Сонька Золотая Ручка
(Жизнь и приключения знаменитой авантюристки Софии Блювштейн. Роман-быль) - Рапгоф Ипполит Павлович "Граф Амори" - Страница 28

Еще в 1880-х гг. Рапгоф публиковался как музыкальный критик (под псевдонимом П. Ипполитов); многочисленные статьи в периодике (Гражданин, Русь, Сын отечества, Московские ведомости, Петербургский листок, лондонская Daily Chronicle, парижская Gaulois), книги Введение к «Школе техники» (1886), Пианофилы и пианофобы (1894) принесли ему известность как музыкальному рецензенту и критику. С 1898 г. Рапгоф под псевдонимом «доктор Фогпари» и собственной фамилией опубликовал ряд переводных и компилятивных книг в диапазоне от Гигиены любви (1898) до «зеркала тайных наук Белой и Черной магии» Волшебная книга (1912) и сборника кулинарных рецептов Вегетарианский стол (1914).

В начале 1900-х гг. Рапгоф стал завзятым энтузиастом и первым в России пропагандистом граммофона: организовывал грамзаписи русских артистов и концерты граммофонной музыки, открыл в Петербурге магазин грампластинок, ездил с лекциями о классической музыке по городам Центральной России и Поволжья и даже сумел разработать метод усовершенствования мембраны и рупора граммофонных аппаратов.

Разойдясь с партнерами, Рапгоф был вынужден оставить музыкальное предпринимательство и целиком посвятить себя литературе. В 1904–1906 гг. вышли первые романы «графа Амори» — Тайны японского двора и 1905 — кровавый год. В 1910-х к графу Амори пришла скандальная слава: Рапгоф изобрел прибыльную литературную технику, выпуская продолжения нашумевших романов — Ключи счастья А. Вербицкой, Санин М. Арцыбашева, Яма А. Куприна. Эти произведения, соответственно Побежденные (1912), Возвращение Санина (1914) и Финал (1913), выходили многочисленными изданиями и многотысячными тиражами; последний был и вовсе удачно замаскирован под произведение Куприна, после чего писатель обвинил Рапгофа в плагиате. Сходный маневр Рапгоф совершил и с романом Вербицкой. Кстати говоря, Вербицкую граф Амори не оставил в покое и впоследствии, «позаимствовав» ее фамилию для заглавия романа Любовные похождения m-те Вербицкой (1913). Другие романы и повести Рапгофа, который перебрался в предреволюционные годы в Москву, также отличались бульварным характером и варьировали авантюрные, уголовные и альковные темы: Золото и кровь (1912), Рабы страсти (1913), Банкир-преступник (1913), Тайны Апраксина двора (1914), Сановные шалости (1915), Власть тела и раскрепощение брака (1917) и пр. «Стремление к сенсациям, бесцеремонные заимствования, переложения и „продолжения“ чужих сюжетов, обретавшие под пером графа Амори налет пошлости, вывели его произведения за пределы литературы, о которой критика считала возможным говорить всерьез, а само имя графа Амори воспринималось как некий литературный курьез» — заключает Е. Яборова[12]. Эта двусмысленная слава сохранилась за Рапгофом по сей день, несмотря на его вклад в дореволюционную музыкальную и кинематографическую культуру (по сценариям графа Амори было снято около двух десятков фильмов).

Любопытно, что судьбу Рапгофа окружает миф, подобный тем легендам, что связаны с его героиней Золотой Ручкой. Из статьи в статью, из издания в издание (включая такие солидные, как биографический словарь Русские писатели 1800–1917), кочует бредовый вымысел о том, как граф Амори в 1918 г. якобы сколотил отряд анархистов, захватил власть в Ростове-на-Дону и объявил в городе анархическую республику. День спустя республика была ликвидирована, а сам Рапгоф расстрелян.

В годы Гражданской войны Рапгоф, возможно, на какое-то время действительно подался на юг: в 1918 году в Харькове под именем графа Амори вышел в выпусках «сенсационный роман» Тайны русского двора. И действительно, от Харькова до Ростова не так далеко… Но исследователей ничуть не насторожил ни тот факт, что в 1922 в Рапгоф издал в Москве двумя выпусками книжку новелл Новый Декамерон, ни его обращение в Госиздат в марте 1922 г. Из документов выясняется, что новелла Зоя была вначале запрещена Политотделом. Запрет был затем снят, но и этим не ограничилось…

«Как писатель с сорокалетним стажем, единственное средство для существования я, как бы это не было трудно, вижу исключительно в своем профессиональном труде, — писал Рапгоф. — Между тем, мне разрешено печатать мою серию „Новый Декамерон“ вот уже и во втором выпуске только в количестве 50 экземпляров. Вам хорошо известна колоссальная дороговизна производства, а потому ясно, что мой заработок, на который я имею логическое право, как и всякий работник, в данном случае сводится к <…> ничтожным размерам»[13].

О встрече с Рапгофом в начале 1920-х гг. повествует в мемуарах Все, что помню о Есенине поэт и прозаик М. Ройзман:

«От Никитских ворот я пошел мимо кинотеатра „Унион“ (ныне Кинотеатр повторного фильма) и нагнал Есенина. Он увидел в моих руках стопку книг, журналов, брошюр и спросил:

— Что несешь?

— Я случайно встретился с графом Амори.

— С графом Амори? — удивился он. — Зайдем к нам!

Разговор происходил неподалеку от книжной лавки „Артели художников слова“, и мы вошли туда. Есенин сказал, что сейчас я расскажу о графе Амори. Кожебаткин в выутюженном, но повидавшем виды костюме, в белой манишке и воротничке, в коричневом галстуке, потер худые руки и пустил первую стрелу иронии:

— Ах, великий писатель земли русской еще изволит здравствовать!

Айзенштадт[14], сняв очки, склонив голову и приблизив какую-то старинную книгу почти к левому уху, рассматривал одним глазом пожелтевшие страницы. Он тоже был в чистеньком старом костюме, в шерстяном жилете и уцелевшем от довоенных времен черном галстуке бабочкой.

— Нет, эту книгу не возьмем, — сказал Давид Самойлович женщине и ответил Есенину: — Иду, иду!

Я не был подготовлен к тому, чтобы рассказывать о графе Амори. Да и знал о нем немного. В дореволюционное время граф выпускал продолжения романов: „Ключи счастья“ Вербицкой, „Ямы“ Куприна, „Похождения мадам X“ и т. п.

Я начал свой рассказ с того, что был в общежитии революционного Военного совета у Пречистенских ворот.

<…>

Потом, продолжал я, пошел в буфет общежития, а у меня под мышкой были первые сборники, изданные имажинистами, и рукописные книжечки. Когда я завтракал, ко мне подошел напоминающий провинциального актера мужчина среднего роста, с брюшком, рыжий, с невыразительным лицом и хитрыми серыми глазками. Глядя на мои сборники и книжечки, он спросил, не пишу ли я стихи. Услыхав утвердительный ответ, мужчина отступил на шаг, отвесил церемонный поклон и представился:

— Продолжатель сенсационных романов — граф Амори.

— Ах, сукин сын! — воскликнул Есенин так непосредственно и весело, что мы захохотали.

А я, чтобы не растекаться по древу, сказал, что граф повел меня в свой „кабинет“, заставленный кастрюлями и бутылками, и дал мне „Желтый журнал“, который выпускал после Февральской революции. Есенин взял один номер и прочел вслух:

„Ему, Бульвару, его Разнузданности, Бесстыдству улицы, где все честнее и ярче, чем в тусклых салонах, мои искренние пожелания, мои мысли и слова“…

— Почти манифест! — проговорил Айзенштадт.

Мариенгоф листал другой номер „Желтого журнала“.

— Это не так плохо для графа, — сказал он и прочитал нам: — „Когда мне говорят: вор! плагиатор! я вспоминаю глупую рожу рогатого мужа, который слишком поздно узнал об измене жены“.

— Циник! — произнес с возмущением Айзенштадт. — Наглый циник!

<…>

Сергей взял из моей пачки брошюрку „Тайны русского двора“ („Любовница императора“), которую граф Амори издавал в Харькове выпусками с продолжением, пробежал глазами несколько строк и засмеялся:

— Вот разберите, что к чему? — предложил он. — „Зина встречается с Распутиным, и, благодаря демонической силе, которую ученый мир определил, как „половой гипноз“, приобретает ужасное влияние на молодую девушку“.