Неночь - Кристофф Джей - Страница 3

Он царапал ей щеку, комната наполнилась вонью от его дыхания и дерьма. И в эту секунду она мельком ощутила, как ужас порождает сострадание, несмотря на то, что мужчина заслуживал такой смерти и еще сотни других. Вытащив стилет, она снова погрузила лезвие в его грудь и почувствовала что-то горячее на своих руках, вытекающее и заливающее все вокруг, в то время как мышцы мужчины напряглись. Он вцепился в ее ладони и вдохнул в последний раз перед смертью, после чего сдулся под весом девушки – мягкий, влажный и бескостный.

Она сделала глубокий вдох. Слизнула что-то соленое с губ. Выдохнула.

Затем скатилась с него, сминая простыни под собой. Коснувшись лица, обнаружила что-то теплое и влажное. Оно на ее руках и губах.

Кровь.

– Услышь меня, Ная, – прошептала она. – Услышь меня, Мать. Эта плоть – твой пир. Эта кровь – твое вино. Эта жизнь, ее конец – мой подарок тебе. Прими его в свои объятия.

Кот из теней наблюдал со своего места в изголовье кровати. Наблюдал так, как может только незрячий. Не произнося ни звука.

Да это было и не нужно.

Тусклый солнечный свет блестел на ее коже. Черные, как вороново крыло, волосы намокли от пота и лезли в глаза. Она надела кожаные брюки, натянула через голову гранитно-серую рубашку, обулась в сапоги из волчьей шкуры. Измученная. Запятнанная. Но все равно радостная. Чуть ли не довольная.

– Комната оплачена на всю неночь, – сказала девушка. – Если она тебе нужна.

Красавец наблюдал за ней с кровати, подперев рукой голову.

– А деньги?

Она кивнула на мешочек рядом с зеркалом.

– Ты моложе, чем мои обычные клиентки. Мне редко попадаются девственницы.

Девушка посмотрела на свое отражение: бледная кожа, темные глаза. Выглядит моложе своих лет. И хотя свидетельство об обратном подсыхало на ее коже, какое-то мгновение ей не верилось, что она уже не просто девчонка. Не просто кто-то слабый и напуганный, кто-то, кого не смогли закалить даже шестнадцать лет в этом городе.

Она заправила рубашку в брюки. Проверила, на месте ли маска арлекина, спрятанная в плаще. На месте ли стилет на ремне. Блестящий и острый.

Скоро палач покинет таверну.

– Мне пора, – сказала она.

– Можно спросить, ми донна?

– Ну спрашивай…

– Почему я? Почему сейчас?

– Почему бы и нет?

– Это не ответ.

– Думаешь, мне стоило поберечь себя, не так ли? Что я – какой-то подарок, который отдали не в те руки? И теперь навсегда испортили?

Юноша ничего не ответил, просто смотрел на нее своими бездонными глазами. Красивый, как картинка. Девушка достала сигариллу из серебряного портсигара. Прикурила ее от одной из свечек. И затянулась.

– Я просто хотела узнать, каково это, – наконец произнесла она. – На случай, если умру.

Девушка пожала плечами и выдохнула дым.

– Теперь знаю.

И скрылась в тенях.

Тусклый солнечный свет блестел на ее коже. Гранитно-серый плащ ниспадал с плеч, в его тени она пряталась от беспощадного света. Она стояла под мраморной аркой на площади Нищего Короля; безликое третье солнце маячило в небе. Воспоминание о кончине палача подсыхало вместе с пятнами крови на ее руках. Воспоминание о губах красавца подсыхало вместе с пятнами на ее брюках. Измученная. Уставшая. Но все равно радостная. Чуть ли не довольная.

– Значит, не сдохла.

Старик Меркурио наблюдал за ней с другой стороны арки: треуголка надвинута на лоб, между губ зажата сигарилла. Почему-то он выглядел теперь не так внушительно. Худее. Старее.

– Но не потому, что бездельничала, – ответила девушка.

Затем она взглянула на него: грязные руки, мутные глаза. Стар не по годам. И хотя свидетельство об обратном подсыхало на ее коже, какое-то мгновение ей не верилось, что она уже не просто девчонка. Не просто кто-то слабый и напуганный, кто-то, кого не смогли закалить даже шесть лет под его опекой.

– Мы не скоро увидимся, не так ли? – спросила она. – Возможно, никогда.

– Ты об этом знала. Это твой выбор.

– Не уверена, что у меня когда-нибудь был выбор.

Она раскрыла кулак, и на ладони показался мешочек из овечьей шкуры. Старик взял подношение и пересчитал содержимое мешочка пальцем, испачканным в чернилах. Постукивающие. Окровавленные. Двадцать семь зубов.

– Похоже, палач потерял парочку прежде, чем я успела до него добраться, – пояснила она.

– Они поймут, – Меркурио подбросил мешочек и вернул его девушке. – Будь на причале семнадцать к шестому удару часов. Двеймерская бригантина под названием «Кавалер Трелен». Это нейтральный корабль, и он не ходит под итрейским флагом. На нем и уплывешь.

– Но без тебя.

– Я хорошо тебя обучил. Дальше сама. Пересеки порог Красной Церкви до первой перемены Септимия, или не пересечешь никогда.

– Я понимаю…

В его слезящихся глазах мелькнуло что-то похожее на доброту.

– Ты лучшая ученица, которую я когда-либо отправлял на службу Матери. Расправь там свои крылья и лети. И мы еще встретимся.

Она достала из-за пояса стилет и, склонив голову, положила его на предплечье. Клинок был изготовлен из могильной кости, белоснежной и твердой, как сталь, рукоятка вырезана в форме вороны в полете. Глаза птицы цвета красного янтаря блеснули в лучах солнца.

– Оставь себе, – шмыгнул старик. – Он снова твой. Ты наконец-то его заслужила.

Она осмотрела стилет с разных сторон.

– Может, дать ему имя?

– Можно, наверное. Не вижу в этом смысла, но, на худой конец…

– Конец вот здесь, – она коснулась кончика лезвия. – Им убивают людей.

– О, браво. Смотри не порежься о свое остроумие.

– У всех великих клинков есть имена. Это традиция.

– Херня, – Меркурио забрал у нее кинжал и поднял его перед собой. – Имена для клинков и прочая ерунда – это удел героев, девочка. Людей, о которых слагают песни, ради которых меняют историю, в честь которых называют своих отпрысков. Для нас с тобой подготовлена темная дорожка. Если правильно по ней станцуешь, никто никогда не узнает твоего имени, не говоря уже об имени свинорезки за твоим поясом. Ты будешь слухом. Шепотом. Мыслью, от которой все ублюдки этого мира будут просыпаться по неночам в холодном поту. Кем ты точно никогда не станешь, девочка, так это чьим-то героем.

Меркурио вернул ей стилет.

– Но ты станешь той, кого герои будут бояться.

Она улыбнулась. Неожиданной и очень грустной улыбкой. Замешкалась на пару секунд. Подалась вперед. И ласково поцеловала наждачные щеки.

– Я буду скучать, – сказала она.

И скрылась в тенях.

Глава 2

Музыка

Небо плакало.

Или ей так казалось. Девочка понимала, что вода, льющаяся из угольно-темного пятна сверху, это дождь, – ей совсем недавно исполнилось десять, но она достаточно большая, чтобы знать такие вещи. И все же ей нравилось думать, что эти слезы проливает лицо из сахарной ваты. Они такие холодные в сравнении с ее собственными. Не соленые, не щиплют. Но да, небо определенно плакало.

А что еще ему делать в такой день?

Она стояла на Хребте над Форумом, под ногами блестела могильная кость, волосы разметал холодный ветер. На площади внизу собирались люди, горланили, размахивали кулаками. Они негодовали, стоя напротив эшафота в центре Форума, и девочка задумалась: если его перевернут, разрешат ли осужденным пойти домой?

О, как это было бы чудесно!

Она никогда не видела столько народу. Мужчины и женщины разного роста и телосложения, дети немногим старше нее. На них была безобразная одежда, и их завывания пугали девочку. Она крепко ухватилась за мамину руку.

Та, казалось, не заметила. Ее взгляд был устремлен на эшафот, как и у всех остальных. Но мама не плевала в сторону мужчин, стоящих перед петлями, не кидалась гнилой едой и не цедила «предатели» сквозь стиснутые зубы. Донна Корвере просто стояла в своем черном платье, намокшем от небесных слез, как статуя над пока еще пустой могилой.