Сорок дней, сорок ночей
(Повесть) - Никаноркин Анатолий Игнатьевич - Страница 9

Но морячки забегали, заметались по палубе.

— Прыгай! Полундра! — раздираются матросские глотки. И хватают, и тащат первого попавшегося бойца, — это тот самый, молоденький солдатик с птичьим носиком, в завязанной ушанке. Он упирается, вцепился руками в поручни. Тогда в толпу врывается бородач Житняк.

— А ну отхлынь… Сами, без нянек…

И рявкает, трясет бородой:

— Прыгать!.. Ребя…

Мы перелазим через борт. И прыгаем один за другим в мотобот. Только удары тупые о железное днище: «гуп… гуп… гуп…».

Мотобот еще глубже зарывается в волны. За людьми летят деревянные и железные ящики. Их ловят Давиденков и еще такой же детина из минометчиков. Давиденков подхватывает и нашу Аню.

Быстро исчезает сейнер. Мотобот перегружен — теснота.

Волны обдают с ног до головы. Согнувшись, прижимаемся плечом к плечу. Подставляем водяным потокам развернутые плащ-палатки. Я на корме. За моей спиной тарахтит мотор — там рубка моториста. В рот, глаза лезет дым, гарь — трудно дышать. А железо скрипит, трещит дерево.

Берега пока не видно — впереди только вспышки и зарево. И голова рулевого над бронированным козырьком — белая повязка через лоб.

Хлещет дождь, хлещет. И прямо над нами, чертя небо раскаленными пунктирами, тяжело посвистывая, пролетают снаряды… С Тамани долбят, долбят побережье. Прижимаемся к самому днищу.

Растет грохот волн — значит, близко берег. Хоть бы скорее, скорее… Нас пока не заметили. Лучи прожектора откуда-то слева скользят, шарят туда-сюда по воде и, не зацепив наш мотобот, укорачиваясь, перебегают в другую сторону, вырывая вдруг из темноты, словно на экране, узкую кромку берега и цепь крутых сопок с разбросанными под ними домишками. В глубине, за высотами, огненная полоса взрывов. Наши там уже ведут бой. На носу мотобота стоит матрос в накидке, шестом промеряет глубину. Рядом с ним бородач Житняк. Подвигаемся ближе к берегу. Приподнимаемся. Ноги как на пружинах.

— Берег! — кричит матрос мотористу.

Один мотор притихает. Житняк сам опускает шест.

— Два метра… вези дальше. Потопить мог бы и в Тамани…

— Чего вы там, раздолбаи?! — матюкается моторист.

— Да вот, жлоб орет, что нет берега, — психует матрос.

— Давай вперед! — кричит Житняк.

Мотобот двигается вперед. Через несколько десятков метров — толчок, скрежет, суденышко уткнулось в песок. Это мель. До берега еще метров пятьдесят.

— Влево, вправо…

Мотобот маневрирует, чтобы не стать бортом к волне.

Приготовились к прыжку. Вдруг огненно-голубой луч прожектора с ходу пронизал мотобот. Ослепило, будто кулаком ударило по глазам. И тут же взвились десятки ракет и осветили весь берег и взморье. И загремело… И загрохотало… Огонь… Огонь… Огонь. Со всех сторон. Градом посыпались снаряды, мины. Разрывы запрыгали по волнам, вздымая смерчи воды. Светло как днем. Теперь замечаешь, что кроме нашего мотобота справа и слева от него на подходе к берегу с десяток таких же суденышек. Метрах в ста от нас взрывается и, как факел, вспыхивает мотобот — видны летящие вверх тела, куски железа, доски. Подальше другое судно, переломившись пополам, исчезает в кипящих волнах. Барахтаются люди — ныряют, выплывают. В багровых отсветах появляются головы, руки.

— На берег! Вперед! — размахивая автоматом, вопит Житняк и первым прыгает за борт, погружаясь в воду выше груди. Слов его не слышно, только видно перекошенное бородатое лицо. За Житняком прыгают остальные. Я окунаюсь в волны с головой, потому что сумка и вещмешок при прыжке съехали на грудь. Наглотался воды. Пока бултыхался, потерял из виду своих ребят.

— Аня!.. Аня!.. Давиденков! — кричу я что есть силы, но кто услышит меня в таком грохоте? Часть людей уже на берегу. Минометчики все еще сгружают ящики с минами.

А с нашего мотобота строчит пулемет: «ту-ту-ту…». Рулевой, с перевязанным лбом, бьет поверх домиков в место, откуда все время вылетают красные, синие, желтые стрелы трассирующих пуль.

Выскакиваю на песчаный берег, неуклюже переваливаясь, бегу за нашими автоматчиками, которые уже пробежали проволочные заграждения. Вывороченные железные колья. Воронки. Трупы. Песчаный откос. Сапоги увязают в зыбучем песке. Сползаю вниз. Ползу на четвереньках. Шинель тяжелая, набухшая, стопудовая. Штаниной цепляюсь за проволоку — оставляю кусок. Догоняю автоматчиков. Близко взрывается мина. Ожгло. Рот полон песку. Но цел! Впереди два дерева, за ними — дорога, но как раз в этом месте — поток трассирующих. Только не ложиться. Только вперед — это наше спасение.

Броском преодолеваем дорогу и мчимся к поселку. Мимо маленьких, багровых от дыма домиков, огородов. Мимо длинного каменного здания с оградой, через густой бурьян и канаву по воде, потом вверх по скользкой тропинке к черной расщелине между двумя сопками. Там, оказывается, большой овраг. Грохот взрывов и шум моря доносятся уже глуше. И ветра здесь нет. В овраге вскоре собираются все остальные. Где ребята моего звена? Дождь продолжает лить. Дрожу, как цуцик. Одежда прилипла к телу, в сапогах — каша. Темь. Хожу, ищу своих по голосу, на ощупь. Натыкаюсь на мокрые шинели, белье, а то и голое тело. На дрожащих, лязгающих зубами.

— Из санроты кто есть? — спрашиваю, — Кто из санроты?

Набрел на аптекаря. Он без шапки, пританцовывает.

— Курорт, а? — еще шутит.

— Ребята где?

— Давиденков бежал со мной, где-то здесь… И Аня тоже.

— Никуда не уходи.

Он ничего не отвечает. Садится и выливает воду из сапог. Я шлепаю дальше.

— Из санроты кто есть?..

ГЛАВА V

Все мои, слава богу, целы. Стало развидняться. Проверили имущество. Не хватает одной санитарной сумки и нескольких рулонов с шинами. Ящик медицинский (Давиденков вынес) в полной сохранности.

Из оврага народ постепенно начинает расходиться. Минометчики с Житняком — на правый фланг. Мы за ними — нужно же возле кого-то из своих держаться.

Минометчики располагаются у подножия невысокой сопки, а мы недалеко от них, в хатенке-мазанке под бугром. Здесь думаю развернуть медпункт. Хатенка низенькая — крыша под глиной, заросла бурьяном. Во дворе копна сена, прикрытая рваной рыбацкой сеткой. Сарайчик-курятник. Куча навоза. Бочки, обручи. На огороде бодылья подсолнуха поставлены в пирамидку. Отсюда весь поселок как на ладони. В темноте он казался намного больше. На самом деле — маленький, только растянулся но извилистому берегу, так, дворов семьдесят с виноградниками.

Погода сегодня — ничего похожего на вчерашнюю. Тепло. Солнце. Море присмирело. Чайки кружатся над отмелями. И главное, ни выстрела. Тишина. Как будто войны не было и нет. И немцев нет. Полное молчание и в глубине за сопками, где держит оборону Нижнегорская дивизия. На берег высыпали моряки: чувствуют себя как дома. Ходят без опаски по дворам, хозяйничают: один ведро тащит, другой бочку выкатывает, третий бревно волочит. Возятся с немецкой легковой машиной — пытаются завести. А вот чудак в тельняшке катается на велосипеде — нашел время!

О десанте напоминают только разрушенные белые домишки и догорающие дымящиеся катера с торчащими из воды носами или кормой.

Сидим во дворе на бревнах. Растопили летнюю печурку — на ней чайник, стерилизаторы. А мы сушимся. Сидим в одних кальсонах. Аню отправили в хату. На проволоке висят мокрые гимнастерки, брюки, портянки — от них пар идет.

— Красавцы южные, никому не нужные! — восклицает аптекарь. — Как на подбор!

Дронов выставил босые худые ноги с длинными коричневыми ногтями. Отгоняя синюю муху, чешет, скребет икры.

— Зудит от морской воды…

— От грязи, — серьезно говорит Плотников.

— Грязь не сало — потер и отстало.

Савелий щурится, глядя на солнце.

— Чем не Сочи, Ялта? Загораем.

— Подожди, еще дадут прикурить, — бросает Рыжий. — Щели нужно вырыть.

Чего так торопиться? Успеем.

Вспоминаем о прошедшей ночи с улыбкой. Конечно, страшно было, но, в общем, терпимо. Даже забавное кое- что можно найти.