Греховная невинность - Лонг Джулия - Страница 55

Ева почувствовала, как страх ледяными пальцами сжимает горло.

С трудом разомкнув губы, она спросила притворно беззаботным тоном:

— Ты не думаешь, что нам следует послать за доктором, Хенни? Хотя бы для разнообразия? Помнится, в былые времена ты выглядела получше.

Хени снова зашлась в приступе мучительного кашля, затем бросила на Еву свирепый взгляд.

— Он пустит мне кровь, только и всего. А мне нужна вся моя кровушка. Вы посмотрите, сколько во мне веса.

— Ну, может, нам обратиться к цыганам, которые стоят табором на окраине города и предсказывают судьбу? У них тоже есть снадобья.

Обычно Хенни не могла устоять перед таким соблазном. Она верила в приметы и гадания, считая цыган такими же мудрыми, как священников или докторов.

— Думаю, мне просто нужно отдохнуть. Полежу немного в кровати, и все пройдет, — почти примирительно пробормотала она.

Теперь Ева испугалась не на шутку.

— Немедленно отправляйся в постель. Ступай к себе в комнату, я пришлю тебе немного бульона, а миссис Уилберфорс позаботится о гусином жире. И… придется тебе выпить настоя ивовой коры! Без разговоров.

Хенни даже не огрызнулась в ответ, проворчав что-нибудь вроде: «Ладно, ваше величество», или «Я всегда знала, что вы хотите меня отравить».

— Значит, вы все же натворили дел, верно?

Адам вздрогнул, пробудившись от дремоты: в жарко натопленной, душной комнате его невольно сморил сон. Леди Фенимор день ото дня становилась все слабее. Теперь пастор проводил больше времени у ее постели в молчании, чем за разговором, что нисколько не мешало им обоим.

— О чем вы, леди Фенимор?

— У вас истерзанный вид. Вы похудели, выглядите изможденным, словно христианский мученик. Конечно, это вовсе не плохо для священника. Даже внушает почтение. Ваши глаза блестят ярче обыкновенного. И теперь вы медленнее поднимаетесь по лестнице, словно несете на своих плечах тяжкий груз или давно забыли, что такое сон. Тут одно из двух: или вас мучит запор, или вы влюбились. Гадать бесполезно, один недуг подчас не отличишь от другого. Попросите у Дженни целебный отвар, если причина страданий — ваш кишечник. Это снадобье, изготовленное по старинному семейному рецепту, творит чудеса. Боюсь, от второго недуга нет другого лекарства, кроме того, о котором вы и сами знаете.

Адам ошеломленно застыл, глядя на старую даму. Та внезапно открыла глаза. Он угодил в ловушку! Леди Фенимор окинула его долгим цепким взглядом и, довольная своим осмотром, с улыбкой сомкнула веки.

— Мучительная ревность, бушующий пожар, вселенский потоп, преподобный, — прошептала она. — «Положи меня, как печать, на сердце твое, как перстень, на руку твою: ибо крепка, как смерть, любовь; люта, как преисподняя, ревность; стрелы ее — стрелы огненные; она — пламень весьма сильный»[7].

Строки «Песни Песней» Соломона прозвучали как молитва. Но Адам жаждал избавиться, исцелиться от любви.

Он не видел Еву уже три недели. Она перестала посещать церковь. Однажды он издали заметил Хенни — та приехала в город за покупками. Впрочем, на фоне суссекских пейзажей фигура Хенриетты отчетливо выделялась даже на расстоянии, словно утесы Дувра.

Леди Фенимор долго молчала, и, прислушиваясь к ее ровному дыханию, Адам решил, что она задремала. Вдруг по ее бледным губам снова скользнула улыбка.

— Знаете, преподобный Силвейн… отец Дженни умер двадцать лет назад, но я все еще о нем думаю. Так и вижу его перед собой, точно живого. Мне не терпится снова встретиться с ним. Одна половина моего сердца всегда принадлежала ему, а вторая — мужу. Бо́льшую часть жизни я делила свою душу между двумя мужчинами. Никто об этом не знает, кроме вас. Думаю, сейчас вы понимаете меня немного лучше. Доставьте удовольствие умирающей старухе, кивните, будьте хорошим мальчиком.

— Леди Фенимор, вы ведете нечестную игру.

— А когда это жизнь обходилась с нами честно? — резонно возразила пожилая дама.

И тогда Адам впервые произнес вслух слова, похожие на признание.

— Вас удовлетворит ответ: «Я не знаю»?

— Вы почти признались. — Леди Фенимор, на мгновение открыв глаза, лукаво улыбнулась Адаму. — Иногда единственный способ спастись от пожара — броситься в огонь, мальчик мой.

Адам протяжно вздохнул. Потом медленно сомкнул веки, чувствуя во всем теле страшную усталость. Каково это — жить раздвоенной жизнью, подумалось ему. Делить судьбу с той, которая никогда не поймет его до конца. С той, кому никогда не будет всецело принадлежать его сердце. С тихой, милой девушкой вроде Дженни, которая прекрасно подошла бы для роли жены священника.

Он подумал о Еве и… Прогнал от себя мысли о ней.

Ему вспомнилась Оливия и лорд Ланздаун, с завидным упорством продолжавший каждый день присылать ей новый букет цветов. Сможет ли Оливия когда-нибудь вновь испытать счастье? Или ее сердце навеки разбито, иссушено печалью?

Адам внезапно решил, как следует поступить с миниатюрой, которую отдала ему Вайолет Редмонд. Собственная жизнь оказалась ему неподвластна, но он мог попытаться изменить судьбу Оливии.

— Конечно, возможно, это всего лишь вожделение, — задумчиво протянула леди Фенимор. — И, как вы понимаете, есть только один способ узнать это, верно? — рассудительно добавила она. — А впрочем, вожделение проходит. Вас мучит любовь. Будьте добры, передайте мне настойку опия, молодой человек. Она настоящее спасение для меня. Я засыпаю и вижу чудесные сны. Это почти так же приятно, как слушать ваши проповеди. — Адам вздохнул. Легкая, почти невесомая старческая рука лежала в его ладони, уже не пытаясь сжать пальцы. Леди Фенимор медленно угасала с каждым днем. Она больше не цеплялась ни за Адама, ни за свои тайны, ни за множество мелочей, которые опутывают людей, привязывая их к жизни. — Выберите молитву сами, преподобный, — прошелестел тихий голос.

Адаму пришла на память молитва святого Франциска.

Он начал молиться за себя, за умирающую женщину, за Оливию, за Еву, за всех жителей Пеннироял-Грин.

Господи,

Сделай меня орудием мира Твоего.

Там, где поселилась ненависть, дозволь мне сеять любовь,

А где живет обида — прощение.

Научи меня исцелять сомнение верой,

А отчаяние — надеждой.

Позволь нести свет туда, где правит тьма,

И дарить радость скорбящим.

О, Господь всемогущий,

Ниспошли мне мудрость не искать утешения, но утешать,

Не жаждать понимания, но понимать,

Не алкать любви, но любить.

Ибо, лишь отдавая, обретает человек,

Лишь простивший в сердце своем получит прощение.

Так, умирая, возрождаемся мы для жизни вечной.

Аминь.

— Надеюсь, и вам когда-нибудь посчастливится написать нечто подобное, мой мальчик, — сонно пробормотала леди Фенимор. — Прочтите эту молитву на моих похоронах.

Глава 20

После обеда Адам отправился верхом в Эверси-Хаус. Прошел легкий дождь, прибив к земле пыль на дороге. Копыта лошади мягко цокали в тишине, Адаму нравилась их приглушенная дробь. Он вдруг почувствовал, что соскучился по этому звуку. Ему захотелось пуститься в галоп, ощутить, как ветер хлещет по лицу и треплет волосы, помогая забыть хотя бы на время о мучительной, изнуряющей боли.

Он прискакал к дому Оливии разгоряченный, покрытый потом и брызгами грязи. Дожидаясь в холле, пока лакей доложит госпоже о прибытии гостя, пастор увидел, как двое слуг вносят изысканный букет оранжерейных цветов — пламенно-красных и пурпурных, перевитых пышными зелеными ветками с шипами.

— Адам!

Каблучки Оливии звонко застучали по мраморному полу. Она подставила Адаму щеку для поцелуя.

— Это вам, мисс Оливия, — объявил лакей, вручив хозяйке визитную карточку. Слуги с букетом нерешительно замерли чуть поодаль.

— От Ланздауна, — без всякого интереса обронила Оливия, взглянув на букет. Ее губы недовольно скривились.