День Шакала - Форсайт Фредерик - Страница 17

По ходу съемки бельгийцу пришла в голову блестящая идея, исключающая поиски старика, внешне похожего на Шакала. Поработав с полчаса над лицом англичанина, он нырнул в сундук и вытащил парик серо-стального цвета, «под ежик».

— Ваши волосы, если выкрасить их в этот цвет и подрезать до такой длины, будут похожи на этот парик?

Шакал взял парик, внимательно осмотрел его.

— Мы можем попробовать. Поглядим, как он будет выглядеть на фотографии.

Идея бельгийца удалась. Он шесть раз снял Шакала и полчаса спустя вернулся из темной комнаты с еще мокрыми фотоснимками.

Положил их на стол. На Шакала глянуло лицо старого, уставшего от жизни мужчины. Посеревшая кожа, черные мешки под глазами. Без бороды и усов, но седые волосы указывали, что ему уже за пятьдесят, причем здоровье он успел потерять раньше.

— Я думаю, пойдет, — после долгой паузы прервал молчание бельгиец.

— Дело в том, — заметил Шакал, — что вы полчаса накладывали на меня грим, чтобы достичь такого эффекта. Да еще парик. Я не смогу проделать все это сам. И вы фотографировали со специальным освещением, а предъявлять документы, о которых я вас попросил, мне придется под открытым небом.

— Тут вы неправы, — возразил бельгиец, — Абсолютного сходства и не требуется. Представим себе ход мыслей человека, проверяющего документы. Сначала он смотрит на лицо, живое лицо, потом спрашивает документ. Он уже запомнил образ того, кто стоит перед ним. Это влияет на его суждение. Он ищет общие черты, а не наоборот. Во-вторых, это фотография двадцать пять на двадцать сантиметров. На документе она будет три на четыре. В-третьих, полной идентичности следует избегать. Если удостоверение выдано несколько лет назад, человек не может не измениться. На фотографии у вас полосатая рубашка с расстегнутым воротником. Старайтесь не надевать именно эту рубашку, да и вообще рубашку с расстегнутой верхней пуговицей. Носите галстук, шарф, свитер под горло. И последнее, добиться такой внешности не так-то легко. Начнем с волос. Вы должны подстричься «под ежик» до того, как предъявите кому-либо новый документ. Волосы надо покрасить под седину, причем седины должно стать больше, чем на фотографии, но никак не меньше. Чтобы усилить впечатление старости и дряхлости, отрастите трехдневную щетину. А потом побрейтесь опасной бритвой, но побрейтесь небрежно, с двумя-тремя порезами. Пожилым людям это свойственно. А самое важное — цвет лица. Чтобы вызвать жалость и сочувствие, оно должно быть серым и усталым. Вы можете достать несколько кусочков кордита?[4]

Шакал с восхищением слушал фотографа, хотя, как обычно, на его лице не отражалось никаких эмоций. Второй раз за день он встречался с профессионалом, досконально знающим свое дело. После выполнения работы нужно поблагодарить Луи, напомнил он себе.

— Полагаю, что да, — осторожно ответил он.

— Два или три кусочка кордита, пережеванные и проглоченные, через двадцать пять-тридцать минут вызовут тошноту, дискомфорт, но ничуть не вредны для организма. Кожа тут же сереет, на лице выступает пот. Мы использовали этот трюк в армии, чтобы сказаться больными и избежать длинных и утомительных маршей.

— Благодарю за информацию. Но вернемся к документам. Вы сможете изготовить их вовремя?

— С технической точки зрения вне всяких сомнений. Единственная загвоздка — достать второй французский документ. С этим надо спешить. Но я думаю, что в начале августа они будут готовы. Вы… э… упомянули о задатке, чтобы покрыть расходы…

Шакал вытащил из кармана пачку из двадцати пятифунтовых банкнот и протянул бельгийцу.

— Как я вас найду? — спросил он.

— Так же как и сегодня.

— Слишком рискованно. Человек, который связывался с вами, может уехать из города. Тогда мне не удастся вас найти.

Бельгиец задумался.

— Я буду ждать вас в баре, где мы встретились, с шести до семи вечера, в первые три дня августа. Если вы не появитесь, я буду считать, что сделка не состоялась.

Англичанин снял парик, вытер лицо полотенцем, смоченным в жидкости для удаления грима. Затем он надел галстук и пиджак и повернулся к бельгийцу.

— Я хочу прояснить некоторые аспекты наших отношений, — дружелюбие исчезло из его голоса, а глаза стали мрачными, как туман над Ла-Маншем. — Изготовив нужные мне документы, вы придете в бар, как и обещали. Вы вернете мне водительское удостоверение и листок, который вы вырвете из него. А также все негативы и фотоснимки, сделанные вами. Вы также забудете фамилии Даггэн и настоящего владельца водительского удостоверения. Фамилию на французских документах вы подберете сами, возьмите одну из самых распространенных во Франции. Отдав мне документы, вы забудете и ее. Вы никому не скажете об этом заказе. Нарушив хоть одно условие, вы умрете. Это понятно?

Несколько мгновений бельгиец, не мигая, смотрел на него. За время, проведенное в студии, он уже успел убедить себя, что англичанин — обычный клиент, который хочет водить автомобиль в Англии и по каким-то личным целям прикинуться стариком во Франции. Может, для того, чтобы контрабандой переправить наркотики или алмазы из тихого рыбного порта Бретани в Англию.

— Я вас понял, месье.

Выйдя на улицу, англичанин отошел на приличное расстояние от фотостудии, прежде чем поймал такси. В «Амиго» он приехал уже за полночь, заказал в номер холодного цыпленка и бутылку мозельского, поужинал, помыл голову, чтобы избавиться от последних остатков грима, и лег спать.

Утром следующего дня, 22 июля, он выписался из отеля и поездом «Брабант экспресс» отправился в Париж.

Тем же утром глава Отдела противодействия сидел за рабочим столом и изучал два листа бумаги, копии донесений агентов других подразделений СДЭКЭ. В верхнем углу каждого из них значился список начальников отделов, которым направлялась копия документа. Против его фамилии темнела маленькая галочка. Обе бумаги поступили в одно утро и при нормальном положении дел полковник Роллан мельком глянул бы на них, содержащаяся в документах информация осела бы в его необъятной памяти, а они сами ушла бы в разные дела. Но полковника заинтересовала фамилия, упомянутая в донесениях.

Первое содержало краткий обзор информации, полученной бюро R3 (Западная Европа) от постоянного резидента в Риме. В нем сообщалось, что Родин, Монклер и Кассон все еще сидят на верхнем этаже отеля и их по-прежнему охраняют восемь человек. Они ни разу не выходили из здания с тех пор, как поселились там 18 июня. R3 направило в Рим дополнительных агентов, чтобы держать отель под круглосуточным наблюдением. Инструкции из Парижа оставались неизменными: следить, но не предпринимать активных действий. У главарей ОАС, засевших в отеле, установился определенный порядок общения с внешним миром (см. депешу римского резидента R3 от 30 июня). Курьером являлся Виктор Ковальски.

Полковник Роллан раскрыл толстую папку, лежащую на столе справа от него, рядом с гильзой от 105-миллиметрового снаряда, выполняющей роль пепельницы и до половины наполненной окурками. Его глаза пробежали депешу R3 от 30 июня, остановившись на искомом абзаце.

Каждый день, указывалось в нем, один из охранников покидал отель и отправлялся на главный почтамт Рима. Там одна из ячеек «до востребования» была зарезервирована на фамилию Пуатье. ОАС не взяла отдельный ящик с ключом, вероятно, из опасения, что его вскроют. Вся корреспонденция для главарей ОАС адресовалась Пуатье и оставлялась у дежурного клерка. Попытка агента R3 подкупить его провалилась. Клерк доложил начальству, и его заменил непосредственный руководитель. Существовала возможность досмотра почты Пуатье итальянской тайной полицией, но инструкции, полученные из Парижа, запрещали сотрудничество с итальянцами. Подкуп почтового клерка не удался, но продолжался поиск выхода на документацию оасовцев. Каждый день корреспонденция, поступающая ночью на почтамт, передавалась охраннику, в котором опознали Виктора Ковальски, в прошлом капрала Иностранного легиона, служившего в Индокитае под началом Родина. Ковальски предъявлял поддельные документы на фамилию Пуатье или письмо, подтверждающее его право на получение корреспонденции. Если Ковальски хотел отправить письма, он ждал у почтового ящика в главном зале, опускал их за пять минут до выемки почты, а затем дожидался, пока всю корреспонденцию, вынутую из ящика, не уносили на сортировку. Попытки вмешаться в процесс отправки или получения корреспонденции ОАС связаны с применением насилия, что запрещено Парижем. Иногда Ковальски звонит по междугородному телефону, но узнать номер, по которому он звонит, или подслушать разговор не удалось.