КК 9 (СИ) - Котова Ирина Владимировна - Страница 84

— Майки, это мой сын. Не смейте мне врать, — свекровь говорила тихо, но от ее тона у меня мурашки побежали по коже. Так на моей памяти умела только Ангелина.

Новоиспеченный мэр сдался:

— Он ранен, сейчас в Вейне, госпожа графиня. Но его жизни ничего не угрожает. Вам не нужно было об этом знать.

— Догадываюсь, кто принял это возмутительное решение, — проговорила леди Лотта с усталой иронией.

Я тоже догадывалась. Как и о том, почему он до сих пор не позвонил.

— Я прикажу развернуть корабль, — сказала я. Свекровь кивнула.

— Но его светлость приказал доставить вас в Пески, — беспокойно воскликнул Майки. — В Виндерсе все равно опаснее, чем за Милокардерами.

Ну точно же. Надеялся, что мы уплывем достаточно далеко для того, чтобы возвращаться, поэтому и не звонил. Нет, мой муж не змей. Мой муж — коварная и бессовестная свинья.

"Он же заботится о тебе, Марина".

Конечно, заботится. Но я с ума в Песках сойду от бездействия и отсутствия известий.

— Не переживайте, Майки, в Виндерс мы не вернемся, — едко ободрила его я. В душе воцарились покой и ощущение, что я наконец-то поступаю правильно. Леди Лотта положила голову мне на плечо, обняла, улыбаясь.

— Слава богам, — выдохнул Доулсон-младший.

— Детей и слуг высадим в порту, — продолжила я. — Они будут, как и прежде, жить в нашем доме, и в случае нападения, вы отвечаете за то, чтобы переправить их в Пески. А я на листолете отправлюсь напрямую в Вейн.

— Но ваша светлость, — пробубнил Майки. — Это неразумно. И его светлость не позволит…

— Мне не нужно позволение, — отрезала я. — Я еду в Вейн.

— И я, — вторила мне свекровь. — Там мой сын. И я должна быть рядом с ним.

Леди Лотта ушла разыскивать Риту, чтобы рассказать ей новости, я же направилась к капитану Осокину. Он только вышел из капитанской рубки и хмуро посмотрел на меня, видимо, понимая, о чем я хочу поговорить.

— Ваша светлость?

— Капитан, — проговорила я, — ситуация у фортов изменилась. Я приняла решение возвращаться в Вейн.

— Моя госпожа, — тон его был сдержанным, но в глазах явно читались сомнения в моей адекватности, — простите, но это неразумно и крайне опасно. Я не могу этого допустить и, как ваш телохранитель в военной обстановке настаиваю, чтобы мы продолжали путь в Пески. Иначе я буду вынужден либо действовать по своему разумению, либо сложить обязанности.

Ну вот почему бы ему не сказать просто "Да, миледи" и сделать по-моему? Внутри меня кипела такая смесь из остаточного страха, обиды, злости и нетерпения, что на споры сил почти не было. И напоминать, на кого капитан работает, не хотелось.

— Андрей Юрьевич, ваша помощь очень важна мне, — сказала я жестко. — Но этот корабль сейчас развернется и пойдет обратно в Виндерс. Не сердитесь и, прошу, не оставляйте меня — ведь до этого момента я была идеальным объектом охраны, правда?

— Вы вели себя очень разумно, — согласился он неохотно. — Поэтому я и удивлен вашим решением. Но моих людей достаточно, чтобы довести этот корабль до Песков вопреки вашему приказу, моя госпожа. Даже если я заслужу вашу немилость, в критической обстановке я обязан действовать в интересах вашей безопасности, иначе какой из меня охранник? И я не вижу причин, почему я не должен этого сделать.

Я очень старалась сохранять спокойствие. Но это было непросто — опять меня, как ребенка, пытались куда-то сослать и что-то запретить. Я вспомнила леди Шарлотту — все же ее умение обходить острые углы было на высоте — и попробовала зайти с другой стороны:

— Вы, как глава моей гвардии, обязаны оберегать меня, но ведь и я, как герцогиня Дармоншир, обязана подавать пример стойкости людям герцогства. А я убегаю, вместо того чтобы оставаться на своем месте.

— Мы не в героической поэме, — поморщившись, сказал он. — Никто вас в вашем положении не осудит, ваша светлость.

Я выдохнула. Можно было добавить, что меня мучает совесть, что мне плохо, если я не занята делом, что я прикипела к Вейну и людям в нем. Но это было слишком личным и не убедило бы капитана гвардии. И я сказала единственное, что было способно изменить его решение:

— Андрей Юрьевич, я ведь могу в любой момент обернуться в птицу и улететь напрямую в Вейн. Могу заставить вас подчиниться мне, и вы даже не поймете этого. Но мне бы не хотелось терять ваше хорошее отношение или находиться в замке без вашей защиты.

Я не стала добавлять, что никогда в жизни ни того, ни другого не делала и вовсе не уверена, что смогу. Мне и угрозы-то дались с трудом.

Осокин остро взглянул на меня, словно примеряясь, не получится ли оглушить и связать дурную герцогиню, прежде чем она прыгнет за борт, поразглядывал немного — я встретила его взгляд, и он поджал губы и отступил. Поверил.

— Я сообщу капитану, что мы возвращаемся, — сказал он сухо. — И поговорю с Леймином.

— Спасибо, Андрей Юрьевич, — я улыбнулась с облегчением. — Вы ведь не уйдете от меня теперь?

— Нет, — буркнул он, вложив в короткое слово все неодобрение, и вновь открыл дверь в капитанскую рубку.

Мне пришлось выдержать еще один непростой разговор с Леймином, который уговаривал, увещевал, возмущался, а в конце договорился до того, что не пустит меня в замок без согласия герцога.

— С ним пока не связаться, — завершил он свою воспитательную речь, — но, уверен, как только он узнает о вашем решении, тут же запретит вам приезжать в Вейн.

— Запретит мне? Не пустите меня в мой дом? — уже раздраженно переспросила я. — Жак, вы знаете, как я вас уважаю, но это уж слишком. Довольно. Я приняла решение, я понимаю его возможные последствия и больше не желаю слушать ничего подобного. Я не спрашиваю у вас разрешения, а ставлю в известность. Вы так же служите мне, как и его светлости, не так ли?

Мне было неприятно от собственной резкости, тем более что Леймин для нашей семьи был больше, чем глава службы безопасности, но удушающей опеки я наелась еще в Иоаннесбурге.

— Примите мои извинения, госпожа герцогиня, — обиженно проворчал старик после паузы, и я представила, как угрожающе он вращает глазами. — Я действительно позволил себе лишнего. Как я понимаю, только лорд Дармоншир способен вас сейчас остановить. И повторю, — добавил он непоколебимо, — очень надеюсь, что он это и сделает.

Я положила трубку, чтобы не наговорить ему того, о чем потом буду жалеть. Иногда мне казалось, что мир состоит из людей, считающих, что лучше знают, как мне поступать.

Корабль разворачивался, а я стояла у поручней, подставив лицо ветру, — он ласково касался моих щек, и это успокаивало. Люку я звонить не стала. Сам позвонит. И я найду, что ему сказать. Заодно успокоюсь, переживу обиду и злость и смогу разговаривать разумно — во всяком случае я очень на это надеялась. Потому что я так соскучилась по нему, меня так штормило, так кидало от нежности и гордости за него к желанию надавать пощечин, сделать больно и наорать, что становилось страшно.

"Да, беременность сделала тебя еще и агрессивной".

Но ветер уже остудил мою голову, и я только улыбнулась и приложила руку к животу, прислушиваясь к себе. Иногда, очень редко, что-то сдвигалось во мне, словно на бурю эмоций опускали задвижку, и я на несколько минут погружалась в непривычный блаженный покой. Как сейчас.

На обратном пути я позвонила Кате. Мы иногда созванивались с ней — буквально на несколько минут — и говорили о всякой ерунде. Нам обеим было страшно из-за войны и неизвестности, и эти разговоры, как и чайные посиделки с леди Лоттой и Ритой в Вейне, придавали ощущение нормальности происходящему вокруг.

— Ты знаешь, мы тоже переехали, — сказала мне Катя в этот раз, после того как выслушала мои восторги по поводу победы Люка и мою язвительность из-за его молчания. — Нас перевезли на какой-то хутор под Иоаннесбургом. Вместе с твоей сестрой, Марина. Сказали, опасно оставаться в монастыре, дали час на сборы… Саша нас и перенес. Теперь тут обустраиваемся.

Я озадаченно хмыкнула.