Маленький гончар из Афин
(Историческая повесть) - Усова Александра Петровна - Страница 7

При его словах Пасион еще ниже опустил голову над своим гончарным кругом.

Алкиной не подошел, как это всегда бывало прежде, к хозяину, а принялся доканчивать торопливо свою работу. Сообщить вспыльчивому, горячему хозяину о том, что случилось с амфорой, купленной Алкивиадом, он не торопился.

Скиф, притаившийся у выхода во двор, не сводил глаз с Архила. Он ждал, что «враг» его вот-вот упадет на колени перед строгим хозяином и станет молить о пощаде, рассказав, почему он выронил из рук и разбил дорогой сосуд. Но Архил, к его удивлению, не трогался с места.

Между тем Архил стоял, с ужасом ожидая, когда художник начнет рассказывать хозяину все случившееся с ним. Сердце у него колотилось так громко, что мальчику казалось, будто все бывшие в мастерской слышат его удары.

Алкиной решился. Поднявшись с места, он подошел к хозяину.

— Вот, возьми! — протянул он драхмы, оставленные молодым воином. — Эти драхмы оставил тебе за амфору с танцовщицей Алкивиад, племянник Перикла.

— Ого! Не поскупился эфеб! — улыбнулся горшечник, пересчитывая деньги. — Что же, он присылал раба за амфорой? — спросил он.

— Нет, хозяин! — хмуро продолжал художник. — Благородный Алкивиад велел прислать амфору к нему домой. И я выполнил его просьбу, но боги не были милостивыми к тебе на этот раз, — не глядя на хозяина, закончил он.

— Чего же ты остановился? — вскочил с места Феофраст. Лицо у него побагровело. — Какую же еще беду послали мне боги? Говори!

В мастерской наступила напряженная тишина.

— Я приказал Архилу отнести амфору в дом Перикла, — продолжал спустя некоторое время художник, ко… мальчик по дороге споткнулся… упал… и разбил амфору!..

Обхватив голову руками, Феофраст опустился на сиденье.

— О боги! — прошептал он. — Что же теперь скажу я племяннику Первого Стратега? Недаром в эту ночь мне снился дурной сон! О горе мне! Горе! — Внезапно он резко поднялся с места. — А где же негодяй, причинивший мне такое горе? — прохрипел хозяин.

Архил побледнел. У Скифа похолодели руки и ноги.

«Теперь Архил расскажет обо всем хозяину! — подумал мальчик. — И хозяин станет жестоко бить плеткой меня, Скифа!»

Представляя себе ясно то, что произойдет, Скиф даже закрыл лицо руками.

Бледный, но внешне спокойный, Архил сделал шаг вперед.

— Ты даже не просишь у меня прощения за свой проступок! — пришел в ярость хозяин. — Ты что же, не понимаешь той беды, которую причинил мне? Говори!

Архил продолжал молчать.

— Убирайся вон из моей мастерской! — крикнул хозяин. — И чтобы я никогда больше не видел тебя здесь! О боги! — простонал он. — А я еще жалел этого мальчишку. Хотел сделать из него мастера-художника. Вот как отплатил он мне за мое доброе отношение к нему!

«Почему молчит Архил?» — недоумевал Скиф.

«Почему мальчик не просит хозяина простить ему его вину? Ведь такое несчастье могло случиться с каждым! — недоумевал Алкиной. — Тут что-то не то. Архил скрыл правду от меня! — промелькнула у него мысль, но тотчас же он отогнал ее от себя. — А что же другое могло с ним случиться? — сказал он самому себе. — Нет! Архил боится говорить с Феофрастом, вот и все».

— Так ты продолжаешь молчать, негодяй! — крикнул хозяин. — Хорошо же! Тогда получай то, что ты заслужил!

Внезапно подняв руку, Феофраст ударил мальчика по щеке.

Если бы гром загремел над мастерской гончара и молния сожгла бы его крышу, присутствующие меньше бы удивились этому, чем тому, что произошло.

В глазах у Архила стало темно. Руки его сжались в кулаки, но он сдержал себя. Он только приложил ладонь к горевшей щеке и отвернулся.

Не помня себя от гнева, Феофраст уже снова заносил кулак над его головой.

Алкиной бросился к хозяину.

— Опомнись! Заклинаю тебя бессмертными богами! — крикнул он. — После ты сам пожалеешь о том, что сделал. Успокойся, Феофраст! Приди в себя! Перед тобой ребенок!

— Пусть этот негодный мальчишка немедленно убирается вон отсюда, — прохрипел гончар. — Иначе я могу убить его! О боги, боги! — снова схватился он за голову. — Теперь все в Афинах станут говорить, что Феофраст не умеет дорожить хорошими покупателями! Что Феофраст глупец! О горе мне! Горе!

— Выйди на улицу, Архил! — сказал Пасион. — Пусть хозяин немного успокоится, тогда мы поговорим с ним.

Архил вышел из мастерской.

— Ты прогнал мальчика, Феофраст, — с упреком сказал хозяину Алкиной, — а ведь он сирота! У него нет ни родных, ни дома, где он мог бы жить. Только сегодня его прогнал хозяин с квартиры, где жил он вместе с матерью до ее смерти. А Архил ведь способный и толковый мальчик, ты сам хвалил его… Несчастье могло случиться с каждым!

— Мальчик сам тяжело страдает от того, что случилось с ним, а ты побил его, хозяин, — вставил свое слово Пасион. — Неужели ты не мог обойтись с ним помягче!

— «Помягче»! Кому говоришь ты это, горшечник! — возмутился Феофраст. — Пристали оба ко мне с упреками. Да какое мне дело до этого мальчишки! Почему я должен жалеть его? Кто он мне? Нет! Как я сказал, так и будет! Я не позволю ему работать больше в моей мастерской! Хватит с меня! И чтобы ноги его тут не было! Слышите вы, заступники? Запомните слова мои!

Взгляд Алкиноя упал на небольшой узелок, лежавший в углу мастерской. Он заметил, как утром, придя на работу, Архил небрежно швырнул его туда.

Подняв узелок, художник вышел на улицу. Он увидел Архила, стоявшего у невысокой каменной стены, отделявшей двор Феофраста от улицы. Закрыв лицо руками, мальчик беззвучно рыдал, думая, что никто не видит его горя.

Сердце у Алкиноя сжалось. Он сам пережил в своей жизни немало горя, и этот мальчик-сирота был ему как-то близок и приятен, особенно с тех пор, как он заметил интерес у Архила к его работе, к тому, что составляло смысл жизни самого Алкиноя.

Выйдя вслед за художником на улицу, Скиф наблюдал за тем, что будет делать он дальше. Первое, что почувствовал Скиф, когда хозяин больно ударил Архила по щеке, была радость. Гроза пронеслась над собственной его головой. Теперь можно было спокойно идти ужинать в пристройку вместе с Анитом, но почему-то у него, у Скифа, пропала всякая охота идти ужинать. Странное чувство смятения было в душе у него.

Самого его, Скифа, никто никогда в жизни не жалел, даже там, в родном поселке. С детства научился Скиф следовать в жизни двум правилам: если ты голоден — учись сам добывать себе пищу. Если тебя кто обижает — умей защищаться от обидчика сам, не ожидая помощи со стороны.

И теперь юный невольник никак не мог понять, почему Архил не сказал хозяину всей правды. Почему он не защищался? Почему вместо того, чтобы свалить всю вину на Скифа, он защитил его от наказания, от жестокого наказания злого хозяина? Почему так? Неужели Архил пожалел его? И внезапно в сердце у Скифа что-то дрогнуло. Так мог поступить только друг, настоящий друг. Ведь Архил был таким же одиноким, как он, Скиф, и Архилу стало жаль его. Вот оно что. Значит, с этого дня он станет считать Архила другом, а не врагом, как считал прежде. «Архил не знает еще этого, нужно поскорее ему это сказать», — думал мальчик-раб. Но сделать этого Скиф не мог. Он видел, как художник Алкиной, подойдя к Архилу, что-то говорил ему. Архил взял у него из рук свой узелок и прижал его к груди. Подойдя поближе, Скиф расслышал слова Алкиноя:

— Архил, скажи мне: есть ли у тебя угол, где ты смог бы ночевать?

Архил отрицательно покачал головой.

Алкиной немного подумал. Он знал хорошо, что значит, когда человек голоден и когда у него нет пристанища для ночлега.

— Обожди меня немного здесь, — сказал он мальчику, ласково кладя руку ему на плечо. — Я уберу свою работу и возвращусь. Мы пойдем вместе ко мне домой. Я живу недалеко отсюда, в Керамике. Ты переночуешь у меня, а потом мы придумаем, что делать дальше.

Они шагали рядом по дороге, удаляясь немного в сторону от агоры к предместью Афин, где жили афинские гончары. Как не похожи были лачуги бедных ремесленников на дома в центре города, где жили богачи! Афинская беднота ютилась в убогих домишках, стены которых были сделаны из морской гальки, смешанной с глиной. Крайняя стена дома часто примыкала к выступу скалы. Пол в таких домах заменяла каменистая земля. Над нижней комнатой, где помещалась семья ремесленника, иногда бывала надстройка наверху, соединявшаяся приставной лестницей с нижней комнатой.