Путь на Балканы (СИ) - Оченков Иван Валерьевич - Страница 59

— Поручик, напомните мне, чтобы я этого сукина сына застрелил, если с этим, конечно, раньше турки не справятся. Ведь чуть удар не хватил, а ему подлецу, хоть бы хны!

— Слушаюсь, — сделал многозначительное лицо старший Линдфорс и щелкнул каблуками.

Больше на церемонии награждения ничего экстраординарного не случилось, и после ее окончания цесаревич благополучно отбыл. Отцы-командиры облегченно выдохнули, выразительно посмотрели на одного из награжденных, но поскольку все закончилось как нельзя более хорошо, то эти взглядами дело и ограничилось.

Что касается самого виновника переполоха, то он, как ни в чем не бывало, принимал поздравления, подшучивал над товарищами и вообще вел себя как именинник.

— Мой друг, вы бесподобны! — смеясь, заявил ему Штерн. — Если бы мне кто-нибудь рассказал это, я ни за что бы, не поверил.

— Да ладно тебе, Коля, — добродушно отмахнулся от него Будищев, — что тут такого?

— Похоже, вы действительно не представляете себе что натворили, — покачал головой Гаршин. — Ведь это же наследник престола!

— Ну не царь же?

— Бедовый ты парень, — покачал головой подошедший к ним унтер Галеев, — всего ничего служишь, а уже ефрейтор и георгиевский кавалер! Того и гляди в унтера выйдешь. Проставляться то будешь?

— Обижаешь, Северьян Карпович. Награду не обмыть, все равно, что удачу сглазить. Не побрезгуете со мной выпить?

— Скажешь тоже, Митрий, ты же мне той ночью можно сказать, жизнь спас. А у меня толком и поблагодарить времени не было.

— Ничего, господин старший унтер-офицер, даст бог, рассчитаемся… на том свете угольками!

— Э нет, — засмеялся унтер, — не бывало еще такого, чтобы Северьян Галеев в должниках ходил! Пойдем к маркитантам, и мое спасение и твой крест обмоем.

— Не вижу повода не выпить, — засмеялся Будищев и обернулся к вольноперам. — Коля, Сева, вы с нами?

— А давай, — тряхнул головой Штерн. — С хорошими людьми, да отчего же не выпить!

Гаршин сначала хотел было отказаться, но отдаляться от приятелей после всего совместно с ними пережитого, показалось ему не по-товарищески, и потому он махнул рукой и пошел вместе со всеми. Галеев со своей стороны позвал еще двух унтеров из своей роты, а Будищев, помимо вольноопределяющихся, позвал с собой Анохина.

Лавка маркитанта представляла собой большую палатку, стоящую чуть на отшибе от остального лагеря. Продавалось в ней все, что только могло понадобиться солдатам и офицерам в походе. Но если же, паче чаяния, какого-нибудь товара не нашлось, маркитант Константин Теодоризис — неопределенного возраста грек с густыми усами, брался доставить с самое короткое время по "справедливой цене". Будищев с Галеевым решительно направились внутрь, а остальные остались ждать снаружи.

— Проходите, господа, прошу, — радушно приветствовал он посетителей, — старый Константин рад вас видеть! Чего изволите?

— Выпить и закусить! — решительно заявил унтер.

— Как прикажет, уважаемый господин. У меня есть русское хлебное вино, есть местная ракия, есть недурные вина, только что привезенные из Валахии.

— Чего ты нам, вино предлагаешь, — сморщился Северьян, — я хочу друга угостить, к тому же его сегодня сам цесаревич крестом наградил. Понимать надо!

— Как вам будет угодно. Водки?

— Ага, ее родимую.

— Не подумайте ничего дурного, господа военные, но русское хлебное вино дорого стоит. Уж больно далеко его приходится везти. Возьмите лучше ракии, она вполовину дешевле, а право же, ничуть не хуже!

— А ты чего наши деньги считаешь? Хотя, дай сначала попробовать, небось дрянь какая?

— Ну что вы, господин унтер, разве старый Константин выжил из ума, чтобы обманывать русских солдат? — покачал головой маркитант, и крикнул сыну, помогавшему ему в лавке, — Эй, Димитрос, принеси ракии господам военным!

Чернявый парнишка, лет двенадцати от роду, тут же принес штоф из мутного стекла и разлил ее по деревянным чашкам. Сам же маркитант, достал откуда-то круг брынзы и, отделив от нее ножом небольшой кусок, нарезал его ломтями.

— Закусывайте, господа!

— Ну, вздрогнем? — подмигнул унтер Будищеву, взявшись за чашку.

— Твое здоровье, Северьян!

Ракия была вонючей и теплой, но ничего не скажешь — крепкой. Галеев, вылив содержимое чашки себе в глотку, крякнул, вытер усы и, подцепив двумя пальцами кусочек сыра, отправил его себе в рот.

— Годится! — заключил он, — давай, значит, полведра[58] этой самой ракии, да хлеба фунта четыре и колбасы не забудь пару колец. И вот этого сыра, пожалуй.

— Простите, господа, но хлеба нет. Только сухари.

— Хрен с тобой, — поморщился унтер, — хотя досадно, кругом поля несжатые, урожай сразу видать — добрый, а мы кой день свежего хлеба не видели!

— Пожалуйста, господа, с вас шесть с полтиной рублей.

— Ишь ты, — озадачился Северьян и полез в карман, пересчитывать деньги.

— Погоди мошной трясти, — остановил его Дмитрий и, вытащив непонятно откуда кисет, высыпал из него на ладонь горсть серебра. — Инвалюту принимаешь?

Грек внимательно посмотрел на монеты и пренебрежительно скривил губы.

— Турецкие пиастры?

— Нет, блин, монгольские тугрики!

— Господа, а нет ли у вас франков?

— А эти что тебе, не серебряные?

— О, вы себе не представляете, из какого дерьма султан Абдул-Гамид чеканит свои деньги! Хорошо если там хотя бы половина доброго серебра.

— Сколько добавить?

— Понимаете…

— Понимаю, — покивал Дмитрий головой и вытащил из кармана серебряную папиросочицу, — сдача будет?

— Это хорошая вещь, — уважительно поцокал языком маркитант, — в другое время я дал бы вам за нее лучшую цену, однако сейчас все так дорожает…

— Где-то у меня еще динамитная шашка завалялась, — задумчиво заметил Будищев, и это последнее предложение решило исход дела.

— Ну что вы, господа военные, — залебезил Теодоризис, — принимать вас — большая честь для бедного грека, так что этого хватит. Хоть и себе в убыток, да только ведь вы воюете за свободу для балканских христиан, так могу ли я вам в чем отказать!

Нагруженные свертками они вышли вон, где их шумно приветствовали заждавшиеся товарищи.

— Пойдемте-ка, за тот бугор, — деловито сказал Галеев, — и недалеко и от чужих глаз подальше!

Расположившись за невысоким холмиком, друзья немедля воздали должное угощению. Выпили за новоиспеченного георгиевского кавалера, за здоровье спасенного им от верной гибели унтера, не забыли, конечно, и про государя-императора с наследником-цесаревичем, тем более что последний совсем недавно удостоил их своим посещением.

— Эх, бедовый ты парень, Митька, — захмелевшим голосом, повторил Северьян, обняв Будищева. — Я бы вот, ни в жисть, не решился бы эдак с великим князем разговаривать, а тебе хоть бы хны!

— Да чего ты, — помотал головой Дмитрий, — он нормальный мужик и все правильно воспринял!

— Ты чего, паря, — изумился унтер, — кого мужиком обозвал?

— А что, не мужик что ли?

— Мужики это мы с тобой — крестьяне! — назидательно заявил Галеев, — вольноперы наши и те барчуки. А он — цельный наследник престола, понимать надо! Не дай бог, какая паскуда услыхала, как ты его назвал, греха бы не обобрались!

— Ладно тебе, завелся, давай лучше выпьем!

— Давай, — взялся за чарку Северьян, а затем снова наклонился к Дмитрию. — А у тебя правда динамит есть?

— Да откуда, — засмеялся тот, — так припугнул, а то борзеть начал, ханыга!

— Это правильно!

С другой стороны от Будищева сидел Штерн и тоже донимал разговорами.

— Друг мой, — с пьяной улыбкой говорил он, — нет никакого сомнения, что вы действительно ниспосланы нам грядущим или может быть провидением, не знаю! Но то, что без вас нам пришлось бы намного хуже в последнем бою, это совершенно очевидно!

— В крайнем, — машинально поправил его Дмитрий.

— Что, простите?

— Не говори "последним" — примета фиговая!