День Шакала - Форсайт Фредерик - Страница 31

Ковальски подождал, пока такси развернется и скроется из виду. Официант уличного кафе подсказал ему, как найти переулок, указанный на листе бумаги. Дом, похоже, построили недавно, и Ковальски подумал, что чета Жожо неплохо зарабатывает на пирожках и бутербродах, которые они развозили по платформе. А может, у них теперь стационарный киоск, о котором мадам Жожо мечтала с давних пор. Во всяком случае, их материальное положение значительно улучшилось. Да и Сильвии лучше расти здесь, чем рядом с портом. При мысли о дочери он остановился, как вкопанный. Что там говорил Жожо по телефону? Неделя? Может, две? Это невозможно.

По ступенькам он влетел в подъезд, на мгновение задержался перед двойным рядом почтовых ящиков. Гржибовски, значилось на одном из них, квартира 23. Второй этаж, подумал Ковальски и решил подняться по лестнице.

Дверь квартиры 23 ничем не отличалась от прочих. Звонок с кнопкой, маленькая белая табличка под ним со словом «Гржибовски». Он нажал на кнопку. Дверь приоткрылась, и толстая палка ударила ему в лоб.

Удар рассек кожу, но череп выдержал. Распахнулись двери квартир 22 и 24, и из них выскочили люди. Все это заняло не более полсекунды, но и этого времени хватило, чтобы Ковальски озверел. Соображал поляк медленно, но дрался превосходно.

В узком коридоре его масса и сила не давали никаких преимуществ. Из-за его роста конец палки не набрал максимальной скорости, снизив тем самым мощь удара. Хотя кровь заливала глаза, он сумел разглядеть, что перед ним двое мужчин и по двое с каждой стороны. Чтобы драться, ему требовался простор, и он рванулся в квартиру 23.

Мужчина, стоявший перед ним, отлетел назад, руки остальных тянулись к его шее, пиджаку. Оказавшись в комнате, он выхватил «кольт» и один раз выстрелил в дверной проем. В момент выстрела что-то тяжелое ударило его по руке, бросив ее вниз.

Пуля раздробила коленную чашечку одному из нападающих, и тот рухнул с громким воплем. От второго удара по запястью пальцы онемели и пистолет выпал у него из руки. Секундой позже все пятеро навалились на него. Потом доктор подсчитал, что Ковальски не менее двадцати раз ударили по голове дубинками, налитыми свинцом, прежде чем он потерял сознание. Ему порвали левое ухо, сломали нос, лицо превратилось в кровавую маску.

Дважды Ковальски почти дотягивался до пистолета, пока чья-то нога не отбросила его в дальний угол. Когда его все-таки свалили на пол, на ногах осталось только трое нападавших.

Наконец огромное тело застыло, и лишь струйка крови из рваной раны на лбу показывала, что Ковальски еще жив. Трое агентов стояли над ним, тяжело дыша, обливаясь потом. Мужчина с простреленным коленом, обхватив его красными от крови руками, привалился к стене у двери. Лицо его побледнело, с посеревших от боли губ непрерывным потоком срывались ругательства. Второй стоял на коленях, медленно раскачиваясь взад-вперед, прижимая руки к паху. Третий лежал на ковре лицом вниз рядом с поляком. На его левом виске, куда со всего размаху угодил кулак Ковальски, наливался синяк.

Борьба продолжалась лишь три минуты.

Командир группы перевернул Ковальски на спину, приподнял веко левого глаза. Затем подошел к телефонному аппарату, стоящему на подоконнике, и набрал местный номер.

Он все еще тяжело дышал. Трубку на другом конце провода сняли сразу же.

— Мы его взяли… — доложил старший агент. — Сопротивлялся? Еще как сопротивлялся… Он выстрелил один раз, угодил в коленную чашечку Грини. Капетти остался без яиц, а Виссар отключился… Что?.. Да, поляк жив, как приказывали… Иначе он не вывел бы из строя троих… Да, ему тоже досталось. Нет, он без сознания. Послушайте, нам не нужен «черный ворон», пришлите лучше пару машин «скорой помощи». И побыстрее.

Он швырнул трубку на рычаг. По всей комнате валялась разломанная мебель. Теперь она годилась разве что на дрова. Они-то думали, что поляк отступит к лестнице, и не позаботились о том, чтобы вынести мебель. Он сам пострадал от этого. Кресло, которое бросил поляк одной рукой, угодило ему в грудь, и каждый вздох причинял боль. Чертов поляк, подумал он, эти мерзавцы из управления не предупредили, с кем придется иметь дело.

Через пятнадцать минут к дому подъехали две машины «скорой помощи». Врач поднялся на второй этаж. Ковальски он осматривал пять минут. Затем закатал ему рукав и сделал укол. Санитары положили поляка на носилки и, сгибаясь под тяжестью тела, двинулись к лифту. Врач повернулся к раненому корсиканцу, привалившемуся к стене в луже крови.

Он решительно отвел руки корсиканца от колена, взглянул на рану и присвистнул.

— Ясно. Морфий и госпиталь. Я сделаю вам укол, и вы забудетесь. Это все, чем я могу вам сейчас помочь. А после операции вам, по всей видимости, придется менять профессию.

Грини ответил новыми ругательствами.

Виссар уже сидел, обхватив голову руками, но еще не пришел в себя. Капетти стоял у стены, его рвало. Двое агентов взяли его под руки и вывели из комнаты. Он еле передвигал ноги. Командир группы помог подняться Виссару. Санитары второй машины «скорой помощи» унесли Грини.

С порога командир шестерки агентов в последний раз оглядел комнату. Врач стоял рядом.

— Как после смерча, а?

— Местное отделение наведет порядок, — ответил корсиканец. — Это их квартира.

С этими словами он захлопнул дверь. Затем поочередно закрыл квартиры 22 и 24. Там обстановка осталась нетронутой.

— Соседей нет? — спросил врач.

— Нет. Мы сняли целый этаж.

Врач, а следом за ним и корсиканец, поддерживающий Виссара, спустились к машинам.

Двенадцать часов спустя, проехав полстраны, Ковальски оказался в подземной камере, похожей на древнюю крепость тюрьмы в окрестностях Парижа. Выкрашенные в белый цвет стены, в пятнах, с нацарапанными ругательствами и молитвами. Жарко, тесно, устоявшийся запах карболки, мочи и пота. Поляк лежал лицом вверх на узкой железной койке с ножками, вмурованными в бетонный пол. Тонкий матрац, свернутое одеяло под головой, никакого постельного белья. Толстые ремни охватывали его лодыжки, бедра, запястья. Еще один — грудь. Он все еще не пришел в сознание, дышал глубоко и неровно.

С лица Ковальски смыли кровь, рваную рану на лбу и ухо зашили, из ноздри сломанного носа торчал кончик свернутого в трубочку пластыря, сквозь приоткрытые губы виднелись корешки двух сломанных передних зубов. Лицо представляло собой сплошной синяк.

Несмотря на густые черные волосы, покрывающие грудь, плечи и живот, синяки проглядывали и на теле — результат ударов кулаками, ногами, дубинками. На правой руке белела повязка.

Мужчина в белом халате закончил осмотр, выпрямился и убрал стетоскоп в саквояж. Повернулся и кивнул второму мужчине, стоящему сзади. Тот постучал в дверь. Она распахнулась, и мужчины вышли в коридор. Тюремщик закрыл дверь и задвинул два огромных стальных засова.

— Он что, попал под грузовик? — спросил врач, пока они шли по коридору.

— Шесть человек едва справились с ним, — ответил полковник Роллан.

— Ну, они потрудились на славу. Едва не убили его. Если б он от природы не был здоров как бык…

— Другого выхода не было. Он уложил троих.

— Прямо-таки сражение.

— Совершенно верно. Так что с ним?

— Возможно, трещина в правой руке, без рентгена сказать трудно, оторванное левое ухо, рваная рана на лбу, сломанный нос. Многочисленные порезы и синяки, слабое внутреннее кровотечение, которое может усилиться, а может и прекратиться. У него феноменальное здоровье, во всяком случае, было. Меня беспокоит голова. Сотрясение мозга, это несомненно, не знаю только, легкое или сильное. Череп цел, но в этом нет вины ваших людей. Просто у него череп, как из слоновой кости. Но сотрясение мозга может привести к необратимым последствиям, если его не оставить в покое.

— Мне нужно задать ему кое-какие вопросы, — полковник разглядывал кончик сигареты.

Они остановились. Тюремный лазарет находился в одной стороне, лестница из подземелья — в другой. Во взгляде, брошенном тюремным врачом на главу Отдела противодействия, чувствовалась неприязнь.