Обманщик - Форсайт Фредерик - Страница 85

– Итак, спецназовец, может, ты сейчас скажешь мне, что ты здесь вынюхиваешь.

Губы Маони растянулись в привычной обаятельной улыбке, но взгляд оставался ледяным.

– Понятия не имею, о чем ты говоришь, – негодующе ответил Раус.

Боковой удар Кейна пришелся в солнечное сплетение. Раус мог бы уклониться, но сзади стоял О'Херлихи. Силы были явно неравны, даже если не принимать в расчет Маони. Эти ребята ничем не напоминали учителей из воскресной приходской школы. Раус охнул, сложился вдвое и, с трудом вздохнув, прислонился к стене.

– И теперь понятия не имеешь? И теперь? – не поднимаясь с кресла, сказал Маони. – Что ж, обычно я объясняю то, что мне нужно, не словами, но для тебя, спецназовец, я сделаю исключение. Пару недель назад в Гамбурге мой друг узнал тебя. Том Раус, бывший капитан полка специального назначения британских ВВС, известного клуба болельщиков за ирландский народ, задает всем очень странные вопросы. Он уже дважды побывал на изумрудном острове, а теперь, когда я и мои друзья хотели спокойно отдохнуть в кипрской глубинке, он оказывается здесь. Итак, я еще раз спрашиваю, что ты здесь делаешь?

– Послушайте, – сказал Раус, – да, я служил в полку. Но я ушел. Я был сыт по горло. Я сказал этим сволочам все, что я о них думаю. Три года назад. Я давно не имею к ним никакого отношения. Британское правительство даже не плюнет на меня, если меня будут поджаривать. Теперь я пишу романы и тем зарабатываю на жизнь. Триллеры. Вот и все.

Маони кивнул О'Херлихи. Сильнейший удар сзади был нацелен на почки. Раус вскрикнул и упал на колени. Несмотря на неравные силы, он мог бы побороться и прикончить по меньшей мере одного из ирландцев, а может, и двоих, прежде чем третий расправился бы с ним. Но он терпел боль и покорно упал на колени. Раус был убежден, что за самоуверенностью Маони скрывается недоумение. Он не мог не видеть, как вечером на террасе Раус долго разговаривал с Хакимом аль-Мансуром, потом они вместе куда-то уехали. К утру Раус вернулся живым и здоровым, а Маони должен был вот-вот получить от аль-Мансура долгожданный подарок. Нет, ирландцы не станут его убивать – пока не станут. Маони просто развлекался.

– Ты врешь, спецназовец, и мне это не нравится. Твои сказки про сбор материалов для романа я уже слышал. Видишь ли, мы, ирландцы, очень образованный народ. А кое-какие из твоих вопросов совсем безграмотны. Так что ты здесь делаешь?

– Пишу триллеры, – выдохнул Раус. – Сейчас триллеры должны быть детальными и правдоподобными. Одними общими фразами теперь не обойдешься. Почитайте Ле Карре, Клэнси – разве они не отрабатывают все до мелочей? Сейчас только так и можно писать.

– Только так? А как насчет того джентльмена с другого берега, с которым ты говорил прошлым вечером? Он твой соавтор?

– Это наше дело. Спроси у него.

– Я спросил, спецназовец. Сегодня утром, по телефону. И он приказал мне не сводить с тебя глаз. Была бы моя воля, я бы сказал ребятам, чтобы они сбросили тебя с самой высокой горы. Но мой друг просил меня не сводить с тебя глаз. Я так и буду делать, днем и ночью, пока наши пути не разойдутся. Больше он меня ни о чем не просил. Так что строго между нами, небольшой подарок в знак старой дружбы.

За Рауса взялись Кейн и О'Херлихи. Маони только смотрел. У Рауса подогнулись ноги, он упал и свернулся в клубок, защищая живот и половые органы. Бить лежачего кулаками неудобно, и ирландцы пустили в ход ноги. Чувствуя, как носки ботинок врезаются в спину, в плечи, в грудь, в ребра, задыхаясь от боли, Раус пытался не подставлять под удары голову, но в конце концов один из ударов пришелся в затылок, и он погрузился в приятную, освобождающую черноту.

Раус приходил в себя, словно после автомобильной аварии. Сначала он не сразу поверил, что еще жив, а потом ощутил боль. Все его тело было одной сплошной раной.

Он лежал лицом вниз и какое-то время тупо смотрел на рисунок ковра. Потом перекатился на спину, провел рукой по лицу. Под левым глазом вздулась огромная шишка, в остальном же лицо было примерно таким, каким он видел его в зеркале каждое утро во время бритья. Раус попытался приподняться и сморщился от боли. Кто-то обнял его за плечи и помог сесть.

– Что, черт возьми, здесь произошло? – спросил женский голос.

Рядом с Раусом, придерживая его за плечи, на коленях стояла Моника Браун. Прохладными пальцами она прикоснулась к шишке под левым глазом.

– Я проходила мимо, увидела распахнутую дверь…

Интересное совпадение, подумал Раус, потом оставил эту мысль.

– Должно быть, я потерял сознание, упал и ударился, – сказал он.

– Это было до того, как вы устроили такой погром в комнате, или потом?

Раус осмотрелся. Он забыл о вытряхнутых ящиках и разбросанной одежде. Моника расстегнула пуговицы на его рубашке.

– Боже мой, вот это падение, – только и сказала она.

Моника помогла Раусу подняться и подвела его к кровати. Раус присел на край постели. Моника слегка подтолкнула его так, что он упал головой на подушку, подняла ему ноги, потом перекатила его на середину кровати.

– Никуда не уходите, – без особой нужды предупредила она. – У меня в номере есть специальные мази.

Через несколько минут Моника вернулась, прикрыла за собой дверь и заперла ее на ключ. Она осторожно сняла с него рубашку заохала, увидев быстро синевшие свежие кровоподтеки и ссадины, которыми было разукрашено все его тело.

Раус был совсем беспомощен, но Моника, судя по всему, знала, что делала. Она откупорила пузырек и пальцами умело втерла мазь в ссадины. Раус почувствовал жжение и негромко охнул.

– Мазь вам поможет, не будет опухолей, быстрее пройдут синяки. Повернитесь.

Моника принялась обрабатывать ссадины на плечах и спине Рауса.

– Зачем вы возите с собой мазь? – заинтересовался Раус. – Или все, кто с вами пообедает, кончают примерно тем же?

– Это мазь для лошадей, – пояснила Моника.

– Чрезмерно признателен.

– Не волнуйтесь, она действует и на мужчин, особенно на глупых. Повернитесь на спину.

Раус повиновался. Моника стояла рядом с кроватью, и ее золотистые волосы падали на плечи.

– Вас били и по ногам?

– Везде.

Моника расстегнула ремень и молнию на брюках Рауса и без тени стеснения стянула с него брюки. Она обращалась с ним, как молодая жена с напившимся до полусмерти мужем. Помимо опухоли на правой голени, на бедрах оказалось еще с полдесятка синяков. Их Моника тоже обработала мазью. Когда жжение утихало, оставалось очень приятное ощущение. Запах мази напомнил Раусу о тех днях, когда еще в школе он играл в регби. Моника отставила пузырек.

– Это тоже шрам? – спросила она.

Раус бросил взгляд на свои трусы. Нет, это был не шрам.

– Слава Богу, – пробормотала Моника.

Она отвернулась и протянула руку к молнии на спине своего платья из кремовой чесучи. Солнечный свет с трудом пробивался сквозь занавески, и в комнате царил приятный полумрак.

– Где вы научились лечить синяки и ссадины? – спросил Раус.

После массажа он почувствовал сонливость. Во всяком случае, мысли в его голове путались.

– Еще в Кентукки. Мой младший брат был жокеем-любителем, – ответила она. – Несколько раз пришлось его немного подлатать.

Кремовое платье упало на пол. На Монике оказались лишь крохотные трусики. На ее спине не было полоски от лифчика, несмотря на полные груди, бюстгальтеры были ей не нужны. Моника повернулась. Раус проглотил слюну.

– Но этому, – сказала Моника, – я научилась не у брата.

У Рауса мелькнула мысль о домике в Глостершире, о Никки. С тех пор, как он женился на ней, у него не было других женщин. Впрочем, рассудил он, воин время от времени нуждается в утешении, и если ему предлагают, то отказаться было бы не по-человечески.

Моника оседлала Рауса, и он потянулся к ней, но она прижала его руки к подушке.

– Лежи смирно, – сказала она. – Ты еще слишком слаб, чтобы участвовать.

Впрочем, в течение следующего часа она убедилась, что ошибалась, и, казалось, была рада этому.