Обманщик - Форсайт Фредерик - Страница 67

Инспекторы западного полушария и внутренних операций кивнули, а Эдуардз одарил их предостерегающим взглядом. Такое согласие ему совсем не нужно. Тем временем Гонт ненавязчиво напоминал о событиях апреля 1986 года, которые послужили толчком для операции, продолжавшейся почти всю весну 1987 года.

– 16 апреля 1986 года истребители с американских авианосцев, базировавшихся в заливе Сидра, и истребители-бомбардировщики с британских баз разбомбили загородный дворец полковника Муамара Каддафи возле Триполи. В спальню полковника попала ракета, выпущенная истребителем с позывными «Айсмен-4» с авианосца «Эксетер». Каддафи уцелел, но пережил серьезное нервное потрясение. Когда он пришел в себя, то поклялся отомстить не только Америке, но и Великобритании, потому что мы разрешили истребителям-бомбардировщикам F-111 подняться в воздух с наших баз в Хейфорде и Лейкенхите. Ранней весной 1987 года мы узнали, как именно Каддафи собирается отомстить Великобритании. Операция была поручена Сэму Маккриди…

Жертва войны

Глава 1

Первое письмо из Ливии отец Дермот О'Брайен получил очень просто – по почте.

Это было самое обычное письмо, и если бы кто-нибудь вскрыл его – а этого никто не мог сделать, потому что в Ирландской республике почту не перехватывают, – то не нашел бы в нем ничего интересного. Штамп говорил о том, что оно пришло из Женевы (как оно и было на самом деле), а эмблема рядом с маркой свидетельствовала, что отправитель письма работает во Всемирном совете церквей (хотя в действительности он не имел к этой организации никакого отношения).

Отец О'Брайен обнаружил письмо ранней весной 1987 года в своем ящичке для корреспонденции в главном холле рядом с трапезной, когда он выходил из нее после завтрака. Он бросил взгляд на четыре других адресованных ему письма, но потом его внимание снова привлекло письмо из Женевы. Почти незаметная карандашная черточка на клапане конверта означала, что письмо нельзя вскрывать в присутствии посторонних или даже просто оставлять без присмотра.

Священник дружелюбно кивнул направлявшимся в трапезную коллегам и вернулся в свою спальню на втором этаже.

Письмо было напечатано на обычной, очень тонкой бумаге для авиапочты. Текст был выдержан в теплом, дружеском тоне: «Мой дорогой Дермот…» Так вполне мог бы писать один пастор другому, своему давнему приятелю. Хотя Всемирный совет церквей объединяет протестантов, никто не увидел бы ничего необычного в том, что лютеранский пастор пишет письмо другу – католическому священнику. В те дни понемногу уже набирало силы движение за объединение христианских церквей, особенно если речь шла о международных отношениях.

Женевский друг желал отцу О'Брайену всяческих благ, выражал надежду, что он здоров, и добавлял несколько фраз о работе Всемирного совета церквей в странах третьего мира. Суть письма содержалась в третьем абзаце. Отправитель письма сообщал, что его епископ с удовольствием вспоминает последнюю встречу с отцом О'Брайеном и был бы рад встретиться с ним снова. Подпись гласила: «Твой друг Харри».

Отец О'Брайен задумался. Он отложил письмо и перевел взгляд на открывавшийся из окна вид: зеленые поля графства Уиклоу, за ними – Брэй, а еще дальше – серые волны Ирландского моря. Впрочем, холмы почти скрывали море, и из окна замка в Сэндимаунте, где располагался орден, казалось, что даже шпили Брэя расплывались вдали. Но зеленые поля и луга освещало яркое солнце. Отец О'Брайен очень любил эти места, любил так же сильно, как ненавидел своего злейшего врага, который жил там, за морем.

Письмо его заинтриговало. Прошло много времени, почти два года, с тех пор, как отец О'Брайен побывал в Триполи в качестве личного гостя полковника Муамара Каддафи, великого вождя Ливийской Джамахирии, хранителя слова Аллаха, того человека, который в письме был назван «епископом».

Далеко не каждый удостаивается такой аудиенции, но, несмотря на цветистую речь, мягкий голос и неожиданно щедрые обещания Каддафи, никакого продолжения не последовало. Ни денег, ни оружия для ирландского дела. В конце концов отец О'Брайен разочаровался в ливийском вожде, и Хаким аль-Мансур, руководитель зарубежных операций ливийской секретной службы Мухабарат (он и был «Харри» – автор того письма), который устраивал встречу О'Брайена с Каддафи, даже счел необходимым извиниться.

И вот теперь неожиданно пришел этот вызов – а письмо было именно вызовом. Хотя в нем не указывалось время встречи с «епископом», отец О'Брайен понял, что Харри имел в виду «безотлагательно». Арабы могут откладывать принятие решений на годы, но если тебя таким образом вызывает Каддафи, то ты должен немедленно ехать, – если хочешь получить щедрый дар.

А отец О'Брайен знал, что его товарищам по ирландскому делу очень нужен этот дар. Из Америки поступает все меньше и меньше денег и оружия; постоянные просьбы ирландского правительства, которое отец О'Брайен считал правительством предателей, не посылать в Ирландию ни того, ни другого возымели свой эффект. Игнорировать вызов из Триполи было бы крайне неблагоразумно. Теперь возникла новая проблема: найти благовидный предлог для срочной поездки за рубеж.

В идеальном мире отцу О'Брайену было бы достаточно просто взять отпуск на две-три недели. Положение осложнялось тем, что всего лишь три дня назад он вернулся из Амстердама, якобы с семинара по борьбе с нищетой.

Оказавшись в Европе, отец О'Брайен без труда ускользнул из Амстердама и на деньги, которые он заблаговременно оставил в Утрехте, снял на длительный срок две квартиры: одну в Рурмонде (Голландия), другую в Мюнстере (Западная Германия). Позже они станут конспиративными квартирами для молодых героев, которые атакуют врага там, где он будет меньше всего этого ожидать.

Для Дермота О'Брайена постоянные поездки стали частью его жизни. Его орден занимался миссионерской и экуменической деятельностью, а О'Брайен был секретарем ордена по международным делам. Для той войны, которую вел О'Брайен, лучшего прикрытия не найти. Он вел войну не с нищетой, а с англичанами. Эта борьба стала смыслом его жизни и его призванием с того дня, когда много лет назад в Дерри у него на руках умирал раненный в голову юноша, а по улице бежали британские парашютисты. Тогда отец О'Брайен прочел заупокойную и дал обет, о котором не подозревали ни орден, ни его епископ.

С того времени О'Брайен возненавидел людей, живущих по другую сторону моря, и предложил свои услуги ирландскому делу. Его предложение приняли, и вот уже десять лет он был главным посредником Ирландской республиканской армии (ИРА) в международных делах. Он доставал деньги, переводил их с одного тайного банковского счета на другой, обеспечивал поддельные паспорта, организовывал приемку и хранение семтекса и взрывателей.

С его благословения бомбы разрывали на куски молодых оркестрантов и лошадей в Риджентс-парке и в Гайд-парке, при его содействии на улицах Харрода укрепленные на колесах экипажей ножи косили людей, вырывая у них внутренности, отрезая ноги. Отец О'Брайен сожалел, но верил, что это справедливо, что это необходимо. Он читал отчеты в газетах, в замке вместе с шокированными братьями по ордену смотрел телевизионные репортажи, а если братья его приглашали, то он вместе с ними со спокойной совестью служил заупокойную мессу.

В то весеннее утро решение волновавшей отца О'Брайена проблемы было найдено, когда он, просматривая за утренним чаем лежавший на его кровати свежий номер «Дублин-пресс», случайно натолкнулся на интересное объявление.

Комната отца О'Брайена служила ему и кабинетом, поэтому в ней был установлен телефон. О'Брайен набрал номер; на второй звонок ответил организатор группы, о предстоящем паломничестве которой сообщалось в газете. Организаторы были рады желанию О'Брайена присоединиться к группе. После этого О'Брайен отправился к епископу ордена.

– Мне нужен жизненный опыт, Фрэнк, – сказал он. – Здесь я ни на минуту не могу отойти от телефона. Мне нужен покой, мне нужно время, чтобы творить молитвы. Если вы сможете обойтись без меня, я бы хотел совершить паломничество.