Таежные рассказы - Устинович Николай - Страница 26

— Беги в избу! — сказал Петр Тихонович. — Сейчас…

Он не договорил. С верховьев налетел бешеный ветер, больно стегнул в лицо крупным песком, и тотчас же на землю хлынул, словно водопад, косой ливень. Было слышно, как зашумела, загудела тайга, как тяжело заворочались в гавани бревна…

Вскарабкавшись на берег, Павлик бросился к сторожке. В темноте он больно ушиб о пень босую ногу, разорвал возле какого-то куста рубашку и взбежал на крыльцо как раз в тот момент, когда ветер, открыв дверь, с треском хлопнул ею по стене.

Оказавшись в сторожке, мальчик снял с себя насквозь промокшие штаны, рубашку и, оставшись только в майке и трусиках, сел на табуретку возле окна.

Дождь хлестал в стекла со все возрастающей силой. Было слышно, как где-то близко со стоном рухнуло дерево. Почти непрерывные вспышки молний освещали пригнувшийся к земле кустарник.

Павлик разыскал спички, зажег лампу. В сторожке сразу сделалось уютнее. Тьма за окном стала казаться еще более непроглядной.

«Вот так дежурство выпало Петру Тихоновичу! — подумал мальчик. — Промок, наверно, до нитки, а отойти от гавани нельзя: мало ли что в такую погоду может случиться…»

Внезапно Павлик насторожился. Ветер донес до сторожки тревожный металлический звон. Неужели…

Мальчик распахнул дверь. Да, теперь у него не оставалось сомнений: это был сигнал аварии!

В два прыжка Павлик достиг берега, кубарем скатился под обрыв и здесь, у врытого в землю столба, наткнулся на Петра Тихоновича. Сидя на песке, он изо всей силы бил тяжелым молотом по висевшему перед ним толстому листу железа.

— Что случилось? — прокричал на ухо сторожу мальчик.

— Беда, Павлик! Лопнул один трос…

— Сидите-то вы почему?

— Придавило бревном ногу… еле дополз… Да это ничего, мне бы только вызвать аварийную бригаду…

— Кто же услышит ваш сигнал?! В такую грозу…

Петр Тихонович не ответил. Прикусив губу от страшной боли в ноге, он бил и бил молотом по железному листу. Лист, раскачиваясь, звенел, как огромный колокол, но ветер тут же глушил его звуки, швырял их куда-то в тайгу, не давая им долететь до противоположного берега. И там, на высоком утесе, дежурный сторож напрасно высовывался из своей будки, всматриваясь в темноту. Он не слышал ничего, кроме свиста ветра и раскатов грома.

Павлик знал, что теперь непоправимая авария может случиться каждую секунду. Пришедшие в движение сотни тысяч бревен все сильнее нажимали из протоки на сдерживающее их заграждение. Один, очевидно менее прочный, канат не выдержал, лопнул… Это значило, что нагрузка на остальные канаты увеличилась. И если сейчас же не принять срочных мер, лес хлынет из гавани сплошным потоком, сметая на своем пути сортировочную сетку и сплоточные машины.

— Что же делать?! — прокричал в отчаянии мальчик.

Петр Тихонович опустил молот и, глядя в упор на Павлика, спросил:

— Плаваешь хорошо?

— Хорошо.

— Тогда вот что: бери мою лодку и плыви в поселок, поднимай народ… Не боишься?

— Я пионер! — гордо ответил мальчик.

— Молодец! Ну, беги!

Павлик помчался к заливу, в котором стояла выдолбленная из древесного ствола лодочка. Она была настолько мала и легка, что Петр Тихонович часто переносил ее с места на место на плечах.

Только оттолкнувшись от берега двухлопастным веслом, Павлик понял, как рискованно плыть на этой скорлупке по бушующей реке. Волны швыряли лодочку из стороны в сторону, словно щепку; через низкие борта хлестала вода…

Но раздумывать об опасности было некогда. Стараясь держать лодку носом к волне, Павлик изо всех сил работал веслом. Он не замечал ни ливня, ни перехватывающего дыхание ветра. В голове стояла лишь одна мысль: «Переплыть!»

Так лодка дошла до середины реки: об этом Павлик догадался по усилившимся волнам. И тут он с отчаянием заметил, что почти перестал двигаться вперед и его стремительно сносит вниз, к Ангаре.

Дальше все произошло с такой быстротой, что Павлик не успел даже взмахнуть веслом. Большой волной лодку бросило на вынырнувшее откуда-то бревно, и она опрокинулась. Под рукой у мальчика скользнуло дно утлого суденышка, потом он с головой окунулся в воду, а когда снова всплыл на поверхность, возле него уже не было ни лодки, ни бревна.

Павлик смело поплыл к правому берегу, наперерез течению. Он то взлетал на пенистые гребни, то падал в провалы между ними, и тогда казалось, что разбушевавшаяся река поглотит маленького смельчака. Но проходило несколько секунд, и Павлик снова появлялся на волнах, упорно двигаясь к своей цели.

Мальчик чувствовал, как тяжелеют у него руки и ноги, как все чаще начинают захлестывать его волны и в груди уже не хватает воздуха… И когда в свете молнии перед глазами вдруг вырос каменистый берег, Павлик еле нашел в себе силы, чтобы взобраться на крутой обрыв.

Течением Павлика отнесло далеко ниже поселка. Прислонясь на минутку к дереву, мальчик несколько раз глубоко вздохнул и, пересиливая усталость, побежал по размытой ливнем дороге.

На окраине поселка Павлик с разбегу наткнулся на высокий забор. «Конный двор!» — догадался он и, разыскав ворота, застучал кулаками по доскам.

На стук из хомутной вышел бородатый конюх. Прикрывая от ветра фонарь полой брезентового плаща, старик распахнул ворота и, увидев перед собой мальчика, строго спросил:

— Ты чего тут бегаешь в этакую погоду?

— Дяденька!.. — проговорил Павлик. — Я из гавани… Поднимайте скорей людей… трос лопнул!.. Да врача пусть возьмут с собой — Петру Тихоновичу ногу бревнами раздавило…

Мальчик пошатнулся и бессильно опустился на землю.

Что произошло дальше, Павлик помнил как сквозь сон. Конюх поднял его с земли и отнес в помещение. Здесь не было ни ветра, ни дождя и пахло конским потом, кожей и дегтем. Затем зазвонил телефон и конюх закричал:

— Срочно буди всех!.. Что?.. Да, да, я же говорю: лопнул трос!..

Немного спустя старик снова кому-то звонил, и на этот раз в голосе его слышалась отцовская нежность:

— Сходи-ка, Настенька, к Марии Сергеевне, скажи: пусть придет за своим сыном. Ко мне, на конный двор… Как сюда попал? Он сам потом расскажет. А Сергеевне от меня передай: славный у нее растет сынок, настоящий пионер!

Этого разговора Павлик уже не слышал. Он крепко спал под теплым тулупом на покрытом попоной топчане.

НА ОХОТНИЧЬИХ ТРОПАХ

Медвежий бор

Не было еще на моей памяти такого случая, чтобы весна торопилась прийти на нашу речку Пойму. В других местах посмотришь — уж и поля наполовину почернели, и ручьи у косогоров звенят, а близ речки все еще саженный снег лежит и веской даже не пахнет. Можно подумать, что не успевает она заглянуть сразу во все углы, оставляет Пойму на последнюю очередь.

Зато уж, придя на реку, весна не дремлет. В два — три дня справляется она со снегом, рушит санные дороги, в каждой низине разливает широкие озера. Еще недавно угрюмый лес наполняется треском льдин, шумом воды, птичьим гомоном.

Этих дней охотники ждут, как самого большого праздника. Стоит лишь затоковать первому косачу — и все они, будто по условному сигналу, устремляются в перелески, начиная стрельбу из разнокалиберных ружей. Заставить охотника сидеть в это время дома может только тяжелая болезнь.

Вот почему я очень удивился, когда, возвращаясь однажды с тетеревиного тока, увидел возле сторожки лесника, Егора Савельича Колосова. Он без особого рвения ворошил железными вилами кучу навоза на огороде, часто бросая работу, чтобы прислушаться к дружному бормотанью косачей. А когда издали донесся выстрел, старик с завистью воскликнул: