Фатум. Самые темные века - Корнев Павел - Страница 11

Еще через миг – восторг.

Сомнение.

Решимость.

Удовлетворение.

– Что ж, Хегертон, – сказала Королева, – ты справился с моим поручением. С возвращением, мой Темный Властелин! Добро пожаловать домой!

Маска лукаво подмигнула Темному Властелину Хегертону, а зеленые глаза в ее прорезях искрились от смеха.

В одну из ночей много лет спустя полностью обнаженный Темный Властелин Хегертон вновь лежал на растерзанном королевском ложе, а Королева, оседлав его, разглядывала своего фаворита сквозь прорези в черном фарфоре маски. Маска игривым изгибом нарисованной брови и небрежным мазком озорной улыбки отражала то же ироничное любопытство, что читалось и во взгляде женщины.

– Мой Хегертон, – сказала она, и голос ее казался перезвоном хрустальных колокольцев.

– Да, моя Королева? – отозвался Темный Властелин Хегертон.

В самом уголке сознания он почувствовал некий зуд, не сразу опознав его причину. Да, а ведь и вправду – что-то до боли знакомое…

Королева склонилась к самому его уху.

– Я хочу ребенка, Хегертон, – сказала она негромко. – И это не обсуждается.

За стеной покоя в прозрачном чане, полном алхимических зелий, скрипуче рассмеялся Вечный Король.

Оксана Глазнева. Лукошко

Весна не пришла.

Дни сменяли друг друга, тихие, белые, холодные. Неделя шла за неделей. Окончился месяц зимобор, пролетел цветень, и травнец на исходе, но снег не растаял. Яркое летнее солнце не грело, словно все тепло отняли у солнца.

«Чародеи виноваты, – говорили меж собою люди. – Не след им было войной на мавок идти. Порубили лесных деток, а с ними и весну…»

Можно было смеяться над суеверными дураками, но вот окончилась война, отобрали люди лес, и весна не пришла.

Алексей Корак остановился на вершине холма. Внизу, за замерзшим ручьем, отмеченным ломкими оледеневшими ивами, за белыми нетронутыми огородами, вытянулась вдоль тракта деревенька. Кружилась в воздухе снежная пыль, блестела под солнцем, будто небесные чаровницы сыпали серебро на безнадежную землю. Подул ветер. Одинокое облако ушло на запад, унося волшебство. Остались лишь поле, человек, железный конь и деревня.

Алексей отпустил поводья Тишки, снял с плеча походную сумку и тяжело вздохнул. Наступит ли лето? Предчувствие говорило, что – нет.

Их Третий Механический Взвод имени Его Высочества Царевича Ярослава в боях не участвовал. Они чинили и смазывали механических коней. Все парни деревенские, кузнецы, хоть и из разных концов империи. Первое время «залезяк» побаивались. Животные, созданные из металла и магии чародеями его величества, внушали ужас. Но они тянулись к людям, всхрапывали, жевали древесный уголь и ветки, трещали по-кошачьи, сжигая в брюхах лакомства. И люди привыкли. В холодные ночи животные грели хозяев, а те кормили и заботились о них. Когда взвод добрался до фронта и «конячек» бросили в бой, даже в глазах сурового Петра блеснули слезы.

Бои шли всю зиму. Каждая пядь Великого Леса давалась людям большим трудом. Мавки лишь на первый взгляд казались безобидными. Их слушались деревья, корни, ветки, кусты и каждая лесная тварь. Но отступать было нельзя. Лес нужен был для заводов и фабрик, для новых городов, для империи. Жрецы-чародеи благословили людей на войну и назад дороги не оставили.

Никто не ждал, что война затянется. Его величество обещал, что она будет молниеносной, но ошибся. Никто не представлял до конца, насколько велик Великий Лес. Впереди шла железная конница, за ней – пехота. Все вооружены ружьями и огнем. Первые мавьи поселения сдались без боя, но армия все дальше и дальше заходила в лес, с каждым шагом удаляясь от границы, и мавки сомкнули кольцо.

…Взвод Алексея не воевал, они лишь чинили железных лошадок, но в Проклятом овраге все изменилось. Кузнецам пришлось взять в руки ружья. Алексей был хорошим парнем. В родной деревне его все любили за кроткий нрав и умелые руки, но война оголила, сняла кожу, вывернула наизнанку. И тут обнаружилось, что он – трус.

Алексей забился под воз, спрятался за спинами друзей. Последние из взвода: Петр, Иван, Всеслав Белый и Всеслав Рыжий, Андрей, Макар и лейтенант Илья… Их тела так и остались гнить в овраге. Алексей от ужаса потерял сознание, пришел в себя посреди ночи от ощущения, что кто-то смотрит на него.

Мавок он до того не видел: они прятались среди ветвей, их так и сжигали вместе с деревьями войска авангарда. Потому Алексей сразу даже не признал ее. Перед ним на коленях, прижимая руки к животу, стояла девочка. Лет двенадцати, худенькая, волосы светлые и длинные, а глаза зеленые, большие и блестящие. Мавка была похожа на его младшую сестренку, она смотрела Алексею в глаза, и он смотрел на лесную девочку. Ружье лежало рядом, но рука не поднялась. Девочка дышала часто и неглубоко. Капала темная кровь из вспоротого пулями живота, а позади горел лес. Мавка умирала. Лес умирал. Умирали его товарищи. В овраге невредимым оставался лишь Алексей Корак, а затем…

«Чего вспоминать, парень, – сказал лейтенант Илья. – Уж как вышло, так вышло».

«Это она все. Тварь лесная!» – процедил Всеслав Рыжий.

«Я слышал такие истории от брата, да думал, что сказки, – согласился Макар. – У них иначе все устроено. В одном теле несколько душ уживаются. Мы им чудными, верно, казались. Расточительными. Словно в лукошке по одному грибу лежит. Вот, помирая, и собирала она в тебя, Лешка, как в лукошко, души человечьи. Ты ж цел был, а остальные лукошки порченые».

«Лукошко!» – рассмеялся Андрей.

Но так Алексей себя и чувствовал. Семь сослуживцев, он и мавка. Девять душ продолжали жить в одном теле, смотреть его глазами, дышать его грудью, навсегда поселились в мыслях внутренними голосами, бессильными, но живыми.

«Выпей сегодня винишка за наши души, парень», – примирительно сказал Петр.

«Что вы с ним нянчитесь? – вмешался Рыжий. – Чего жалеете? Пока мы помирали, он среди лошадей хоронился! Нашими телами закрылся, паскуда!»

«Я приказал охранять лошадей», – вступился лейтенант Илья.

«А он сохранил?!»

Алексей тряхнул головой, вдохнул полной грудью колючий от холода воздух. Пусть бормочут голоса в голове. Он слушать не будет. Дом! Он вернулся домой!

Внизу, за темной полосой терновника, примерзшего к спящему ручью, за хлипким мостиком из бревен, начинались огороды. Деревенька Кроткая вытянулась вдоль ручья, вдоль старого тракта, заваленного снегом. Отсюда, с холма, виднелись крыша родительского дома, ветви акаций и запертые на зиму ворота для выгона скота. Жив ли еще тот скот?

Алексей перевел взгляд на Тишку. Железный конь покорно ждал приказов, опустив голову к земле. Некрасивый, собранный из останков своих товарищей прямо там, на поле боя, как и его хозяин. Это он вынес Алексея к своим, а затем прочь с фронта. Верный друг. Снежная пыль таяла на теплых металлических боках, из ноздрей время от времени вырывались облака пара, ласково трещал огонь, пожирая уголь в железном брюхе. Корак погладил морду коня. Тишка ласково ткнулся в ладонь.

Они спустились вниз по едва заметной тропе, пересекли ручей, прошли мимо огородов и подошли к забору. Отпереть примерзший замок Алексей не смог, пришлось обходить двор, добираться до узкой калитки. Сестра Анютка несла воду из колодца. Увидела брата, громко взвизгнула и выпустила из рук ведро. Вода окатила ледяными брызгами подол платья.

– Мама!

На крик выбежал из дома отец, вышла мать из курятника, всплеснула руками, бросилась к сыну. Ему открыли калитку, стали обнимать, все плакали, даже отец. Голоса в голове уважительно молчали, не смея вмешиваться. От нежданного счастья никто даже не удивился Тишке, бросили настороженные взгляды и забыли.

Когда улеглось волнение, когда мать перестала плакать, накрыли на стол. Пришел старший брат Виктор, живущий на другом конце деревни, принес кислого тернового вина.

Прошлогодний картофель неприятно отдавал гнилью, мелкий, как вишневые ягоды. Сало тоже старое, из тех запасов, что хранят для жарки. Хлеб свежий, да немного. Мать стыдливо суетилась над столом.