Амнезия, или Фанера над Парижем (СИ) - Купрашевич Владимир - Страница 24

- А что, похожа? Я финансовый работник.

- Здесь, в лагере?

- Нет. В кинотеатре. В Ленинграде. Сюда устраивала племянника.

- Жаль, - мычу я.

- Чего жаль? – недопонимает моржиха.

- Что не вожатая.

- А вы знакомитесь только с вожатыми?

- Мне поручено взять интервью. Нужны впечатления о новом лагере.

- Но почему у вожатой? Беседы с родственниками разве не интереснее?

- Пожалуй. Тогда, какое впечатление произвел на вас лагерь?

- Самое благоприятное…, - издевается девчонка.

У нее действительно высокая и красивая грудь. Эта глаза, губы, грудь, бедра,

если за них уцепиться, если это удастся, то будет даже не соломинкой. Странно только, что сознание лишь констатирует факт, но не передает информацию дальше.

- У нас в кинотеатре тоже есть один журналист. Забавный парень. Рисует. Иногда такое изобразит …

- Рисует, рекламы?

- Ну не только…

Меня что-то подталкивает.

- Не Алексеем ли звать вашего живописца?

- А что, вы его знаете?

От неожиданности я теряю дар речи.

- А вы что, тоже рисуете?

Неопределенно пожимаю плечами.

- Скорее фотографирую… Алешка, другое дело.

- Да? А у нас им недовольны.

- Отчего же?

- Его плакаты не каждому нравятся слишком непонятные, что - ли…

- Это плохо?

- Что?

- То, что он рисует их по- своему. Разве возможно чтобы нравилось всем?

Она неуверенно подергивает плечами.

- Администрация… ведь она за это платит.

Аргумент убедительный. Становится немного душно. Не мешало бы самому окунуться в воду, но не с моим здоровьем…плита может оказаться сверху.

Времени, однако, уже нет. Пора возвращаться в лагерь. Я поднимаюсь.

- Сколько сейчас времени? – спохватывается и финансовый работник.

- Полдень.

- Мне пора. Скоро электричка.

Она поднимается на колени и сворачивает свое оранжевое полотенце. Талия ее в этот момент прогибается, и зад становится еще более выразительным…. Я стараюсь представить, как моя рука, скользнув по изгибу талии, обхватывает тугую ягодицу … Нет, не получается…

- У нас в машине есть свободное место, - предлагаю я.

Она недолго думает и соглашается осчастливить нас. Только сейчас вспоминаю, что не спросил ее имени. Оказывается, ее зовут Людмилой. Мне приходится назвать свое.

Женьку мы не без труда разыскиваем в кладовых лагеря. Он сует блокнот в карман, и мы выбираемся наружу. Представляю его Людмиле и сообщаю новость об Алешке. Девушка его заинтересовала лишь на мгновение, а информацию о нашем общем знакомом он вообще пропустил мимо ушей. Меня это даже немного задевает. Как-то он изменился… Впрочем, что в этом странного? У человека теперь своя жизнь, своя семья, свои заботы и интересы. Не вечно же ему шефствовать над нами, недееспособными…

Вместо вопроса он коротко командует:

- Идемте обедать. Нас пригласили.

Людмила от обеда отказывается и отправляется в местный универмаг смотреть ка-кие-то тряпки.

- Можно не торопиться. Раньше чем через час мы не выедем, - ориентирует ее во времени Женька.

- Кажется, я сегодня сделал удачный снимок, - бормочет он глядя вслед Людмиле. – Где ты с ней познакомился?

- На берегу… Фотографию еще надо сделать. Часто ошибаешься в самом надежном кадре.

- Верно, - уныло соглашается Женька и на секунду задерживает на мне свой взгляд.

Вопросов о случайной знакомой он мне больше не задает.

В столовой мы садимся к окну.

- Он и раньше подрабатывал в этом кинотеатре. Не столько из-за денег, сколько из-за мастерской.

Я отрываюсь от кулинарного реестра.

- И продолжает свои художества?

Женька отвечает не сразу.

- Я не знаток, но те, которые он пишет, кому-то нравятся.

- В отчаянных условиях талант взрастает могучей ветвью, - хмыкаю я.

- Напрасно иронизируешь. Хоть это и прописная истина, но это так. В любом творческом процессе нужно запредельное состояние, а условий, чтобы оно возникло, у нас хватает. Потому и талантов не счесть. Только им не дают воли.

К нам кто-то подходит. Вероятно работник кухни. Женька перечисляет блюда. Пока длится эта процедура, я прикрываю глаза. В них, вероятно от недосыпания ощущение сухости.

- Напрасно не остался, - слышу его голос.

Открываю глаза.

Все-таки он сильно изменился. Раньше это был образец бескомпромиссности. Сегодня то ли хитрит, то ли сомневается… Или путает желаемое с действительным? В любом случае я не могу поверить в его тезисы.

- Ты часто бываешь, в Зеленогорске?

Женька смотрит на меня так, словно я перешел на китайский язык.

- Раза два приезжал.

Нам ставят на стол еду. Похоже второе. Здесь все почему-то подают в обратном порядке. Если дело так пойдет и дальше, то к концу обеда нам принесут и ложки.

- В «Костер» я напросился сам, - неожиданно прокладывает иной курс Женька.

- Я уже догадался.

- Может это вовсе и не любовь к детям, а просто какая-то форма эгоизма…

- Время покажет, - мудрствую я.

Женька согласно кивает.

- Милена женщина здоровая, разумная… - намереваюсь я поддержать Женьку, но он меняется в лице, и я торможу. Откинувшись к спинке стула, он открывает свой портфель, достает сигареты и спички.

- Ты стал курить?!

- Редко, - бормочет он.- Тебе не советую.

Усилившийся галдеж у дальних столиков отвлекает меня. Там, толпа медиков окружившая пузатенького мужичка, тоже облаченного в белый халат, обсуждает какую-то информацию.

Мы выходим наружу. Наши женщины уже сидят в машине.

- Мне на вокзал, - сообщаю я.

Женька оглядывается.

- К тете не заедешь?

- Ее сейчас нет дома, в отъезде.

Женька молчит, а я продолжаю врать, что звонил ей по телефону, но никто….

- Я тебя провожу, - останавливает меня он.

Людмила уже в автомобиле, улыбается мне и жестом предлагает сесть рядом. Я не против. Следовало бы что-нибудь сказать ей, но меня жутко клонит ко сну…

Открываю глаза я только у Московского вокзала. Людмилы и тетеньки из отдела народного образования уже нет. Женька протягивает мне какую-то записку.

- Люда оставила тебе свой номер.

Я не понимаю зачем, но листок беру.

- Сможешь через нее связаться с Алешкой, если будет желание У него телефона конечно же нет. Есть ли у тебя деньги на проезд?

Я отвечаю утвердительно.

Время, оставшееся до отхода поезда, мы проводим за столиком привокзального ресторана. Желание «пропустить» по стаканчику выразил Женька, опередив меня. После возлияния я пытаюсь выяснить, насколько серьезно погряз Алешка в своих творческих поисках.

- Серьезнее, чем мы думали. Соответственно и проблемы у него не простые. Кстати, сам то ты не забросил? Тот портрет девочки…, - совсем неожиданно съезжает на меня старшой.

- Да нет, я же не всерьез.

Женька с полуулыбкой смотрит на меня. Это рентген, а не человек. Ему можно врать сколько угодно, он все равно поймет, как есть.

- Я приезжал не к ней, - само собой выскакивает у меня.

Женька молчит.

Мы подходим к моему вагону.

- Возьми сигарет в дорогу и бутерброд остался, - он пытается открыть свой портфель.

- Я же не курю и есть не хочу, - отказываюсь я.

С минуту мы молчим. Первым отзывается Женька.

- Она еще не моя, - говорит он куда-то в сторону, и я понимаю, что имеется в виду все та же женщина.

- А я…я пытаюсь сбежать …и, не получается. Чем больше трепыхаюсь, тем больше запутываюсь… Но я сорвусь, - чувствую, что опьянение развязывает мне язык, и начинаю впадать в какие-то банальности и ненужности.

К счастью объявляют отправление.

Поезд почтово-багажный. По стоимости проезда в пользу железнодорожников. Это означает, что путь и далек и долог.… Устраиваюсь в своем купе и сразу же пытаюсь уснуть. Чувствую, что поезд трогается, и одновременно слышу какой-то скандал. Из прохода появляется то ли молоденькая женщина, то ли вообще девчонка - свет в вагоне при-глушенный…Она швыряет свой рюкзак на боковую полку и сразу же уходит в тамбур. Не знаю зачем, но я выхожу туда же, хотя курить не собираюсь. Девчонка, прислонившись к двери, пытается вынуть сигарету из помятой пачки и смотрит на меня. Как понимаю, ей нужно прикурить. Дерганием плеча разочаровываю ее. Она сует пачку обратно в сумку и с минуту смотрит в окно двери, за которым все равно ничего не видно. Поворачивается ко мне. Я понимаю, что я здесь лишнее лицо и пытаюсь уйти.