Страсть Клеопатры - Райс Энн - Страница 21

Вероятно в порыве раскаяния, позже, когда их большое путешествие подошло к концу, Рамзес дал Эллиоту пузырек с эликсиром, чтобы тот поступил с напитком по своему усмотрению. И Джулию не удивило, что Эллиот выпил эликсир.

И возможно, Эллиот, пока живы его жена и сын, никогда не вернется в Лондон, если сможет избежать этого. Он никогда не допустил бы, чтобы известие о его бессмертии обидело их или причинило кому-то из них душевную боль. Он, конечно, щедро посылал бы им свой богатый выигрыш в казино, он разыскал бы золотые копи в соответствии с инструкциями Рамзеса и оставался бы загадочным любящим дедушкой для своих внуков, которые никогда бы не встретились с их вечно молодым родственником.

Теперь же Джулии предстояло как-то обмануть Эдит и Алекса в отношении своей собственной волшебной трансформации. Какими бы ни были ее планы на будущее, но это торжество с помолвкой ей было нужно, чтобы высказать свою признательность и любовь Эдит и Алексу, тщательно скрывая в душе боль оттого, что теперь их навеки разделяет бездонная пропасть.

Из всех людей, которые присоединились к ним во время их египетских приключений, Алекс оставался единственным, кто по-прежнему считал, что мистер Реджиналд Рамзи был загадочным египтологом, случайно попавшим в их группу, а таинственная женщина, с которой он провел незабываемую ночь любви в Каире, – старинной приятельницей Рамзи, внезапно лишившейся рассудка.

По глубокому убеждению Джулии, Алекс никогда не должен узнать правды. Он бы не выдержал, если бы он узнал все про нее, Рамзи, Клеопатру и про своего отца, это просто подкосило бы его.

Нет, теперь все ее помыслы должны быть направлены на то, чтобы Алекс пришел в себя после пережитого им – после того, как Клеопатра якобы погибла, Алекс замкнулся и ушел в себя.

На корабле по пути в Лондон он признался ей, что любит ту женщину, которую практически не знал, но тут же поклялся забыть ее. Он снова будет двигаться вперед, чтобы продолжать жить дальше, упрямо повторял он. Они все вернутся к обычной жизни.

Она тогда еще задумалась над этой мрачной фразой: двигаться вперед, чтобы продолжать жить дальше. Она и сейчас считала эту фразу какой-то зловещей.

Конечно, Алекс постепенно восстанавливался. И то, что он сам захотел устроить торжество в честь ее помолвки, было свидетельством его восстановления. Деньги, потоком поступавшие от отца, придали Алексу твердую уверенность и увеличили его привлекательность в глазах богатых невест, способных оценить его происхождение, его титул, его утонченное обаяние.

Рамзес взял ее за руку. Где-то ударил церковный колокол. Было уже поздно, и пешеходная дорожка вдоль Сены была пустынна.

– Ты сейчас думаешь об Алексе или о его отце? – спросил Рамзес.

– Об Алексе. Я должна сделать признание, потому что оно освободит меня от необходимости совершить кое-что.

– Конечно. Я слушаю.

– Что-то внутри меня хочет рассказать Алексу обо всем.

Неужели это говорит она? Собственные слова шокировали ее. Но нет, она действительно это чувствует. Просто правда более важна, чем жалость и сочувствие.

– Ты находишься в смятении из-за чувства вины. То, что ты откроешь ему правду, не изменит того факта, что ты никогда не любила его. И ты не должна терзаться угрызениями совести из-за этого. Фактически вас принуждали жениться, причем исключительно из финансовых соображений. И никто из инициаторов этой затеи не думал о том, что у тебя на сердце.

– Да, конечно. Конечно. Но…

– Я просто говорю о твоих чувствах. Прости меня. Я был советником намного дольше, чем царем. И я слишком быстро возвращаюсь в эту роль.

– Я хочу изменить его, Рамзес. Я действительно никогда не любила его. Но он мне небезразличен, и я хотела бы видеть, как он меняется, чтобы…

– Чтобы что, Джулия?

– Чтобы он мог испить радости этого мира полной чашей, как это делаем мы. Чтобы он увидел все его краски и его волшебство. Чтобы он был готов рискнуть ранить свое тело и свое сердце, если это будет нужно для полного познания того, что значит по-настоящему быть живым. Видишь ли, в этом – моя большая проблема. Скорее, даже единственная проблема сейчас. И заключается она в том, что во мне горит желание поделиться теми изменениями, которые претерпела сама, со всеми, кто мне особенно дорог.

– Ты имеешь в виду поделиться эликсиром?

– Конечно, он не мой, чтобы я могла им делиться. Но ты понимаешь, что я хотела сказать. Потому что ты на протяжении своего существования должен был ощущать нечто подобное.

– Ощущал, но тем не менее ты должна знать следующее: приобретаемый тобой жизненный опыт принадлежит только тебе. И эликсир не меняет тебя полностью. Да, он, разумеется, делает человека сильнее, решительнее. И я в полной мере наслаждаюсь этими изменениями. Но сердце остается прежним. Оно отдает только то, чем уже было наполнено. Оно освобождает твою любовь. Это происходит не со всеми, кто принимает эликсир. Но я знаю, что верить в это очень соблазнительно.

– Но если у человека пропадает страх смерти, разве он не становится от этого…

– Каким? Не становится ли хорошим? Я возродил Клеопатру из мертвых и лишил страха смерти. И что? Разве потом не от ее руки погибли в Каире ни в чем не повинные люди?

– Это другое, Рамзес. Она совсем иное создание. У нас для него даже имени нет.

– Эликсир не в состоянии исцелить падшую душу. Можешь в этом не сомневаться. Твой опыт принадлежит исключительно тебе.

– И ты тоже принадлежишь исключительно мне, – прошептала она. – А еще ты относишься к той части моего жизненного опыта, которой я не желаю делиться ни с кем. Никоим образом.

За этим последовал поцелуй, страстный, смелый, без оглядки на то, что кто-то их может увидеть. Еле оторвавшись от нее, он взял ее за руку.

– Пойдем, – сказал он. – Пойдем в собор.

– Нет, любимый, – покачала головой она. – Только не в эту нашу последнюю ночь здесь. Сегодня я хочу увидеть самые мрачные уголки Парижа, узкие темные закоулки, таверны и кабаре, куда я в прошлом не смела бы ступить и ногой. – Она рассмеялась. – Я хочу побывать в самых опасных местах. Хочу наблюдать, как воры, увидев в нас легкую добычу, потом вдруг невольно, что теперь стало абсолютно неизбежным, отступаются от нас, как если бы мы были ангелами.

Он улыбнулся. Он понял ее, насколько мог понять ее мужчина, подумала она. Любой мужчина, который понятия не имеет, каково это – быть женщиной.

И, взявшись за руки, они пошли от реки в сторону незнакомых им парижских улочек – два ночных путника, два искателя приключений, о которых мир смертных не знал ничего.

7

Этот англичанин занимался любовью, как француз, за что Мишель Мальво был ему бесконечно признателен.

Официанты и крупье в казино называли его графом Резерфордом, и Мишель тоже предпочитал думать о нем именно как о графе. Его титул как бы деликатно подчеркивал, насколько он отличался от всех остальных клиентов Мишеля.

Он затащил Мишеля в постель так же рьяно и неистово, как играл за зеленым сукном казино вот уже несколько дней подряд. С энергией мужчины, вдвое моложе себя самого. И даже, между прочим, с энергией мужчины, вдвое моложе Мишеля. В его движениях не было неуместной торопливой стыдливости. Как не было в нем и тени нерешительности или нервозности. На самом деле этот красивый синеглазый аристократ ласкал, изучал и познавал его тело с той же развязностью, что и молодые мужчины, с которыми Мишель, будучи еще мальчишкой, экспериментировал в виноградниках позади родительской фермы.

Нет, в нем не было ничего общего с другими его клиентами, мужчинами и женщинами, которые зазывали его в свои гостиничные номера вороватыми тайными сигналами и жестами. Которые торопливо прощались с ним, как только дело было закончено, но, правда, вручив ему перед этим обязательный подарок. Деньги, драгоценности или обещание угостить хорошим ужином – и все с целью заручиться его благоразумным молчанием, а может быть, и вернуть в свою постель на следующий вечер при аналогичных обстоятельствах.