Греховная невинность - Лонг Джулия - Страница 30

Должно быть, Ева почувствовала его пристальный взгляд или заметила неподвижную фигуру. Она подняла голову и увидела Адама. Какое-то неуловимое выражение промелькнуло в ее глазах, — возможно, это был отклик на то чувство, которое она прочла во взгляде пастора.

Графиня вновь склонилась над ребенком и тихонько запела. Младенец беспокойно зашевелился, но ей удалось его убаюкать. Она улыбнулась Адаму, поднесла палец к губам и подмигнула. Потом продолжила «Колыбельную о Колине Эверси».

Младенец зевнул и махнул сжатым кулачком, словно салютуя.

Адам мог бы стоять так весь день, глядя на Еву и слушая эту сомнительную колыбельную. Ему нравился ее голос.

Но, увы, один из мальчишек заметил его и замер с тряпкой в руке. Потом пронзительно завопил:

— Разбойник! Тревога! Капитан Кейт! — Он потянулся за сладким печеньем миссис Лэнгфорд. — Мы должны защитить судно «О’Флаэрти», собственность ее королевского величества!

— Положи на место то, что взял, Седрик, — строгим шепотом приказала Ева. — Это наш пастор, и ты хорошо его знаешь, так что, будь любезен, обращайся с ним так же почтительно, как со мной.

— А значит, ты должен ему поклониться, — вмешалась старшая девочка, с обожанием глядя на Еву и явно признавая ее право повелевать.

— Совершенно верно, капитан Кейт. Ну-ка, Седрик, покажи преподобному, как ты красиво кланяешься.

Седрик отвесил поклон, Кэтрин сделала реверанс, их младшая сестренка тоже присела, а братья вежливо поклонились.

Пораженный и заинтригованный, Адам осторожно приблизился к Еве, боясь разрушить гармонию, так неожиданно возникшую среди полного хаоса. Он робко опустил взгляд на спящего младенца.

— Это просто ребенок, преподобный. Они не такие уж и страшные, если к ним привыкнуть.

— Я знаю, что такое дети, — ровным голосом произнес пастор.

Ева с любопытством посмотрела на него, прищурилась, склонив голову набок; затем снова занялась младенцем.

— Леди Уэррен… как вам удалось?.. — Адам обвел рукой комнату, жестом выдавая изумление. Столь многое изменилось в доме О’Флаэрти за это утро.

Ева улыбнулась уголками губ, не отрывая взгляда от младенца.

— В Килларни мы ютились ввосьмером в одной комнате. Каждому из нас приходилось ожесточенно сражаться за все: за еду, за отцовский взгляд, за место на кровати, где ноги твоего брата не утыкались бы тебе в нос, а Шеймус любил спать головой вниз, ногами на подушке. Я была старшей и быстро научилась добиваться своего. А потом мне пришлось заботиться о них, когда…

— Заботиться о них? — Вопрос повис в воздухе. Сердце Адама взволнованно заколотилось, как у кладоискателя, нашедшего после долгих странствий затерянные сокровища.

— Кому-то надо было присмотреть за детьми, когда не стало наших родителей, — как-то отстраненно, почти рассеянно проговорила Ева, укачивая малютку.

Адам уже знал ответ и все же спросил:

— Вы и теперь заботитесь о них?

Наверное, он слишком далеко зашел в своих расспросах. Ева так долго молчала, что, казалось, не ответит вовсе. На ее лицо набежала тень.

Наконец она медленно подняла голову и посмотрела на Адама с выражением, которое он не смог прочесть. На мгновение в ее глазах мелькнул вызов. Адам заметил у Евы на щеках бледные пятнышки веснушек и легкие разводы, оставленные грязными детскими ладошками.

— Разумеется, — тихо произнесла она. — Неужели я бы позволила им голодать?

Их взгляды встретились. И Адам вдруг понял, откуда в ней эта уязвимость, скрывающаяся за маской светскости. Ева тревожилась о своих близких. А когда мы кого-то любим, мы уязвимы.

— Конечно, нет, — мягко согласился он.

Ева снова склонилась над ребенком, на ее лице отразились затаенная тоска и боль. Завороженный Адам не мог отвести от нее глаз. Он чувствовал себя словно цветок, расправляющий лепестки в лучах солнца. Ему еще о многом хотелось спросить ее, все новые и новые вопросы вертелись у него на языке. Но Ева явно не желала продолжать этот разговор, в ее позе сквозило отчуждение.

Адам решился наконец взглянуть на младенца. В захламленной комнате, полной детей, тот казался пугающе маленьким и хрупким. Беззащитным. Адам слишком хорошо знал, как опасен этот мир для новорожденного. Ребенок приоткрыл глазки и посмотрел на пастора, с сонным изумлением хмуря крохотный лобик. Подобное выражение Адам не раз замечал на лицах своих прихожан во время воскресной проповеди.

Он вдруг увидел, что миссис О’Флаэрти поднялась с кресла и стоит рядом, улыбаясь малышу.

— Ну же, возьмите его, преподобный Силвейн, — проговорила она.

Адам окаменел.

Ева удивленно приподняла брови.

— Давайте же, — с мягкой настойчивостью повторила Мэри.

Адам сделал глубокий вдох и коротко кивнул, словно раненый, которому хирург должен наложить швы.

Графиня бережно передала ему теплый шевелящийся сверток.

Адам затаил дыхание, будто пытаясь замедлить бег времени, и вгляделся в крошечное личико младенца. О, если бы одно отчаянное желание защитить это беспомощное создание могло оградить его от бед! Адам вознес безмолвную молитву, прижимая к себе теплое тельце.

Он чувствовал, что Ева смотрит на него. Ему представилось, как она озадаченно морщит лоб, словно ребенок у него на руках.

Силвейн протяжно вздохнул и осторожно вручил младенца матери.

— Чудесный малыш, миссис О’Флаэрти. Спасибо. Примите мои поздравления, — негромко произнес он. — Надеюсь, скоро мы увидимся на крещении.

Повернувшись, Адам направился к двери, обходя поглощенных уборкой детей.

Ева проводила его недоуменным взглядом.

— Мужчины бывают такими смешными, — она тихонько рассмеялась. — Пугаются крохотных прелестных детишек.

— О, не думаю, что дело в этом, леди Уэррен. — Мэри взяла младенца поудобнее, ребенок постарше сделал несколько шагов, забавно переваливаясь на крепких ножках, и уцепился за юбку Евы. — Едва ли пастор испугался малыша. В прошлом году я потеряла ребенка примерно этого же возраста. Он родился слабеньким, я знала, что малютка скоро покинет этот мир. Мой сыночек умер на руках у священника, во время соборования. Преподобный Силвейн принял его последний вздох.

У Евы прервалось дыхание. Она вспомнила, как мучительно исказилось лицо пастора, когда тот смотрел на младенца… Казалось, он бросает вызов самому Злу, защищая ребенка от костлявых пальцев смерти.

Еву охватил стыд, кровь бросилась в лицо и обожгла щеки. «Это моя паства, леди Булман. Я забочусь об этих людях», — вспомнились ей слова преподобного. Решительный и твердый, внимательный и чуткий к бедам людей, он без колебаний пожертвовал бы всем ради тех, кого любил.

Совсем как… сама Ева.

Всего лишь священник. Так она когда-то отозвалась о Силвейне, причислив его к разряду мужчин легко предсказуемых, управляемых и послушных — о, она обстоятельно изучила эту породу! Однако Ева никогда не задумывалась, что означает слово «священник». И почему для него так важно умение владеть собой. Возможно, он лишь пытается обуздать обуревающие его чувства, чтобы день за днем исполнять свой долг, помогая нуждающимся, никому не отказывая в милосердии и сострадании.

И снова Ева почувствовала себя беспомощным ребенком, растерянным и смущенным.

Как соблазнительно легко было представить преподобного Силвейна отцом.

— О, Мэри… — Ее голос надломился. — Мне так жаль. Я знаю, каково это… в юности мне доводилось терять братьев и сестер.

Детям нелегко выжить в этом жестоком мире, особенно когда они появляются на свет в бедных домах вроде лачуги О’Флаэрти. Такова жизнь, и этого не изменить.

Миссис О’Флаэрти печально кивнула.

— Я рада, что нашим пастором стал преподобный Силвейн. Он недавно переехал в Пеннироял-Грин и только начал свое служение в приходе, но я никогда прежде не встречала такого доброго, душевного человека. Он поддерживал и утешал всех нас в самые черные дни. Каким-то чудесным образом ему всегда удается сделать жизнь легче. Но смерть ребенка — великое горе, она глубоко потрясла и его. Я хотела, чтобы преподобный взял на руки моего малыша. Чтобы прикосновение к новой жизни помогло ему пережить боль утраты. Надежда всегда живет в нас, правда?