Соколы огня и льда (ЛП) - Мейтленд Карен - Страница 41

Я вскочил, сдерживая крик. Сквозь дыры в крыше проникал бледный свет, но лужи под дырами были теперь неподвижны, за исключением редких капель. Дождь перестал, и ветер тоже притих. Шторм закончился.

Мы мужественно попытались глотать остатки галетно-свиной каши, которая, прокиснув в котелке за ночь, стала ещё противнее, хотя это и казалось невозможным, когда услыхали далёкий звук горна, означавший, что с корабля спускают за нами лодку.

Донья Флавия поспешила к двери и распахнула её

— Поторопись, муж. Мы должны попасть на берег прежде, чем они решат, что мы все тут сгинули, и уплывут.

Она с таким рвением ковыляла к двери, что я удивился —

не забыла ли донья Флавия, о том, что ей снова придётся взбираться по той верёвочной лестнице.

Её муж подобрал бочонок с водой своей супруги, а также и свой, их одеяла, и прочие вещи, которые донья Флавия бросила в спешке. Все мы тоже собрали свои пожитки и потушили огонь.

Оказавшись снаружи, отец мальчишки-поросёнка принялся тревожно оглядывать лес.

— А как же сеньор Витор и донья Изабела? Разве мы их не подождём?

— Мы не можем ждать, — ответил я. — Ты слышал, что сказал капитан — лодка уплывёт без тех, кто не вернётся по сигналу.

— Тогда надо их поискать. Они могли не услышать горн, а если ранены и не могут идти...

Прошлой ночью я убедил себя, что она мертва, но моя уверенность схлынула прочь вместе с штормом. Если Изабела ещё жива, она может сориентироваться по звуку и добраться до нас, даже сейчас. Я не мог так рисковать.

Я взял его за руку и потянул прочь от леса.

— Сеньор, лес огромный. Даже если они ещё живы, могут быть где угодно. Мы можем искать не один день, и ничего не найти, а корабль ждать не станет.

— Но... нельзя же просто так бросить девушку, — возразил он, выворачивая шею, чтобы получше всматриваться между деревьями.

Мимо нас, пошатываясь, проплёлся купец, нагруженный, как вьючный осёл, своим имуществом и вещами жены.

Поросёнок потянул отца за рукав, хныча как пятилетний.

— Идём, па. Она — просто глупая девчонка. Я голодный, и больше не могу есть ту вонючую коровью лепёшку, которой мы завтракали.

Смущённый отец, запинаясь, принялся извиняться перед купцом за грубость сына.

Но тот только робко улыбнулся.

— Поверьте, стряпня жены мне и самому нравится не больше, чем вашему сыну. Только умоляю, не говорите ей, что я так сказал.

Вскинув поудобнее на плечи свою тяжёлую поклажу, купец потащился вперёд по песчаным дюнам, а мы последовали за ним.

К тому времени, как мы вышли на побережье, в бухте уже покачивалась шлюпка. Море сверкало в солнечном свете, лёгкие волны накатывали на песок, играя, как безобидные котята. Теперь, глядя на океан, казалось, что бушевавший всего несколько часов назад яростный шторм был не более чем лихорадочным сном.

Как только все мы перешли вброд по воде и залезли в лодку (донью Флавию, кряхтя от усилий, перенесли два крепких моряка), боцман пересчитал нас.

— А где же девушка? И ещё не хватает одного мужчины. Такой жалкого вида, и вина никогда не покупал, как там его?

— Сеньор Витор, — подсказала донья Флавия. — А насчёт того, где они, так мы их со вчерашнего вечера не видели. Мы думаем, они пошли в лес.

Без сомнения, сеньор Витор отправился ловить своих монстров. Возможно, вернётся с добычей — мантикорой [6] со страшными зубами, или василиском [7], и будет твердить, что это безобидные зверюшки.

— Ушёл с девчонкой? — боцман подмигнул другим матросам, — Тогда у него точно не монстры были на уме. — Он кивнул молоденькому парнишке, Хинрику. — Эй, мальчик, иди к тому дому, подбери бочку от продуктов, и пока будешь там, покричи хорошенько в лесу. Послушай, может они откликнутся, но не тяни слишком долго и не броди меж деревьями. Хозяин прибьёт меня, если потеряю кого-то из команды, даже такого никчёмного лентяя, как ты.

Мы глядели, как Хинрик поплёлся по берегу и исчез из вида. Казалось, он отсутствовал целую вечность. У меня живот сводило от напряжения. Что если он услышит что-то в лесу и пойдёт посмотреть? Я больше не мог выносить неизвестность. Я поднялся и попытался перелезть через сидение боцмана.

— Ты куда это собрался? — закричал он. — А ну сиди смирно, не то все свалимся в воду!

Я неуклюже шлёпнулся обратно на скамью.

— Послушайте, почтеннейший, эта дама мёрзнет, и мы все голодны. Думаю, вам следует сейчас же отвезти нас всех назад, на корабль.

— Да неужели? Ну, если ты думаешь, что я собираюсь везти вас всех через бухту с одним гребцом, а потом возвращаться обратно за мальчишкой, тогда ты ещё больший дурак, чем кажешься.

— Да как ты смеешь так разговаривать с пассажиром, который тебе платит! — возмутилась донья Флавия. — Он всего лишь побеспокоился обо мне, и совершенно правильно. Возмутительно, что нам приходится вот так ждать. Если ваш мальчик...

— Смотри, дорогая, молодой человек возвращается, — прервал свою жену купец.

Наши взгляды обратились к машущему нам с берега Хинрику, сгибающемуся под тяжестью взваленной на плечи продуктовой бочки. Я испустил глубокий вздох облегчения. Он был один.

Несмотря, на то, что и корабль, и лодка не особенно интенсивно раскачивались, донья Флавия поднималась по верёвочной лестнице не менее неловко, чем спускалась. На самом деле, даже хуже, поскольку теперь ей приходилось поднимать свою тушу вверх. Матросы тянули верёвку сверху, а боцман, к великому её возмущению, схватил её за необъятные ляжки и толкал снизу. Таким образом, донью Флавию, в конце концов, втащили на борт.

Хуже всего, что поскольку она настояла на том, чтобы подняться первой, всем остальным пришлось ожидать внизу в болтающейся лодке, когда мы, наконец, сможем последовать за ней по качающейся лестнице.

Все пассажиры сразу же отправились на свои места за собственными припасами еды и вина.

Но я был слишком обеспокоен, чтобы думать о еде. Стоя на палубе, я вглядывался в далёкий берег. Хинрик сказал, что кричал и свистел много раз, но никто не ответил. Значит, всё так. Изабела и Витор пропали.

Капитан выкрикивал приказы. Моряки торопливо крутили лебёдку, поднимая огромный якорь, а высоко, над моей головой, грометы [8], как называют подручных матросов, уже кишели на верёвках такелажа.

Я хотел, чтобы матросы поторопились. Ещё несколько минут — и мы уплывём из бухты, а все мои проблемы навсегда останутся на берегу. По телу пробежала давно знакомая дрожь — как всегда, когда, бросая кости, я бывал уверен, что выиграю. Всё было кончено, и мне не пришлось ничего делать.

Конечно, иезуитам я так не сказал бы. Я не намеревался давать им повод не заплатить мне, как они обещали. Я покаюсь в её убийстве. Каяться в не совершённом грехе — не преступление. Ведь святые же каялись ежедневно в грехах гордыни, похоти, жадности и маловерия. Ну как они могли совершать всё это, если святые? Это просто избыточное смирение. Да, я стану горестно каяться в её убийстве. Конечно, они спросят, как я его совершил. А я расскажу им, что...

Воздух комом встал поперёк моего горла. Кто-то поспешно спускался к берегу. Витор? Кажется, это Витор? Он сжимал в руках что-то похожее на свёрток с постелью. Что, если Изабела идёт вслед за ним? Он мог побежать вперёд, чтобы предупредить корабль. Я резко отвернулся. Может, больше никто его и не видел.

Все моряки поглощены работой. Якорь уже извлечён из воды. Его как раз закрепляли. Я высматривал капитана.

Он стоял на носу, щурился, разглядывая снасти, прикрывая рукой глаза от солнца. Ну, отдай приказ отплывать, — взмолился я, обращаясь к нему. — И чего ещё тебе ждать. Всё готово. Давай же! Вперёд!

Он как будто услышал меня и скомандовал:

— Поднять паруса!

Но едва слова сорвались с его губ, как корабельный паршивец Хинрик вскарабкался, как мартышка, по лестнице и потянул капитана за руку, яростно жестикулируя и показывая на берег, где стоял Витор. Никогда в жизни не испытывал я более сильного желания придушить парня, чем в этот момент.