны русских читателей и писателей-зарубежников, но и со стороны иностранцев, вполне естественно»[516].

В 1923 г., уже после выхода в свет отдельного издания «Хождения по мукам», на роман откликнулся один из ведущих советских критиков, В.П. Полонский[517]. Его статья в журнале «Печать и революция» начиналась с признания значительности произведения: «Из всей плеяды русских писателей, ушедших на “тот берег”, Ал. Н. Толстой оказался чуть ли не единственным, чей талант не растерял своих красок. Роман, с которым мы хотим познакомить читателя “этого берега”, представляет собой, бесспорно, самое крупное явление художественной литературы, созданной белой эмиграцией в эпоху революции (...) Эпиграф, поставленный к роману, развитие действия, характеристика событий, свет, который бросает он на прошедшее, герои, которых то с ненавистью, то с любовью он живописует, и, наконец, строки, предпосланные отдельному изданию, – все это свидетельствует о том, что перед нами вещь выстраданная, продиктованная гражданской скорбью, тесно связанная с теми испытаниями, которые обрушились на родину ее автора. Эта вещь создана революцией и говорит о революции»[518]. Высоко оценив новый роман Толстого, Полонский, все же, не счел его «первоклассным»: «Нас поражает широта размаха, увлекает смелость, с какой взялся автор за перо, – но с первых же страниц мы видим, что исполнение от замысла отстает значительно». Россия Толстого, по мнению критика, – это «Русь с одного боку», она «преломлена (...) сквозь призму настроений, окрашенных цветом той среды, в которой художник выполнял свое произведение»[519].

Полонский отметил созданные Толстым образы главных героев романа: Смоковникова («...образ адвоката, иногда смахивающий на шарж, убедительный и яркий»), Даши Булавиной и Ивана Телегина («Эти двое – те праведники, ради которых стоит пощадить Содом и Гоморру. Они и душевно, и телесно прекрасны»), Алексея Алексеевича Бессонова («в центре (...) рафинированной, разлагающейся литературно-художественной России жуткая фигура известного поэта Алексея Алексеевича Бессонова, сделанного настолько портретно, что в нем нетрудно угадать знакомые черты»)[520]. Особенно, считал критик, удался писателю образ Даши Булавиной: «Она искренна и простосердечна – цельная натура, одна из тех женщин, которые столь привлекали нас в свое время в романах Тургенева (...) Девушка действительно живет на страницах романа. Ее душевная история, пробуждение женщины и влюбленность, и слезы, и поиски “настоящего” человека, – все это сделано тонко, какими-то редкими красками, сообщающими удивительную жизненность образу»[521]. Однако автору статьи непонятно ее стремление к счастью рядом с любимым человеком среди «крови и насилия», «жестокости и сладострастия», «сытого довольства и голодной ненависти», «неприкрытой нищеты и лихих троек с бубенцами». Он считает, что жить так, как они, – «преступление, что это другая сторона того распада, который (...) и приведет Русскую землю к тягчайшим испытаниям»[522].

Значительная часть статьи посвящена идеологической критике романа, позиции, занятой автором. «Ал. Толстому, – пишет Полонский, – выпала завидная судьба жить в эпоху Революции, в величественные годы грандиозных катаклизмов, и он не смог оказаться между двух берегов. Революция выбросила его на тот берег. И печать белого берега лежит на романе»[523]. Критик обращает внимание на незнание Толстым материала, положенного в основу произведения, в той его части, которая рисует лагерь революции. Поэтому, по мнению Полонского, Акундин под пером Толстого явлен персонажем «с ухватками романтического злодея», в устах которого проповедь классовой борьбы приобретает «иезуитски-смердяковский характер»; Струков – «психопатом, кокаинистом, субъектом с растрепанным сознанием и анархической фразеологией», но при этом и «кандидатом в большевистские комиссары»; Жадов – еще одним «неуравновешенным господином», который, правда, «более членораздельно и систематически излагает целую систему борьбы», а потому, видимо, «займет почетное место в дальнейшем ходе событий». Но более всего Полонскому обидно за образ рабочего Гвоздева, беспомощного, не знающего и не понимающего тех вещей, о которых говорит. «...Мы не будем обвинять Гвоздева, – пишет критик, – он может плести небылицы, – мы обвиним автора, избирающего Гвоздева тем рупором, которым говорит в романе назревающая рабочая революция»[524].

Итоговый вывод Полонского неутешителен для Толстого: «Нельзя художественно изображать события, людей, факты, которых не знаешь, о которых имеешь самое ложное представление. Извращенная, изуродованная, преломленная сквозь призму классового пристрастия, – такая живопись становится материалом для характеристики самого автора. В нашем случае она характерна для всего “того берега”. В этом смысле “Хождение по мукам” – образец очень показательный»[525]. «“Тот берег”, – добавляет Полонский, – будет утверждать, что Толстой великолепно “отразил” революцию, что ее действительно сделали загадочные Акундины, невропатические Струковы, сумасшедшие Жадовы, меланхолически-тупые Гвоздевы, да идиоты Фильки, что русская революция – это сплошное “грабь”, “жги”, как говорит Толстой (...) “Наш берег”, напротив, будет утверждать, что все это чепуха, что “мерцавцы” – последнее удовольствие, в котором себе не могут отказать побитые, посрамленные и в конец ликвидированные “хорошие” люди»[526].

Упомянул роман «Хождение по мукам» и К.И. Чуковский в статье «Портреты современных писателей. Алексей Толстой», отметив, что весь он «написан по-старинному, по тем традиционным образцам, которые прочно были установлены мастерами европейского романа еще в первой половине минувшего века»[527]. Вслед за Горьким Чуковский увидел в произведении Толстого рассказ о сложных переживаниях Даши Булавиной, «чистенькие, светленькие чувства и мысли» которой «нисколько не характерны для девушки нашего времени». По мнению критика, по главным героям всемирно-исторической драмы писатель только «очень бегло скользит»: «Солдаты, революционеры, интеллигенты, австрийцы, рабочие маячат где-то на горизонте, вдали, в сущности служат лишь фоном для Даши, ни на минуту не заслоняя ее. Такие эпизоды, как взятие города Львова, убийство Распутина, встреча с Николаем II, все это изображено так эфирно, что дунь – и ничего не останется»[528]. «Что же больше всего привлекало Алексея Толстого в этом ответственном, всемирно-историческом романе? – задается вопросом автор статьи. – Да все то же, что всегда привлекало к себе романистов, писавших под старыми липами: та же тургеневская, переливчатая, соловьиная, медленно зреющая – этап за этапом – любовь, которая заслоняет собою весь мир. Изображать такую любовь для Толстого – привычное дело (...) Упорно противополагает Толстой это любовно-семейное счастье вселенскому горю, разлитому вокруг. Он тысячу раз повторяет, что эти двое счастливы, несмотря ни на что, вопреки свирепствующему в мире несчастью»[529].