Черно-белый танец - Литвиновы Анна и Сергей - Страница 19

А тот только расхохотался, чмокнул ее в щечку:

– До чего ж приятно иметь дело с умной девочкой!

А сама Настя и рада была бы не иметь с ним никаких дел. Но... Никакой достойной замены Эжену она пока не встретила.

Приезжие красавчики отпали сразу. И не только потому, что мать сказала: «Ты, Настя, с лимитчиками будь поосторожней...» Настя тут же, из духа противоречия, подружилась с Генкой из Камышина. И что? Генка – татарин, поступал по национальной квоте. Вступительные сдал на «трояки». Одевается плохонько, живет в общаге. Но Насте на его национальность, тройки и одежду – плевать, был бы человек интересный. Только мозг у Генки – тоже на троечку работает. Большой театр обозвал мракобесием, Высоцкого – актеришкой и бездарным клоуном. А сам до сих пор не научился деепричастные обороты запятыми выделять.

Москвичи, спору нет, смотрятся приличней. Только и с ними у Насти пока не ладилось.

Подругам она снисходительно говорила: «Да ну, выбрать не из кого. Ассортимент скуден». И только самой себе – по страшному секрету – признавалась: симпатичных парней уже расхватали другие. И у Насти в сравнении с этими другими не было никаких шансов... Разве мальчикам нравятся пегие волосы? Нравится, когда девушки не умеют поддержать острый разговор? Нравится танец в «две ужимки, два прихлопа» – а по-другому Настя не умела? Хорошо хоть, с «упаковкой» у нее проблем нет: дед без звука достает все, что надо. И кроссовки, и джинсы, и дутую куртку, и итальянскую косметику «Пупа». Девочки из инженерных семей завидуют. А парням на ее одежки, кажется, наплевать.

Но более всего Настю беспокоила другая проблема. Старая проблема, еще из детства. У нее по-прежнему не обнаруживалось никаких талантов. Да, в университет она поступила. Собрала в кулак все силы и всю волю. Но, видно, свои ресурсы этим поступлением она исчерпала... Никаких склонностей у нее не обнаружилось и здесь. Не считать же за талант «добротные статьи»?

Или ей просто на факультете не интересно? Античную литературу читать скучно, а уж заучивать здоровенные куски из Гомера, как требовалось к коллоквиуму... А чего стоят дурацкие реактивы на фотоделе? А второй иностранный язык – французский?! Там с одними временами уже умрешь, для каждого глагола – свои правила.

– Скучно мне учиться, – пожаловалась Настя деду после месяца учебы.

Тот среагировал мгновенно:

– Если скучно – переводись. Туда, где интересно. Например, в МИСИ. Возьмут мгновенно.

И разразился целой лекцией о том, как важно найти дело своей жизни. (Мама, слушавшая деда вместе с Настей, потом прошипела: «Попробуй только из МГУ уйти. Забыла, чего нам всем это стоило?!»)

Настя иногда завидовала Сеньке Челышеву. Вот уж оптимист! Ходит в драных ботинках, живет в общаге, стреляет по двадцать копеек до стипендии. И над античкой, как все, зевает, и зачет по фотоделу завалил: с препом поссорился. Но физиономия-то у него всегда – довольная-а!...

Сеня балдел. Балдел от Москвы, от университета, от общаги. Если бы еще море здесь было... А то ездили в сентябре на подмосковные водохранилища: ну и убожество! Сплошной ил, до противоположного берега – рукой подать, и пахнет не солью, а болотом.

И в метро ему не нравилось. Сидят все какие-то каменные. Уткнутся в «Правду» – и делают вид, что интересно. Красная площадь и улица Горького, конечно, впечатляли. Но гулять по ним, как по родной южнороссийской набережной, почему-то не хотелось.

А вот общага Сеню вполне устраивала, хотя другие кляли тесные комнатки, вонючие кухни и текущие ванны. Чего зря ныть? Все равно других вариантов нет и не предвидится. Хотя трех метров личного пространства, конечно, было маловато, и «самопроизвольный» (то горячая вода, то холодная) душ раздражал.

Раздражало еще, что вечно не хватало денег – а девчонки постоянно напрашивались в бар «Москва» и умильными глазками смотрели на ценник: «Коктейль „Шампань-коблер“ – 80 копеек». Как откажешь? Да и самому Сене коктейль нравился – не то что тошнотворный общаговский портвешок «Три семерки».

Стипуху по результатам вступительных экзаменов ему положили повышенную – шестьдесят рублей. Но даже младший научный сотрудник – и то сто двадцать рублей получает. А студенту ведь куда больше нужно, чем инженеру! И в кино, и в театр, и кроссовки, и сигареты, и девочек, опять же, прогулять...

Питанием Сеня не злоупотреблял. Покупал раз в неделю кусок «российского» или «костромского» – вот и готовы ужины, самые серые макароны сгодятся, если их как следует сыром засыпать. Хлеб с майонезом и колбаса (якобы докторская) тоже особо не разоряли. А вот походы в кафе «Оладьи» на улице Герцена постоянно высасывали деньги. Но пижонам-однокурсникам ведь не скажешь: «Не могу в „Оладьи“ – капусты нет». Вот и приходилось крутиться.

Журналистикой пока зарабатывать не получалось – хотя Сеня посылал свои заметки и в «Огонек», и в «Ровесник», и в «Студенческий меридиан». Изо всех изданий пришли вежливые письма. Подписаны различными литконсультантами, общий смысл такой: «Молодец, способности есть, но публиковаться тебе рановато, совершенствуй покуда перо».

Разгружать вагоны его тоже не взяли – конкуренция, бляха-муха... Велели позже приходить, когда мышцу накачает. И почтальоном устроиться не получилось – временная прописка подвела.

А фарцевать Сеня не захотел сам (хотя предлагали) – не по нему занятие. Вот и приходилось подрабатывать совсем уж «по-черному».

На первом поезде метро он выезжал куда-нибудь на окраину, на последнюю станцию метро: «Ждановскую», «Варшавскую», «Медведково»... Главное, подальше от общаги, чтобы свои не заметили. Надевал темные очки, расправлял огромную сумку – и с упорством партизана обыскивал местные питейные закутки. Обследовал веранды в детских садах, детские площадки во дворах, школьные стадионы... Кто говорит, что все пустые бутылки алкоголики собирают – на опохмелку? Алкоголики с ранья спят. По крайней мере, утренние вылазки всегда приносили Сене не меньше трешки. А трюльника – и на кино хватит, и на оладьи с орехово-шоколадным соусом, и даже на «шампань-коблер» себе и девушке.