В плену медовой страсти (СИ) - Лартер Элли - Страница 10

— Почему она скрыла это? — голос патера Мэгли был до того ледяным, что даже патеру Марсилию показалось, что стекла цветных витражей на вилле вот-вот покроются льдом, а изо рта всех присутствующих пойдет пар. Тем не менее, хозяин взял себя в руки, чтобы обратиться к девчонке, стоявшей перед ними с низко опущенной головой:

— Отвечай же! Почему ты не сказала, что невинна?

— Я не знала, что… — едва слышно пролепетала девушка.

— Ты не знала?! — взорвался патер Мэгли.

— Я не знала, что это важно…

— Как можно было… — тут уже возмутился хозяин дома, и остальная знать тоже зашепталась, но патер Мэгли неожиданно вскинул руку вверх, заставляя Марсилия и других господ замолчать, и внимательно всмотрелся в лицо рабыни, щурясь от близорукости.

— Откуда я знаю твое лицо? — спросил он вдруг.

— Вы видели ее на Арене Мори, господин, — заметил патер Марсилий, но его гость отмахнулся, как от навязчивой мухи:

— Нет-нет, я видел ее раньше…

И только сейчас Исмин, перепуганная настолько, что в последние дни не думала ни о чем, кроме спасения своей души, вспомнила, как хотела когда-то увидеть патера Мэгли, чтобы спросить, когда кончится ее долговая отработка, когда ее вернут домой, к родителям и сестре…

В ее сердце вдруг вспыхнул огонь надежды, и она с отчаянным грохотом упала на колени перед патером Мэгли:

— Вы помните меня? Вы меня правда помните, господин? Я была свободной арданкой, жила в деревне на окраине столицы со своими родителями и сестрой… Мой отец потерял скот и не сумел уплатить вам налог… А потом еще сломал ногу… И вы велели отправить меня на рудники… Никто не вызволил меня оттуда… Если вы помните об этом, спасите меня, умоляю, — она наклонилась совсем низко, чтобы поцеловать его сандалии. Голос ее дрожал, прерывался, и впервые за многие месяцы ей показалось, что ее жизнь еще может стать прежней.

Но это длилось лишь несколько сладких, полных надежды мгновений. Патер Мэгли в задумчивости посмотрел на валяющуюся в его ногах рабыню, а потом произнес:

— Так или иначе, на рудниках ты совершила большую оплошность. Если ты и отработала первый долг, теперь за тобой второй, и он больше прежнего. А еще я при всем народе обещал тебя дому чемпиона, и теперь отпустить тебя не могу. Теперь ты — собственность патера Марсилия. Хочешь свободы? Проси об этом у него.

Исмин взглянула на своего нового хозяина, но тот покачал головой:

— Хоть ты и досталась мне даром, и хоть ты непослушна, как вшивая овца, я не дурак, чтобы давать свободу рабыне. Тем более невинной рабыне. Позабудь о своей прежней жизни, глупая девчонка. Теперь ты служишь этому дому.

Патер Мэгли ухмыльнулся и добавил:

— Тем более что твои родители и сестра все равно давно мертвы.

Со всех сторон послышались смешки.

— Что? — пробормотала Исмин, прижимая к груди обе руки и чувствуя, как колотится под ребрами сердце.

— Всемогущий Эрон! — взмолился патер Марсилий, видя, что рабыня вот-вот зарыдает. — Уведите ее, уведите ее кто-нибудь!

Дважды ему просить не пришлось: Кера, наблюдавшая за происходящим из-за занавеса, быстро выбежала и, прикрыв обнаженное тело Исмин покрывалом, увела ее подальше от господ, которые уже вовсю разошлись и шумели, обсуждая невиданную наглость новой рабыни Марсилия. Сам хозяин дома был в смятении и явно боялся потерять расположение своего гостя.

Но патер Мэгли, кажется, не был сильно расстроен. Чтобы шоу продолжалось, он всего лишь потребовал привести другую рабыню — ею оказалась уже опытная Кессия, — и заставил уже ее сначала неистово сосать член чемпиона, а потом подставлять ему обе свои мокрые щели. Когда Арвор и Кессия кончили и свалились в бассейн, задыхаясь в экстазе и захлебываясь сладким медом, все гости тоже были на пике возбуждения, и почти никто уже не вспоминал о случившемся.

Но прежде чем покинуть гостепреимный дом, патер Мэгли все равно шепнул на ухо патеру Марсилию:

— Я буду бороться за право лишить девственности вашу непослушную дикарку. Жду вашего объявления торгов.

Проплакав два часа в камере Керы, Исмин уснула, как того и хотела. Сон был единственным лекарством, единственным средством забыться, уйти, сбежать от унижения и боли, преследовавших ее. Но разве могла рабыня спать долго и спокойно? Совсем скоро ее разбудили, чтобы она вместе со всеми убиралась на вилле после ухода гостей. Другие рабыни шептались о ней, и она не могла не слышать этого.

— Если патер Мэгли купит ночь с ней, ей наверняка сильно достанется…

— Заставит ее вылизывать его мерзкие волосатые яйца…

— Ага, а помните, как он тогда Мелиссу, теми металлическими штуками? Расширителями, шипцами…

От таких слов у Исмин потемнело в глазах, хотя она и продолжала усердно скоблить пол, не подавая виду. В большинстве своем, девушки говорили сочувственно, а вовсе не зло, но она все равно не решалась вступить в диалог и спросить о чем-то. Зато ей показалось, что она может прийти за помощью к другому человеку. У нее назревал план.

Когда на Кринис опустилась тьма, факелы на вилле начали затухать, а обитатели — укладываться по постелям, Исмин тихо выскользнула из камеры Керы, которая пустила ее ночевать, и выбралась во двор. Сбежать было невозможно: с одной стороны — стена, с другой — обрыв. Но она и не собиралась бежать.

Ей было ясно одно: кто бы ни купил ее девственность, с ней не станут церемониться. Ни сейчас, ни потом… Ей причинят боль. Возможно, ее раз и навсегда отвернут от желания заниматься любовью… Да и какая любовь? Теперь она — рабыня в доме, где постоянно устраиваются непристойные игрища и оргии. Ее будут насиловать: сами бойцы, хозяева, их гости… Ее будут заставлять делать постыдные, жуткие вещи. Возможно, ее прижгут между бедер, Кера рассказала ей об этом.

А еще Кера словно ненароком сказала, что Арвор — хороший человек. Что он уважает даже тех уличных девиц и дешевых шлюх, которых дает ему хозяин. Что он не причиняет боли женщинам. Что для него это — табу.

Именно поэтому Исмин решила пойти к Арвору.

Чтобы в первый и последний раз попытать счастья и получить от него то, что ей будет не суждено больше никогда.

Наслаждение.

Когда Исмин добралась до камеры Арвора, мужчина уже спал. Но он, конечно, сразу услышал скрип двери на несмазанных петлях, шелест туники и звуки шагов, и стоило ей оказаться внутри камеры, как он уже сидел в постели, недоумевая, что происходит.

— Что тебе нужно?

— Я лишь хочу выпить с тобой, — сказала Исмин, решившая сначала усыпить его бдительность и заставить немного расслабиться. Она протянула ему деревянную чашу с вином, оставшуюся после празднества. Вторая такая чаша была припасена ею для себя.

Арвор посмотрел на нее с недоверием:

— С чего бы мне пить с тобой, женщина?

— Я просто надеялась, что ты — мой друг, — Исмин поджала губы. Арвор посмотрел на нее еще раз и наконец принял из ее рук чашу.

— Ты что-то задумала. Говори.

Взгляд его был до того пронзительным и суровым, что Исмин не решилась тянуть дальше. Она быстро опрокинула в себя чашу вина, поморщившись от того, как сразу защипало и запылало в горле. Арвор же сделал лишь глоток. Девушка подошла к нему ближе и, неуклюже стянув с плеча лямку, сбросила тунику к своим ногам, а потом переступила через нее, оставляя там же сандалии. Земля была прохладной, но не холодной и не такой противной и липкой, как мед.

Мысли в голове путались, но она должна была попробовать.

Арвор смотрел на нее во все глаза, все еще не понимая, что ей нужно, а она встала перед ним на колени, так что ее лицо оказалось напротив его лица, и несмело положила ладонь на его широкую обнаженную грудь.

— Люби меня, — попросила она срывающимся голосом в надежде, что он поймет и сжалится над ней. — Пожалуйста.

10 глава

— Это невозможно, — мужчина покачал головой. Голос его был таким спокойным и мягким, что Исмин сразу поняла: он обо всем догадался, он знает, зачем она пришла, но… но это невозможно.