Безликий (СИ) - Соболева Ульяна - Страница 52

Обхватил её грудь пятерней и провел большим пальцем по соску, глядя, как ОНА приближается к столу. Гордая, прямая со вздернутым острым подбородком. Смотрит на двери и на стражу, которая приволокла в залу несколько девушек, толкая их на середину помещения. Перепуганные, дрожащие, они жались к друг другу, оглядываясь по сторонам и понимая, чем им может грозить любое неповиновение. Успели расслабиться, прислуживая при дворе. Ни одно лассарское отродье не должно забывать, что оно такое и по чьей воле живет, а также, из чьей прихоти сдохнет по щелчку пальцев.

— Говорят лассарки красиво поют. У них необычные, нежные голоса. Хочу, чтоб вы для нас спели. Или всех вас сожгут сегодня ночью во имя Одейи дес Вийяр. Ну или в её честь.

Сжал тело танцовщицы сильнее, так что она охнула, взглянул на Одейю, которая смотрела мне в глаза, тяжело дыша, и я её ненависть ощутил каждой порой. Вдохнул, как кипяток из жерла вулкана. Внутри посыпался пепел обрывками очередного болезненного разочарования. — Впрочем, нам может спеть ваша велеария.

Стиснула челюсти, прикрывая бирюзовые глаза дрожащими веками. Усмехнулся, наслаждаясь ее реакцией и повернулся к девушкам.

— Вы не умеете петь? Какая жалость! А что вы умеете? М? Думаю, то же, что и любые другие шлюхи. Мои солдаты изголодались по женским телам. А я давно обещал им лассарок на ужин.

Кивнул Саяру, и девушек схватили воины, сдирая одежду, толкая на пол, лихорадочно расстегивая штаны и камзолы. Толпа заулюлюкала, слышался смех и пьяные выкрики. Я хлебнул еще дамаса и сунул пальцы в рот танцовщице, продолжая смотреть на Одейю. Бледная, с расширенными от ужаса глазами, она дрожала, как в лихорадке.

— Тяжелый выбор: чья-то жизнь или собственная гордость, верно, маалан? Дочь Ода Первого слишком благородных кровей чтобы спеть для валлаского велеара? Унижение или их смерть. Люблю наблюдать за самой кровавой и ожесточенной войной — с самим собой. Ведь победитель он же и проигравший. Ставлю на благородство. Или разочаруешь?

Один из воинов смел со стола тарелки и уложил на него брыкающуюся лассарку, раздвигая ей ноги, пока другие солдаты придавили ее к столешнице за плечи. Я снова посмотрел на ниаду, и в этот момент у меня по коже пошли мурашки. Она запела…Вначале тихо…так, что услышал ее только мой волк…Встрепенулся…в голове эхом тот же голос из прошлого. Нежный, дрожащий…на ухо юному валласару о вечной любви и верности.

А потом все громче и громче, перекрывая смех и голоса, заглушая музыкантов и всеобщий шум. Я не сразу понял, как наступила полная тишина. Наверное, потому что я слышал изначально только её. Сбросил танцовщицу с колен, потянувшись за очередным кубком и чувствуя, как внутри завыл тот прежний Рейн…Волком завыл. Вспомнил, как прощался с ней там, у реки, как целовал ее руки и вытирал слезы. Как верил, что вернется за ней.

Умная…моя девочка-смерть. Такая умная. Знала, что спеть озверевшим от дамаса и жажды насилия воинам…о войне и о смерти. Отрезвила здоровенных мужиков, перевидавших на своем веку столько трупов, сколько и не снилось ей никогда в самых жутких кошмарах. А сейчас смотрят на нее, раскрыв рты в восхищении и оцепенении, в глазах слезы дрожат. Я сам чувствую, как тает лед, как больно и невыносимо он тает. Мне казалось, что она поет ее для меня…мертвого. Для того, кто еще был человеком и верил в завтрашний день и солнце, для того, кто назвал ее маалан. Я думал, что она меня забыла.

— Браво, Одейя дес Вийяр. Я был уверен, что вы сделаете правильный выбор и порадуете нас вашим чудесным голосом. Уведите рабынь. Пусть прислуживают у стола дальше. Благодарите вашу бывшую велеарию — она подарила вам жизнь.

Лассарки рухнули на колени, целуя ей руки, обжигаясь о ее пальцы. А я стиснул челюсти, ощущая, как пекут собственные губы в бешеном желании целовать ее вот так до ожогов. Стирать лед с ее лица, с сердца. Что ж ты такая каменная, маалан, неужели потому что не забыла меня? Неужели соперник у меня настоящего я же из нашего прошлого? Забавная ирония проклятой фортуны. В очередной раз. Под дых.

Она уже давно замолчала, а тишина все еще звенела ее голосом. Саяр нарушил молчание новым тостом о будущем походе на Талладас. Снова заиграла музыка, вернулся гомон толпы, смех, грязные ругательства, а я смотрел в ее бирюзовые глаза и чувствовал, что больше не могу ненавидеть. Не могу, Саанан ее раздери на части. Должен. Обязан. И не могу.

— Садись за стол, маалан. Поешь с нами, — кивнул на место рядом с собой.

— Я не голодна. Если я вас так порадовала, позвольте уйти к себе.

В глазах слезы блестят, и подбородок подрагивает. Как же мне хочется, чтобы она хотя бы раз сказала мне, что-то без ненависти и холода. Безо льда.

Схватив за руку, насильно усадил рядом.

— Не позволю. Я хочу, чтобы ты со мной ела. Эй ты, принеси моей рабыне столовые приборы и кубок дамаса. Заслужила за красивое пение.

Обратил внимание, как мои воины смотрят на ожоги после прикосновения к ниаде и суеверно отводят взгляды.

— Что ж ты не рассказываешь, Рейн, что в Талладас за невестой едешь?

Я обернулся к Гаю, знатному лиону, который усадил на колени сразу двух танцовщиц и кормил их с руки сладкими сахарными шариками.

— А разве я похож на безумца или благодетеля? Кроме чистокровной самки Талладасу больше нечего нам предложить.

Возле Одейи поставили кубок и столовые приборы, но она продолжала смотреть впереди себя, даже не прикасаясь к еде. Я кивнул слуге и тот наполнил ее блюдо яствами, которые выбрал я сам.

— Значит, породнишься-таки с Лассарами, Рейн?

— Значит, захвачу больше земель, Гай. Валласарские и так мои. Почти все. Или ты предлагаешь захватить твою землю и присоединить ее к велеарской?

Лион дас Церон нахмурился, а все остальные расхохотались.

— Говорят, Лориэль дес Туарн славится красотой и кротостью нрава. Правда, в девках засиделась. Может не выдержать твоего валлаского темперамента.