Моногамия (СИ) - Мальцева Виктория Валентиновна - Страница 45

— А что?

— Я абсолютно согласен с Марком в отношении всего того, что он тебе говорил. Но он недооценил мои трезвые и разумные способности: завещание действительно у меня есть, и в нём указаны только самые достойные и дорогие мне люди, и твоё имя там тоже есть, но появилось оно там задолго до моей болезни. И если меня когда-нибудь не станет, я хочу, чтобы ты на самом деле перестала витать в облаках и приняла от меня то, что я хочу тебе дать. Это моя воля и моё желание, отнесись к ним хотя бы просто с уважением и пониманием.

Я не знала, что ему ответить. И мы оба боялись смотреть друг другу в глаза…

И вот мы вернулись с этой прогулки, оба под впечатлением от специфического разговора. Я попросила Алекса взвеситься, а сама направилась на кухню, чтобы готовить ему обед, и, к своему удивлению, обнаружила там… Ханну!

— Ты-то как раз мне и нужна, сказала она лукаво. На ловца и зверь бежит, кажется, так у вас говорят, — она смотрела на меня вызывающе, с ехидной улыбкой.

С чего это она заговорила по-русски?

— Ты не представляешь, как все мы благодарны тебе за Алекса! И ты, наверное, дико устала. Я думаю, мы больше не можем, не имеем права тебя задерживать, — изрекла она.

— Думаю, мне всё же стоит побыть ещё какое-то время. Считаю, будет правильным дождаться полного выздоровления.

— Я настаиваю. Он уже достаточно крепок, мы справимся и сами.

Я очистила овощи, поставила их на плиту, мне нужно сделать из них пюре для Алекса. Я молчала, Ханна тоже. Наконец, она взорвалась:

— Тебе давно пора убраться отсюда! Я — его жена, и мне надоело терпеть тебя здесь!

— Терпеть меня?! — я нервно рассмеялась. — Да тебя здесь не было ни разу, ни здесь, ни в госпитале, нигде! Где ж ты меня терпела?

— Ну да, ты святая, все об этом только и говорят. Чудесное исцеление Алекса под названием «Валерия»!!! Ха-ха! Надеюсь, он хотя бы разок трахнул тебя? В награду, так сказать. Ну, в качестве оплаты за труды. Мы ведь с тобой знаем, КАК он это делает!

Она была омерзительна, эта Ханна. Злость и обида затмили мой разум, я подскочила к ней, мне хотелось затолкать в её чёрный рот половую тряпку, но я только прошипела:

— Убирайся вон!

— Боюсь, убраться придётся тебе, ведь хозяйка здесь я, хотя ты, наверное, уже и забыла об этом, правда Алекс? — она посмотрела наверх, в сторону лестницы. Я тоже обернулась и увидела его там, он всё слышал, и это было ужасно. Мне стало жутко стыдно за те слова, которые Ханна сказала, и за то, что смешала меня с дерьмом. Это было унизительно, и я всей душой надеялась, что он скажет или сделает что-нибудь, чтобы проучить её. Ведь он особенный, необыкновенно умный, он профессионально решает любые проблемы и конфликты…

{Amber Run — I Found}

Но Алекс сказал:

— Лера, я думаю, тебе действительно пора уже поехать домой.

Это был удар для меня в самое сердце, в самое средоточие моей души. Я словно скинула перед ним все доспехи, все заслоны, а он размахнулся и ударил меня с полной силой, безоружную, беззащитную, уязвимую, полностью открытую ему, и этот удар подкосил меня, он смёл, он сломал меня. Слёзы никогда с такой силой не душили меня, но они не видели их, этих слёз, ведь через минуту, меня уже не было в том доме на берегу, где не я была хозяйкой, где прошли мои дни, где остались мои силы, моё тепло и моя забота о нём. Я бежала со всех ног. Остановилась машина, и я без страха села в неё, она уносила меня прочь от всего этого ужаса и унижения. Через 27 часов я была уже в своём доме. Уехала 4 сентября, вернулась 18 декабря. Почти два с половиной месяца меня не было. Я потратила огромную для нашей семьи сумму, особенно за обратный билет, который купила за час до вылета, но ни секунды не жалела тех денег. За это время я совершила Поступок. Мне казалось, я разворотила горы, чтобы добиться своего. Несмотря на обиду и боль, я не жалела.

Глава 20

Мой муж Артём, никогда ещё не видел меня такой подавленной и уставшей, он испугался и от этого страха переступил через свою обиду и спросил:

— Что случилось, он умер что ли?

— Нет, — сказала я устало и совершенно безжизненно. — Он «жив, здоров, и даже довольно упитан». Артём, ты не представляешь себе, как я устала. Прошу, ни о чём не спрашивай меня сегодня и в ближайшие дни, ладно? Я всё расскажу, только дай мне прийти в себя.

Мою душу после всей этой истории можно было сравнить с ветошью, с которой долго играли щенки — всё ещё целая, но до неузнаваемости изорванная в клочья и грязная. Но моя душа — живой организм, и я знаю, что она восстановится, залечится, залижет раны. В первый месяц было ещё очень тяжело: перед глазами всё время мелькали картины его болезни и слабости, смерти, которая дышала мне прямо в лицо, а я упорно не принимала, гнала её. Чего мне стоило не сдаваться, отдавать ему свои силы. О том унижении, которое стало мне наградой, я вообще думать не могла, и не думала, это было чревато. О тех вещах, которые могут разрушить, разломать мою психику, съесть мою душу, я не так давно научилась не думать вовсе, как будто это и не происходило со мной. Так надёжнее, так безопаснее для целостности моего «Я». Это мой способ защиты от всего плохого в жизни.

Спустя месяц стало полегче, жизнь входила в своё русло, я начала работать, вот только, когда читала дочери книжку на ночь, совсем не понимала смысла прочитанного: в эти моменты мой мозг был занят обдумыванием и переосмысливанием всего произошедшего со мной.

Через три месяца я уже снова стала полноценным человеком. Конечно, ничто не было забыто, но события отдалились уже достаточно, чтобы не ранить, они затянулись вуалью времени и накрывались понемногу рисунком той жизни, которую я проживала теперь. Мне подумалось, что я по-настоящему счастлива тем, что у меня есть Артём, что он всё понимает и прощает, что он дома, он понятный, простой, надёжный. В нашем доме тепло и уютно, в нашем доме мир и покой.

Подъезжая к дому, я увидела её, эту машину. В сердце жутковато кольнуло, а это плохой знак, очень плохой, ничего хорошего не случается в моей жизни, если я чувствую этот укол. Он всегда предупреждает меня, готовит.

{Mecca Kalani — Feel me}

Выхожу из своей машины, оглядываясь на стоящую неподалёку, ветер терзает мой шарф, набрасывая его и волосы мне прямо на глаза, мешая разглядеть её. Уже около семи часов холодного мартовского вечера, днём прошёл дождь, и сейчас только прояснилось, день показывает свои остатки: небо залито розовым светом, солнце скоро будет садиться, но его лучи, всё ещё достаточно яркие, тоже слепят меня.

Я услышала, как открылась дверь… Я не могла видеть, но знала, всё моё существо почувствовало ЕГО… Убрала с лица шарф и волосы, прищурилась, конечно, это был он: в чёрной кожаной куртке, с серьёзным, почти каменным лицом, стоял как всегда, прислонившись спиной к двери, ждал, что я подойду, как это обычно бывало. Но я не хотела подходить, я не хотела больше знать его. Достала дочку из детского кресла, она побежала в дом, потом забрала пакеты с продуктами из багажника, спокойно и медленно, не глядя в его сторону, закрыла машину и направилась к своему дому.

Я не заметила, как он подошёл, только почувствовала его пальцы на своём запястье: тёплые, нежные, такие знакомые. Что-то снова кольнуло внутри меня, но обдумать это я уже не успела, поскольку услышала неожиданное:

— Не стоит идти туда.

Повернулась к нему лицом, и теперь, наконец, могла его видеть. Да…, за эти месяцы он вернулся, снова стал собой, но совершенно очевидно, ещё красивее. Болезнь оставила в его глазах отпечаток какой-то особой мудрости, взрослости, ещё большей проникновенности, каких-то глубоких, недоступных нам, другим людям, знаний. Тех знаний, которые заставляют смотреть совершенно иначе на обыденные вещи и видеть в них то, что скрыто от остальных…

Алекс смотрел мне в глаза своим проникающим взглядом и молчал. Потом сказал: