Заветы предательства - Аннандейл Дэвид - Страница 47

Нагнувшись, сержант забирает ребенка из мертвых рук матери. Пексилий глядит на космодесантника, морщится и хватается пальчиками за его латные перчатки.

— Гай счел своим долгом защитить их, — произносит Туллиан. — Он пожертвовал жизнью ради этого младенца.

— Боюсь, невыгодный вышел обмен, — замечает Септивал.

— Гай был прав. Да, ребенок вырастет среди войны и разрухи, но разве мы сражаемся не ради того, чтобы уберечь новое поколение? И, возможно, оно познает мир. В грядущие годы появится немало сирот, но мы не имеем права бросать их.

— И что изменит один младенец?

— Мы должны жертвовать собой лишь во имя благой цели. Гай верил, что жизнь этого ребенка ценнее, чем его собственная. Ради памяти товарища мы обязаны сделать так, чтобы его смерть не оказалась напрасной. Со временем погибнем мы все, но обязательно появятся другие, что будут свидетелями наших деяний. Итрака стала братской могилой, но, возможно, когда-нибудь юный Пексилий узнает правду о случившемся здесь и вернет долг за спасение в тысячекратном размере.

— Значит, ты все-таки надеешься, что у Империума есть будущее?

— Надежда — первый шаг на пути к разочарованию, брат. Ты, если хочешь, сражайся во имя надежды. Я буду сражаться, чтобы отдать почести павшим. И хватит терять время, выступаем к месту сбора.

Микал много раз видел, как мощь титанов обрушивается на миры, что отвергли Согласие, но сейчас все прочие войны меркнут в сравнении с битвой двух легионов. Посреди неистовой битвы вспыхивают пустотные щиты, озаряя дым пожарищ синим и пурпурным цветом. Снаряды вонзаются в металлические тела, лазеры пробивают броню, сверху летят ракеты. Три «Владыки войны» Легио Пресагиус уже пали, их пылающие остовы кажутся маяками в полумраке.

«Инвигилятор» — лишь один среди многих колоссов, бьющихся изо всех сил. За ослабевшим заслоном титанов экипаж «Аратана» пытается раскрыть двери главного хранилища и спасти то, что осталось.

— Неважно, если мы проиграем сегодня, — передает Микал тактической группе. — Довольно того, что мы сражались. Предатели извратили в своих целях творения Машинного бога, и это нельзя было оставить без ответа.

Залп «Вулкана» опаляет «Инвигилятор» с левого бока, один из щитов отказывает. Краткий приступ боли в затылке принцепса проходит через несколько секунд. Он знает, что смерть близка. Он спокоен.

— Мне вспоминается выдержка из «Археи Титаникус», написанной в темные дни до единства, что принес Омниссия: «Считали когда-то, что нет ничего чище Человека. От Человека пришли Творения, и потому Творения также сочли чистыми. Когда же изведали, что испорчен Человек, порча эта расползлась на все, что создал он, и все, что знали прежде, сгинуло». Принцепс-максимус Арутид прочел мне эти слова в первый мой день в легионе. Я понял их до конца лишь сегодня.

Град ракет низвергается на «Разбойника», накрывая его чередой взрывов, и еще один пустотный щит выгорает, когда вся его энергия уходит на отражение удара. Микал отвечает залпом из «Апокалипсиса», и шквал его собственных ракет уносится к «Владыке войны», который атаковал «Инвигилятора».

Противник теснит их заслон, машины Пресагиуса отступают за постройки вокруг разбившегося «Аратана». Посмотрев на обугленный корабль, Микал видит, что целые рои техножрецов в красных рясах трудятся над громадными посадочными вратами. Особо мощные сервиторы с дуговыми резаками убирают обломки с двери хранилища.

В битву тем временем вступают еще три «Владыки войны» Инфернуса, включая одну «Ночную тьму». Тактическая группа отвечает врагу, и «Викторикс» с «Огненным волком» выдвигаются на перехват. Неприятель гораздо сильнее, но Истинные Посланники непоколебимы и готовы дорого продать свои жизни.

Всего в паре десятков метров от позиции Микала вспыхивают красно-оранжевыми проблесками сигнальные маяки на корпусе «Аратана». Под вой сирен и скрип металла наконец открываются громадные люки транспортника. С десантной палубы внутри льется яркий свет.

Возвещая боевым горном приказ о контратаке, из трюма выступает «Имморталис домитор».

Рядом с «Разжигателем войны» даже «Владыки войны» выглядят карликами, а длина его главных орудий превышает рост «Гончей». Выпуская снаряды размером с танк, он первой же очередью уничтожает вражеского титана. Ракеты «Домитора», способные разрушать городские кварталы, проносятся над истерзанным парком. Их взрывы кажутся восходом дюжины маленьких солнц.

Вслед за «Разжигателем войны» появляются еще четыре «Владыки войны» Пресагиуса, свежие и готовые к схватке. По коммуникационной сети лоялистов разносятся восторженные крики.

Сердце Микала поет от радости, когда он снова входит в манифольд.

— Восстановить пустотные щиты. Тактическая группа, поддержим принцепса-максимус. Итрака еще не потеряна!

ААРОН ДЕМБСКИ-БОУДЕН

ГВОЗДИ МЯСНИКА

Раньше — до того как примарх начал свое восхождение к славе, до того как он был схвачен — корабль назывался по-другому. В те более светлые дни он носил имя «Твердая решимость» и был флагманом легиона Псов Войны.

Но время меняет все. Теперь Двенадцатый легион стал Пожирателями Миров, а их флагман получил имя «Завоеватель».

Мало что в его облике напоминало о прошлом. Закованный в толстую броню, ощетинившийся орудийными батареями, «Завоеватель» казался грубо скроенным бастионом, и никакой другой имперский корабль не мог с ним сравниться.

Сейчас он замер впереди громадного линейного флота, отключив двигатели и наведя многочисленные орудия на золотой флагман флотилии противника.

В отличие от «Завоевателя», вражеский корабль имени никогда не менял. Не изменился и его облик: за исключением оскверненной аквилы, когда-то украшавшей укрепления надстройки, корабль выглядел как прежде. Добавились лишь новые шрамы, полученные в мятежных боях.

Таким был флагман Семнадцатого легиона — «Фиделитас лекс», как гласила надпись на его носу. На высоком готике это значило «Закон веры».

Пожиратели Миров и Несущие Слово остановились в шаге от открытых военных действий. Сотни кораблей застыли в космической пустоте, и каждый ждал лишь приказа открыть огонь первым.

Триста человек, присутствовавших на мостике «Завоевателя», сосредоточились на своих обязанностях, и тишину нарушали лишь бормотание сервиторов и вездесущий гул корабельного реактора. Как среди простых смертных, так и среди сверхлюдей большинство ощущали странную смесь эмоций: некоторые чувствовали страх, которому сопутствовало волнение, казавшееся им неуместным; предвкушение, охватившее других, быстро перерастало во что-то очень похожее на гнев. И никто не мог отвести глаз от оккулуса и флота, парившего по другую сторону смотрового экрана.

Одна фигура выделялась среди других огромным ростом. Гигант, облаченный в золотисто-бронзовую броню из многослойного керамита, прищурясь, взирал на оккулус. Его рот, не способный на улыбку, казался прорезью в переплетении шрамов. Как и его братья, он был похож на отца — так статуя похожа на героя, в честь которого воздвигнута. Но в этой статуе были дефекты, были трещины: мускульный тик под глазом, глубокая рубцовая борозда на бритой голове. Рука в латной перчатке потянулась к затылку, где зудела старая, так до конца и не зажившая рана.

Когда гигант наконец заговорил, его голос был пропитан болью:

— Мы могли бы открыть огонь. Мы могли бы превратить половину их кораблей в стылые гробы, а Хорус бы ничего не узнал.

Капитан Лотара Саррин, сидевшая на приподнятом троне позади гиганта, прокашлялась.

Даже не обернувшись к ней, воин спросил:

— Хочешь что-то сказать, капитан?

Лотара сглотнула.

— Господин…

— Сколько раз повторять, я никому не господин. — Тыльной стороной ладони гигант стер первые капли носового кровотечения. — Говори, что собиралась.

— Ангрон, мы должны остановиться, — Лотара тщательно подбирала слова. — Должны отступить.