КК 9 (СИ) - Котова Ирина Владимировна - Страница 86

Я послушно запихнула остатки бутерброда в рот и, глотнув чая, пошла за ним. Он был прав — игнорировать осмотры было безответственно.

Доктор Лео действовал очень деликатно, и после всех манипуляций я улеглась на койку рядом с медицинским ультразвуковым сканером. Доктор приложил датчики к моему животу, запустил сканирование. Мягко зажужжал перед ним экран, бросая голубоватые отблески на его лицо — на мониторе должна была объемно отображаться матка и плод. Я смотрела на доктора — он вдруг поднял брови, что-то пробормотал себе под нос, почему-то отнял и снова прикрепил ко мне датчики.

— Что-то не так, доктор Лео? — не выдержала я.

— Все так, — сказал он успокаивающе. — Угу. Угу. Ошибки нет. Поздравляю вас, Марина Михайловна.

— С чем? — испугалась я.

Он улыбнулся и нажал на какую-то кнопку. И в кабинете громко, словно издалека зазвучал глухой стук сердца. Очень частый. Слишком частый, перебивающий сам себя. Я нахмурилась — кажется, так не должно было быть. А доктор Лео повернул ко мне экран, и я, приподнявшись, некоторое время тупо смотрела на двух маленьких головастиков, расположившихся лицами друг к другу и поводящих тоненькими ручками и ножками. А потом перевела изумленный взгляд на доктора.

— У вас будет двойня, — подтвердил он.

Я рухнула обратно на койку и, закрыв глаза, затрясла головой.

— Вы не рады? — осторожно спросил доктор Кастер.

Я нервно засмеялась, не открывая глаз — будто это могло помочь.

— Я очень рада, доктор. Очень-очень рада, разве не видно? Вы только проверьте… там точно не тройня, нет? Я не удивлюсь.

— Точно, — сказал он с усмешкой, и я снова посмотрела на зависших на экране детей. Погладила рукой живот — и один из них заплясал, словно почувствовал прикосновение. Второй, видимо, уже спал и отвлекаться от важного дела не собирался.

— Скорее всего, однополая, мальчики, — проговорил доктор Кастер, как-то хитро прокрутив изображение. — Но точно будет понятно после шестнадцатой недели.

Ну что же. Видимо, с моей помощью боги решили резко увеличить поголовье Дармонширов на Туре и ударно обеспечить Люка наследниками. Хотела бы я, чтобы он был здесь. Чтобы увидеть выражение его лица. Это бы хоть немного скрасило мое собственное изумление.

— Ну, привет, ребята, — пробормотала я и поняла, что глаза опять на мокром месте. — Привет. Это… я.

Долго осознавать удвоение моего материнского счастья не вышло. Я не успела встать с койки — меня опять повело, и я села обратно, — когда под окнами замка снова засигналили машины. В коридоре раздался топот ног, понеслись голоса с улицы. Доктор Лео, моющий руки в раковине, устало ополоснул лицо, потер глаза, а затем взял из шкафчика маленький пузырек и выпил его. Потянуло сладковатым ароматом ландышей и мха.

— Тоник, — объяснил он. Я поспешно надевала халат. — Пусть благословят боги того, кто его изобрел. Какой-то инляндец, магученый, не помню фамилию…

Я встрепенулась, но не успела открыть рот, как он покачал головой.

— Вам нельзя, Марина Михайловна, увы. И сейчас я бы крайне рекомендовал вам идти спать.

— Пусть лучше Кэтрин отдохнет, — я уже выходила из кабинета. — Я подготовлю операционную, доктор.

К утру я еле держалась на ногах, а раненые все прибывали. Не хватило транспорта вывезти всех быстро — и бойцов оставляли в крепостях, отправляя в первую очередь тяжелых. По обрывкам разговоров солдат, водителей и санитаров было понятно, что многих вытаскивали с засек и полос обороны, продвигаясь от фортов к сломанному ураганом лесу. Были и такие, что со вчерашнего ночного сражения лежали среди трупов, оцепенев от яда инсектоидов. У кого-то уже начался сепсис и жар, а наших виталистов, несмотря на то, что я усилила их своей кровью, не хватало, чтобы купировать заражение у всех, кому требовалось, и сохранить конечности. Хирургам приходилось работать мясниками, отнимать руки и ноги — и как я ни была закалена, смотреть на санитарку, которой при спасении бойца осколком гранаты оторвало руку, или рыжего парня, у которого остались культи выше колен, было очень тяжело. Тяжелее была только смерть на операционном столе. Еще и тем, что только увозили тело, обрабатывали операционную — и доктор Кастер снова брался за инструменты, вставая над очередным пациентом. Страшный конвейер, конца которому не было видно.

Утром меня сменила Кэтрин, и я, шатаясь, все же пошла к себе, хотя работы было достаточно. Доктор Лео свалился в сон в своем кабинете, а серенитка еще работала — я видела в окошке операционной, как бледно ее лицо под очками, маской и шапочкой.

Я вяло поднималась по лестнице, держась за перила, — как всегда, стоило отвлечься от дела, начинала кружиться голова и накатывать тошнота. Мне было до слез жаль тех, кому мы не смогли помочь, несмотря на то что с опытом пришлось научиться отстраняться от горя и смерти. Но гормоны сделали меня восприимчивой и еще более нервной. Хотя куда уже более.

Я вздохнула, коснувшись в кармане мешочка с иглами, который всегда был со мной, и пошла дальше.

Если бы только у нас был хотя бы десяток виталистов, хирургам не пришлось бы так надрываться. И смертей стало бы куда меньше. Тяжелораненых, тех, кому нужна срочная помощь, можно было бы отправлять в стазис ждать своей очереди. Восстановление с виталистами идет куда быстрее, и осложнений, требущих повторных операций, почти не бывает…

Я зашла в свои покои, щурясь от яркого солнечного света. Мария убирала со стола ужин, дожидающийся меня со вчерашнего вечера.

— Открой окна, — попросила я и побрела к креслу. Очень хотелось свежего воздуха.

— Позавтракаете, ваша светлость? — Горничная распахнула окно.

— Чего-нибудь легкого, — кивнула я, опускаясь в кресло. Взяла со столика телефон, посмотрела на него с усталой злостью и тревогой и опустила трубку обратно. Никаких сообщений.

В гостиную потек ветерок, Мария вышла за завтраком. А я, откинув голову на спинку кресла, подышала немного — и поймала себя на том, что почти засыпаю.

Нет, так не пойдет. Я достала шаманский мешочек, повертела, вздыхая, одну иглу в пальцах и, зажмурившись, воткнула себе выше брачного браслета. И заплакала — не от боли. От усталости, тошноты и слабости, от тревоги за Люка, от страха за наше — и наших детей — будущее, от ночных смертей и понимания того, как много людей осталось лежать за фортами и что самое важное для них теперь — быть сожженными, чтобы не превратиться в нежить. Я слишком много плакала последний месяц, но ничего не могла с этим сделать.

Когда слезы иссякли, я осторожно заглянула в мешочек, иррационально опасаясь, что ошиблась, и, несмотря на все подсчеты и пересчеты, там осталось много игл.

Но она была одна. Одна. Завтра последний день. В это не верилось.

От боли и голода все усиливалась тошнота, и я, снова схватив телефон, подошла к окну, иначе рисковала не дождаться Марию. Внизу стояли три грузовика, суетились санитары, а я смотрела на выгружаемых раненых, задыхаясь от злого бессилия и пытаясь не думать, сколько из них умрет, не дотянув до операции.

Набрав Леймина, я прислонилась к стене у окна, смежила веки.

— Да, госпожа герцогиня? — Его голос воспринимался отдаленно, будто я уже спала.

— Жак, вы все знаете… — Я покачнулась и поспешно открыла глаза. — С моим мужем все в порядке?

— Полчаса назад был жив и здоров, — проворчал Леймин. Он еще сердился на меня и говорил таким тоном, каким говорят с капризным ребенком. — Мне докладывают, что он не возвращается в форты, помогает в зачистке оставшихся инсектоидов, расчищает пространство для наступления.

Я поблагодарила и, отняв трубку от уха, снова выглянула в окно. По небу летели клочки облаков, и где-то там летал и мой змей, не зная, что я здесь. Иначе бы он уже появился… точно сердился бы и уговаривал отправиться в Пески. И смотрел бы на меня с тоской… и я бы точно позволила себя обнять. А может, и сама бы обняла.

Я всхлипнула. Мог бы и поинтересоваться, где жена. Или ему все равно? Или он знает и злится… Может, и правда, я неправа и стоило улететь на листолете к старшей сестре?