Первый быстрый выстрел - Ламур Луис - Страница 5

- Вы родственница Чэнса?

- Я была женой его брата.

- Была?

- Он захотел стать солдатом и геройски погиб при битве у Геттисбурга. А вы были солдатом, мистер Бейкер?

- Нет, - в моем голосе прозвучала горечь. - Я не был никем, кроме как Калленом Бейкером.

- Разве не важно быть самим собой?

- Может быть, - не знаю, почему я так сказал, - может быть, для меня важно быть Калленом Бейкером. Но здешние меня не любят, а я их - еще меньше.

- Знаю. Я видела, как это началось, я была на мельнице в тот день, когда вы вздули Чэнса.

- Вы там были? - удивленно спросил я.

- Сидела в повозке вместе с отцом и Уиллом Торном. Я подумала, что Чэнс заслужил все, что получил.

Этот день я запомню на всю жизнь, потому что я первый раз вышел из дома, чтобы привезти на мельницу мешок зерна. Мы приехали из Теннесси всего несколько дней назад. Как только я появился на мельнице, Чэнс начал меня дразнить, а за ним - все остальные мальчишки. Он высмеивал мою старую одежду, залатанную и поношенную, но это была моя единственная одежда. Мальчишки кричали и смеялись надо мной, но я, стараясь не обращать внимания, затащил мешок на мельницу, а когда вышел и стал грузить муку на мула, они налетели на меня, сдернули подтяжки и начали кидаться грязью.

Я по характеру неторопливый. В этот момент на нас обратили внимание взрослые, потому что я услышал чье-то замечание. Вокруг меня падали комья грязи, но я подтянул штаны, накинул подтяжки и закинул мешок с мукой на мула. Затем поднял с земли сучковатую дубину и пошел на мальчишек, они разлетелись в разные стороны, как стайка воробьев - все, кроме Чэнса.

Он меня ждал. Чэнс был на голову выше меня и тяжелее, одет в купленный в магазине костюм, который я и видел-то всего несколько раз. Он презрительно посмотрел на меня и произнес: - положи дубину, и я тебя изобью.

Теперь за нами наблюдали с дюжину мужчин и ни один из них не заступился. Я не успел положить свое оружие, как Чэнс на меня прыгнул, намереваясь ударить в лицо обоими кулаками, прежде чем я выпрямлюсь, но в холмах Теннесси ребята дерутся часто, а мне иногда приходилось драться даже со взрослыми. Поэтому я не выпрямился, а нырнул ему в ноги и Чэнс тяжело шлепнулся на землю.

Он начал подниматься, а я, не дав встать ему на ноги, ударил тяжелым от работы кулаком в зубы, разбив губу и забрызгав кровью его красивую рубашку.

Чэнс наверное впервые в жизни увидел собственную кровь, это повергло его в шок, но и разозлило тоже. Он пошел на меня, размахивая обоими руками, однако во мне разгорался более сильный гнев, смешанный с одиночеством, потому что все мальчишки подбадривали его и ни один из них не выкрикнул мое имя. Чэнс не мог противостоять моей ярости, он попятился, в его глазах появился дикий страх. Он хотел, чтобы ему помогли, он хотел закричать, но я поднырнул и двинул его в живот и увидел боль на его лице и побелевшие губы. Я снова ударил в лицо, Чэнс упал и покатился в пыль, он мог встать, но не встал; Чэнс лежал в пыли, зная, что побежден, а я получил врага на всю жизнь.

Затем от мельницы ко мне побежали взрослые, среди них отец и дядя Чэнса, поэтому я снова поднял дубину. Я был мальчишкой, но во мне горела ненависть ко всем и к себе тоже, потому что боялся, что заплачу, мне хотелось одного - уехать отсюда.

- Оставьте его в покое! - тогда я не знал, что это был Уилл Торн высокий худой человек ученого вида.

Лицо отца Чэнса покраснело от злости. - Занимайся своими бабочками, Уилл! Я сейчас покажу этому мерзавцу...

Он остановился, увидев палку у меня в руках. Я был юношей, почти мальчишкой, но высокий ростом и широкий в плечах, раздавшихся от тяжелой работы в поле и лесах.

- Только подойди, - сказал я, - и получишь по башке.

Он погрозил кулаком. - Я тебя исхлестаю кнутом, парень! Исхлестаю до полусмерти!

Я забрался на мула и уехал, но не слишком быстро.

И это было лишь начало.

Когда я в следующий раз приехал в город, меня ждал Торн с кнутом. Я только начал слезать с мула, но увидев, что он приближается, снова сел в седло и дал шпоры мулу. Торн поднял кнут слишком поздно, мул ударил его плечом и сшиб в грязь. За нами наблюдало полгорода. После этого я уехал.

Дальше произошло ужасное, потому что Торны умели ненавидеть и считали себя лучшей семьей во всей округе, им нужно было поддерживать свою репутацию. Мы с отцом работали в поле, когда подъехали четверо всадников. Отец попытался остановить их, но один из них сбил его наземь дубинкой, и они принялись хлестать меня кнутами. Отхлестали в кровь, но я не кричал и не стонал, пока они не уехали. Затем, окровавленный, едва способный двигаться, помог отцу подняться, уложил его в постель, приладив на лоб холодный компресс. Потом взял отцовское ружье и поехал в город.

Хаас и Гибсон, двое из нападавших, пропивали в салуне полученные за избиение деньги. Когда я слез с мула, уже стемнело, и на улицах почти никого не было, только напротив отеля кто-то остановился и оглянулся. Я вошел в салун. Хаас увидел меня первым.

- Гибсон! - голос его дрожал. - Гибсон, погляди!

Гибсон оглянулся и потянулся за револьвером, висевшим у него под пиджаком, но я уже выстрелил, правда, не за тем, чтобы убивать. Ружье было заряжено крупной дробью, и я, стоя совсем рядом, выстрелил между ними. Оба упали, часть дроби попала в обоих.

Они, потрясенные и окровавленные, лежали в опилках, которыми был посыпан пол.

- Я вам ничего не сделал, - сказал я, - но вы избили нас с отцом. На вашем месте, я бы держался подальше от нашей фермы, а если отец умрет, я убью вас обоих.

Повернувшись к двери, я остановился и добавил: - И не вздумайте снова вставать мне поперек дороги, иначе пожалеете.

В то лето мне исполнилось пятнадцать лет.

Люди избегали меня, когда после этого я несколько раз по необходимости приезжал в город. Большую часть года я провел в болотах по течению Серной реки, охотясь с ружьем и силками, исследуя местность вместе с индейцами каддо. С тех пор я получил репутацию человека, с которым лучше не связываться, матери держали своих дочерей подальше, и даже мужчины предпочитали не иметь со мной дела.

Отец продолжал работать, однако так и не стал таким как прежде после удара дубинкой по голове. Может, дело было вовсе не в ударе, а в понимании того, что он не смог здесь добиться ничего, не смог создать дом для меня и матери. В этом не было его вины, но силы его покинули. После смерти мамы отец продолжал жить как бы по привычке, и я знал, что он долго не протянет.

Кейти Торн разбудила воспоминания, и они нахлынули на меня: вот мама взбивает масло в деревянной миске, папа устало возвращается домой с поля, утренне пение птиц, ленивый всплеск рыбины в тихой воде, лай собаки, поднимающей енота спокойной, залитой лунным светом ночью.

Эти вещи означали для меня дом, но отец и мать умерли, воспоминания об охоте на одичавший скот в Большом Лесу померкли, а запах земли и ласковое весенне солнце... зря я вернулся.

- У меня нет причин любить Торнов, - сказал я, - кроме Уилла. Я любил Уилла.

- Я пришла сюда собирать цветы, - сказала она, - и удивилась, увидев вас.

Подойдя к дому, я поставил винтовку и начал ощипывать утку.

- Вы выстрелили только один раз.

- Там была только одна утка.

Некоторое время она молчала, наблюдая за мной.

- Утка должна немного повисеть.

- Значит, повисит после того, как я ее съем. Это мой ужин.

- Несытный ужин для голодного человека. Приходите на ужин ко мне в Блекторн. У меня есть копченый окорок.

- Вы понимаете, кого приглашаете, мэм? Чтобы Каллен Бейкер приехал в Блекторн? Я не пройду и двух шагов, как меня заставят защищаться с оружием в руках, а если все же приду, люди перестанут с вами разговаривать. В этих краях у меня дурная слава.

- Вас долго не было, Каллен Бейкер. С тех пор, как закончилась война, Блекторн опустел. Я живу в доме Уилла, который он оставил мне в завещании. Со мной живет тетя Фло, вряд вы ли увидите кого-то еще.