Снежная королева - Виндж Джоан - Страница 53

— Мне нужно было убедиться, что с тобой все в порядке. А с тобой действительно все в порядке? — Он чуть наклонился к ней.

— Да. Мой отец тогда… Ты был так добр ко мне! Мой отец непременно…

— Нет. Пожалуйста, не рассказывай ему обо мне. Ты мне вот что скажи: ты меня внимательно слушала? Заронил я какое-то зерно интереса в твою девственную душу или не заронил? Ну что, хотела бы ты узнать больше?

— Но почему?.. — Из всего множества вопросов, что теснились в ее душе и готовы были сорваться с уст, этот был совершенно невпопад. Но по его глазам она видела, что он понял.

— Почему? Потому что я хотел еще раз увидеть тебя.

— Ах, как это хорошо! — вырвалось у нее, и она глуповато засмеялась и прижала пальцы к губам. Потом посмотрела ему прямо в лицо. Женщина, завоевавшая любовь мужчины, сперва должна была завоевать его уважение. — Да, конечно, — она не отводила глаз, чувствуя, как от напряжения у нее на щеке дрожит мускул, — я очень хочу узнать больше. Пожалуйста, приходи еще.

Он улыбнулся.

— Когда?

— Мой отец…

— Когда?

— Завтра. — Она опустила глаза.

— Приду. — Он кивком подтвердил свое обещание.

— А… сколько у тебя жен? — Она сама себя ненавидела за то, что спросила.

— Сколько? — Он, казалось, не понял. — Пока ни одной. На Харему считается, что одной вполне достаточно. Хватит, чтобы жизнь прожить… если правильно выберешь, конечно. — Он сунул руку за пазуху и вытащил пачку брошюр. — Это я тебе принес, потому что самому мне пока говорить трудно. Вот эту я написал… и эту… Может, почитаешь?

Она кивнула, чувствуя, что по руке от его прикосновения будто пробежали электрические искры.

— Сад у вас здесь красивый. — Что-то вроде зависти слышалось в его голосе. — Ты сама эти цветы выращиваешь?

— Ну что ты, нет. — Она помотала головой, отчего-то опечалившись. — Мне только иногда разрешают приходить сюда. Но никогда не позволяют возиться в саду, потому что я могу испачкаться. А цветы я люблю. Если б можно было, я бы все время здесь проводила.

Какая-то странная решимость была написана на его истерзанном лице, когда очень осторожно он протянул руку и сорвал пышный лиловый цветок с лозы, что вилась у них над головой. И подал ей.

— Все мы когда-нибудь умрем. Но лучше прожить короткую жизнь на свободе, чем так и увянуть на лозе.

Она зажала цветок в ладонях, вдыхая его аромат. И улыбнулась — скорее ему самому, чем в ответ на его слова.

Он тоже улыбнулся.

— Ну, тогда до завтра. — И с трудом поднялся.

— Уже уходишь?..

— У нас сегодня вечером собрание в университете. — Он еще шире улыбнулся, видя, как она разочарована, и наклонился к ней с видом заговорщика. — Я у них внештатный агитатор, понимаешь?

— Но ты не будешь?.. — Она осмелилась даже коснуться его.

— Нет-нет! — Он нахлобучил шляпу, надвинул ее на самые глаза. — Больше никаких речей; по крайней мере, до тех пор, пока не смогу снова как следует рот раскрывать… Пока, сестренка. — И пошел прочь, чуть прихрамывая; только тогда до нее дошло, что она так и не спросила, как его имя. Она посмотрела на пачку брошюр, которые держала в руке, и на одной из них прочитала: «Партнеры в Новом мире. ТиДжей Аспундх». Она вздохнула.

— Что это он тебе дал? — Мать подошла к ней и подозрительно уставилась на брошюры.

— Это… любовные стихи. — Элсевиер торопливо сунула книжечки за пояс и прикрыла шалью. — Некоторые он сам написал.

— Хм, — мать покачала головой, колокольчики ее ожерелья зазвенели. — Но ведь он с Харему; он твоему отцу видеокомпьютер подарил, чтоб разрешил ему с тобой повидаться. Наш-то хозяин очень доволен был. Да все равно, в конце концов, решать-то ему… не нам.

— Почему? — Элсевиер вскочила, брошюры рассыпались по земле. — Почему не нам?

Мать молча взяла у нее из рук цветок и повела обратно, на женскую половину дома.

ТиДжей был верен своему слову и каждый день приходил повидаться с ней; перед ее родителями он был прямо-таки образцом респектабельности, а наедине с ней — упрямым мечтателем, видевшим в ней не ту невежественную девушку, какой она была тогда, но прекрасную женщину, какой она только еще могла стать. Он притащил ей целую кучу революционных брошюр, которые упорно выдавались за любовную лирику; но прежде чем она успела сама начать исследование того нового мира, горизонты которого он с каждым днем все шире открывал перед нею, ее неудачные попытки доказать, что и она имеет собственные права, привели к тому, что родители обнаружили склад запрещенных брошюр, и ухажер был изгнан из их дома и из ее жизни.

— Но ведь ты же не позволила им разлучить вас? — Мун даже наклонилась вперед. — Ты, наверное, убежала, да?

— Нет, дорогая моя. — Элси покачала головой, с былой покорностью складывая руки на коленях. — Отец запер меня на верхнем этаже башни — он испугался, что я действительно убегу, прежде чем мне самой эта мысль в голову пришла. — Она улыбнулась. — Зато ТиДжею это пришло в голову сразу. И вот однажды ночью он забрался в окно моей башни и выкрал меня.

— И ты…

— Я чуть с ума не сошла! Я ведь была обыкновенной невежественной девчонкой; он ошибался, считая меня такой уж бунтаркой; своими выходками и нежеланием подчиниться родителям я, скорее, хотела доставить удовольствие ему…

А похитив меня, он мое доброе имя с грязью смешал. Я чуть не умерла от стыда в ту ночь. Но к утру мы добрались до космопорта, и пути назад не было. — Она посмотрела в окно, хотя видела перед собой совсем другое время и место. — И потом всегда было так, всю нашу совместную жизнь. Он твердо верил в девиз: «Если уверен, что прав, смело иди вперед», ну а моим девизом было: «Делай то, что велит тебе твой долг»… Но даже в ту ужасную ночь ни тени сомнения не возникло в моей душе; я была уверена, что он поступает так из самых лучших побуждений, что он любит меня так сильно, как я никогда и мечтать не осмеливалась. Потом — годы спустя — я как-то упрекнула его за то, что он повел себя тогда чересчур грубо, чересчур по-мужски, а он только рассмеялся в ответ и сообщил, что всего лишь пытался «действовать в рамках существующей системы социальных отношений».

Мы поженились прямо на космодроме с помощью одного из этих отвратительных механических нотариусов, и перелет на Харему был нашим медовым месяцем. Бедный ТиДжей! Мы пролетели половину галактики, прежде чем я позволила ему дотронуться до меня. Но раз и навсегда усвоила: все, что мне говорили — твердили всю жизнь! — о моем теле, это ложь. Куда легче было поверить, что и у меня есть мозги, которые требуют пищи… Мы были очень разными во многом… но души наши были как одна душа. — Она вздохнула.

Тьма внезапно поглотила их — трамвай нырнул в одну из прозрачных «спиц», вакуумных тоннелей, которые выходили прямо в космическую «ступицу» городского колеса. История, рассказанная Элсевиер, странным образом преломилась в восприятии Мун — ей почему-то вспомнились огонь в очаге, ветер за окном, горячие поцелуи и два сердца, бившиеся рядом как одно. Черная пустота заполнила космос ее души, заползая в сердце, меняя лицо, обесцвечивая саму ее душу…

— Жаль, что я его не знал! — Во тьме на мгновение мелькнуло лицо Кресса — он раскуривал тонкую длинную сигарету, какие здесь курили, кажется, все.

— С-с-сейчас-с-с его с-с-с нами нет-с-с-с, — спокойно просвистел Силки, словно отмечая очевидность этого факта. Он говорил на едва понятном сандхи, языке Харему, ставшем международным языком. Мун как раз учила его с помощью Элси. Однако, несмотря на сложности с произнесением человеческих слов, мыслил Силки как всегда ясно.

— В споре ТиДжей непременно припер бы тебя к стенке, Кресс, — любовно сказала Элси. — И он всегда был наготове. Зато ты гораздо лучше управляешь кораблем!

Кресс засмеялся, потом закашлялся.

— Тебе же запретили курить! — Элси потянулась и вынула из его пальцев тлеющий красный огонек; он не сопротивлялся.

— Нет его с-с-с нами, — снова сказал Силки. — Нет. Нет… — словно помешался на этом слове.