Исповедь для Алисы (СИ) - Инош Алана - Страница 7

За помощью я не обращалась, пережила боль сама. Я считала, что справилась, хотя большой радости от этого не испытывала. Я вернулась в норму, вернулась к работе, вот только по пятницам с парнями мы уже больше не встречались: у каждого находились свои дела. Иногда созванивались, но в основном только для того, чтобы в очередной раз выяснить, что нам некогда. Как следует встретились и выпили мы лишь на первую годовщину гибели Сани. Маша? Не знаю, где она тогда была, да нас это и не интересовало.

А потом — что называется, попёрло. Я не только вернулась в норму, но и начала подниматься выше. Ну, или мне так казалось. Энергии было море, я работала сутками, а высыпалась за три-четыре часа. О еде тоже забывала — сбросила тогда первые десять кило. Фирма начала расширяться, мы купили новые площади. А потом я решила, что опять влюбилась, и мне понадобились деньги, чтобы радовать любимую подарками. Машина и квартира — недурно, да? Я рассорилась с человеком, благодаря которому фирма выстояла во время моей депрессии, и он ушёл. А мне сам чёрт был не брат. Я спала уже по два часа в сутки, думая, что это от любви и счастья.

Потом как будто пелена упала с глаз, и я пришла в ужас от того, что успела наворотить в этом угаре. Как только кончился поток денег и подарков, любовь тоже быстро кончилась, но вот острые коготки любимой ещё долго трепали мои нервы, превращая их в вату. Расставание стоило большой крови. Как её звали? Уже неважно. Какая разница, как зовут зубастую боль, которая отхватила пастью кусок от твоего сердца?

Взлётов и падений было ещё несколько. Я выдумывала себе врагов и старалась их уничтожить, а вместо этого разгоняла от себя друзей.

Ты видела когда-нибудь летающих Робокопов, Алиса? Нет? А я видела. И они хотели уничтожить мой бизнес. У них была власть над интернетом и над банковской системой. И чтобы избавить мир от них, нужно было трижды обойти город по периметру босиком в марте месяце. В наушниках грохотало что-то тяжёлое, а я топала без обуви по грязному снегу.

Я пришла в себя в больничной палате худшей психбольницы, какую только можно себе представить. Всем было пофиг — врачам, больным, санитарам. Я пыталась узнать, почему меня здесь держат, выведать свой диагноз, но была откровенно послана на хер. Врачом. Моим лечащим врачом. Не веришь в это, Алиса? Думаешь, так не бывает? У меня нет причин тебе лгать. Врачу было пофиг.

Мама пришла в ужас, но она ничего не могла сделать. Только позже я узнала, что она слегла с инфарктом.

Я плохо помню, что происходило в этом заведении, устроенном в самых мрачных традициях советской карательной психиатрии, потому что лекарства превращали меня буквально в овощ. А врачу было пофиг, что мне хуже, чем до поступления в больницу.

Вытащили меня оттуда Лёха с Димычем — мои братья-мушкетёры, с которыми мы не виделись уже бог весть сколько времени. Уж не знаю, как им это удалось — они потом отмахивались от моих расспросов. Ну, удалось и удалось — что в этом такого?.. Не велик подвиг. Благодаря им я и попала к Софии Наумовне, которая столько времени провозилась со мной, но таки нашла подходящую схему лечения. Она поставила и верный диагноз. Если интересно, можешь погуглить код F31.7 — это в данный момент, когда я пишу эти строки.

Уже после выписки был ещё один эпизод. Возвращаясь зимним вечером домой, я увидела на автобусной остановке плачущую полную женщину с мальчиком лет одиннадцати-двенадцати и девушкой постарше. Было градусов двадцать мороза, и я первым делом посадила их в машину — чтоб согрелись. И расспросила, что случилось. Полную женщину звали Наташей, и её с двенадцатилетним сыном Никитой и восемнадцатилетней дочерью Лерой выставил из дома после развода второй муж, отчим детей. Квартира была добрачной собственностью мужа, детей он официально не усыновлял, родной отец умер, квартиру бабушки Наташа продала несколько лет назад, когда нужны были деньги на операцию Никите. Идти им было некуда.

— Надо в суд подавать, но сил никаких нет, ни моральных, ни физических, — всхлипывала Наташа, вытирая пятнышки потёкшей туши пальцами.

— Ладно, насчёт суда потом будем думать, а пока надо успокоиться, — сказала я.

Я просто привезла всех троих к себе и оставила у себя жить, как подбирают на улице бездомных котят. Фирма не выдержала всех передряг, и дело, в которое я вбухала почти десять лет своей жизни, отошло конкурентам. Но кое-какие личные сбережения у меня остались — слишком мало, чтобы поднять новое дело такого же уровня, но достаточная финансовая подушка, чтобы худо-бедно прийти в себя и сориентироваться.

Наташа сидела на инсулине, у неё был варикоз и гипертония. Детям требовались гаджеты, одёжка, еда. Лера была пацанка, любила технику и компьютерные игры, мечтала о смартфоне за «писят тыщ» — я его ей подарила. Наташа не работала, но великолепно готовила и вылизывала квартиру до блеска — так мы и жили. После роскошной красотки Маши я спала с сорокапятилетней жирной тёткой-диабетиком, но чувствовала себя героиней и спасительницей. У меня даже появилось какое-то ощущение... семьи, что ли. Семьи, которой у меня толком и не было — вот эта новизна меня и цепляла. Раньше-то что? — только работа да иногда девушки, а тут... новый уровень! До которого я, видимо, наконец-то созрела к четвёртому десятку прожитых лет.

Особой Наташа была довольно ограниченной, ум у неё был житейский, обывательский, из интересов — сериалы, любовные романы и возня по хозяйству. Но я смотрела на многое сквозь пальцы, снисходительно и великодушно. Или снова какие-то искажающие фильтры стояли на моём восприятии?.. Не знаю. А с Леркой, как оказалось, мы любили одну и ту же музыку. Она тоже взахлёб слушала рок и метал, но чаще в наушниках: у меня уже тогда начала болеть голова. Я снова дремала по три-четыре часа в сутки, но списывала это состояние на стресс, связанный с передачей моего уже практически утонувшего бизнеса в чужие руки. Параллельно я искала, перебирала варианты нового заработка: упала, повалялась — и хватит, пора выбираться из этой задницы. Это тоже добавляло лихорадки моим мозгам. Вопрос с судом постоянно откладывался, у меня была куча других забот.

А однажды Наташа ушла в магазин, забыв телефон дома. Лера принесла его мне с открытым журналом посещений браузера. Наташа искала в интернете лекарства, чтобы устроить мне отравление или передозировку. Или вызвать галлюцинации.

— Мама хочет, чтобы у тебя сорвало крышу и ты подписала дарственную на квартиру, — сказала Лера. — Я не знаю, как она планирует всё это провернуть, но я сомневаюсь, что это возможно. Мама в таких делах неопытная и никогда аферами не занималась раньше. Если она возьмётся за это и наломает дров... Если с тобой что-то случится... Её могут посадить. А она диабетик, ей нельзя в тюрьму!.. А если у неё там случится кома?..

— Дура твоя мама, а не диабетик, — вырвалось у меня хрипло, тускло и безжизненно.

Всё это девчонка разнюхала сама: конспиратор из её родительницы был тот ещё, так что раскусить её было делом нехитрым. Уткнувшись мне в плечо, Лера тоненько, по-детски всхлипывала. А я сидела, как кирпичом ушибленная, и машинально гладила её по голове. Я была слишком занята, чтобы замечать, что творится у меня под носом. Крутилась, забыв о еде и отдыхе, искала источники дохода — ради них ведь, ради Наташи и детей. Даже уже присмотрела несколько вариантов. В двух местах меня уже были готовы взять. Думала, у нас семья, а оно вон как оказалось...

Наташа разрыдалась и во всём созналась. Что я сделала? Никогда не угадаешь. Вместо того, чтобы выставить её пинком под зад в одних тапочках, наплевав на её диабет и гипертонию с варикозом, я разменяла свою трёхкомнатную квартиру на двушку и однушку. К Никите с Лерой я успела привязаться и не хотела, чтоб они оказались на улице по вине своей алчной и недалёкой мамаши. Двушку я оформила на Леру: делать такой подарок Наташе было бы слишком великодушно даже для моих отформатированных «фильтрами доброты» мозгов. В однушке я поселилась сама. Сейчас я в ней и продолжаю обитать. Наташа после нашего разъезда была послана на три весёлых буквы. Лерка параллельно с учёбой пошла на подработку, завела карточку для безналичных расчётов — на неё я ей подбрасывала денег на продукты, больше не желая иметь с её маман никаких финансовых контактов.