Абхазские сказки и легенды - Хварцкия Игорь - Страница 56

С людьми, каковыми были Хатхуа, Омар и остальные мои товарищи, мне нечего было бояться среди лесов и скал ни диких зверей, ни злых людей. Но опасность и измена могли постигнуть в жилых местах, и Микан Соломон, осторожный и подозрительный, как все горцы, заметив свежие лошадиные следы по дороге из Абхазии к Псоу, куда мы сначала пошли, поворотил вправо и повел нас горами между этим селением и Цебельдою, к источникам Большого Зеленчуга, вытекающего из северной покатости гор, против источников Бзыба, текущего на юго-запад. Свежие лошадиные следы по дороге к Псоу озаботили Соломона потому, что накануне нашего отъезда из Абхазии у него находились два конных человека из означенного селения; они уверяли, что едут к берегу моря, а по всем признакам поспешили возвратиться домой. Соломон, не зная, чему приписать их обман, опасался, что они проведали про мое намерение идти через их селение, и возвратились туда для того, чтобы известить об этом народ и на нас напасть.

Не стану рассказывать подробности нашего путешествия, как мы в лесах теряли дорогу, как у нас лошади обрывались с крутизны, как мы в горах однажды остались без воды и как наконец добрели до перевала через хребет; скажу только несколько слов о переходах чрез главный снеговой хребет; это необходимо для пояснения обстоятельств, сопровождающих охоту за зубрами.

Два перехода мы уже сделали чрез хребты, покрытые вечным снегом, ночуя в сосновых лесах, растущих по близлежащим ущельям. Наконец мы подошли к главному хребту, покрытому, как белою пеленою, глубоким рыхлым снегом. Не могу точно определить его высоты; но мне кажется, что она в этом месте не превышает одиннадцати тысяч футов над уровнем моря. И на этой высоте дождя никогда не бывает, гроза бушует ниже по ущельям, и беспрестанно выпадающий снег оседает только от собственной тяжести или от теплоты солнечных лучей в самое жаркое летнее время. Поэтому верхняя оболочка этой снежной коры всегда рыхла и чрезвычайно опасна для путешественника, скрывая от его взгляда глубокие расщелины, угрожающие неизбежно погибелью, если он в них попадет.

Снег, выпавший накануне, отнял у нас надежду на перевод лошадей через хребет, а недостаток съестных припасов (всего у нас осталась баранья лопатка и несколько пригоршней проса), истощившихся от неожиданно дальнего пути, понуждал ускорить путешествие. Поэтому седла скрыли мы в лесу, лошадей бросили в ущелье на произвол судьбы, а сами начали пешие подниматься в гору. Омар шел впереди, испытывая снег длинным шестом, окованным железом; за ним тянулись все товарищи, ступая в его следы. По пояс погружались мы иногда в рыхлый снег и с большим трудом продвигались вперед. Для того чтобы предохранить зрение от вредного влияния солнечных лучей, ярко отражавшихся от снега ослепительной белизной, веки у нас были натерты разведенным порохом и мохнатые бараньи шапки надвинуты на глаза. Сафьянная горская обувь, в виде башмака без подошвы, называемая линейными казаками чувяки, от нагайского слова «шарек» (по-черкесски — сым, по-абазински — эмсы), у меня намокла и начала спадать с ноги; я ее снял по примеру моих товарищей и пошел босой. Таким образом мы поднимались часов шесть и наконец достигли долины, образующей перевал, шириною в полверсту. Здесь представились мне ряды огромных плит, не покрытых снегом и сложенных, как обыкновенно складывают камень в кубические сажени.

Эти массы плит тянулись отдельными рядами вдоль хребта, от одной высоты до другой, по всему пространству, которое можно было окинуть глазом. Почему снег не держится на этих плитах, легко объяснить: его сметает с их гладкой поверхности сильными ветрами; но почему и как они здесь появились в правильно сложенных массах, этого я не берусь решить. Если работала природа, то почему именно здесь, на самой высоте снежного хребта и нигде более в горах, где есть шифер, гранит и базальты, не находятся подобные, правильно положенные массы камня? Если работали люди, то с какой целью и какими средствами они могли это сделать? Эти именно скалы плит, находящиеся на главном снеговом хребте, послужили поводом к басне о каменной стене, построенной Искендером (Александром Великим) вдоль хребта Кавказских гор, от Дербента до Гагр, где хребет круто упирается в море и горою Сагдень оканчиваются высоты, покрытые вечным снегом. От этой горы хребет, вдоль восточного берега Черного моря, постепенно склоняясь к Анапе, не представляет более ни одной высоты, покрытой вечным снегом.

На самом краю спуска на северную сторону хребта чернелась гранитная скала четвероугольного вида, также не покрытая снегом. К этой гранитной скале подошли мои товарищи, мусульмане и христиане, и с видом глубочайшего смирения начали класть в небольшое углубление кто ножик, кто несколько пуль. И меня заставили принести подобную жертву духу гор, для того чтобы он нас без обиды пропустил через хребет и послал нам какую-нибудь дичину. В углублении скалы находилось множество стрел, пуль, ножей, шашечных клинков и обоюдоострых мечей, ржавевших там с незапамятных времен. Но ни один горец не решится коснуться этой святыни, страшась разгневать духа гор.

От этой скалы мы стали спускаться к источнику Зеленчуга по неизмеримой снежной крутизне. Кто не бывал в горах, покрытых снегом, тот не может себе представить, как труден подъем на гору и как легок спуск. Подымаешься несколько часов, а спускаешься с той же высоты в несколько минут; но как зато страшен кажется спуск для неопытного глаза и для непривычной ноги. Кажется, покатость так крута, что человек неминуемо должен упасть и, падая с уступа на уступ, раздробиться в глубине бездны. И действительно есть опасность, которую одна смелость может превозмочь. Должно с решительностью бежать вниз, сохраняя равновесие и ударяя пяткою в снежную покатость; тогда бег делается столь быстрым, что комки снега, оторванные ногою человека, едва поспевают за ним катиться, и он в несколько минут сбегает с высоты, на которую влезал несколько часов. За два дня до этого перехода, когда мне пришлось спускаться в первый раз со снежной высоты, я было остановился над кручею и требовал, чтобы меня повели другою дорогою; но абхазцы меня выучили спускаться; двое из них схватили меня под руки и помчались со мною вниз, доказав на опыте, что дело не столь трудно и опасно, как кажется на первый взгляд. Теперь я был уже не новичок, и мы стремглав бежали вниз, опережая один другого; некоторые из нас падали, но всегда на спину, удерживаясь пятками в снегу, вставали и продолжали бег; товарищи их смеялись. Вдруг над нашими головами раздался глухой гул, потом шум, подобный грому, и нас обдало сребристою снежною пылью. Абхазцы бросились в сторону, вскрикнув: «Аллах! Аллах!» Через несколько мгновений воздух очистился, и мы под ногами у себя увидели глыбы вновь накиданного снега. То был обвал, скатившийся с высоты хребта за несколько десятков саженей в сторону от этого места, по которому мы спускались. Муты и Кобзеч, оба христиане, перекрестились; Хаджи Соломон и Измаил, магометане, поблагодарили Аллаха за минование опасности, возгласив несколько раз Аллаху «экбер, лай, лай, ил Аллах», а Омар, не имевший никакой веры, только покачал головою, улыбнулся как умел и пошел своим путем. Хатхуа не был с нами; он отделился от толпы, когда мы только начали подниматься, для того чтобы, обогнув скалы, если представится возможность, погнать на нас стадо туров. Положение наше было очень неприятно: на семь человек оставалась в запасе одна баранья лопатка и несколько пригоршней проса; лошадей мы бросили за горою, а до первого жилого места, в котором мы могли показаться, считалось не менее пяти наших переходов. Вся наша надежда в столь затруднительном положении была возложена на Хатхуа, испытанном охотнике, который хорошо знал обычаи и привычки зверей, обитающих в горах и поэтому легче, чем каждый из нас, мог добыть продовольствие на остальное время пути. Но при всей своей ловкости и опытности он не успел убить тура или подогнать к нам этих животных, пасшихся по окрестным скалам.

Тура абхазцы называют абслаху, или каменным бараном, так же как и по-немецки — Steinbock. Животное это водится по скалам, близ вечных снегов, покрывающих главный хребет Кавказских гор. Его огромный рост, рога, цвет шерсти и вид достаточно известны; поэтому я скажу только несколько слов об охоте за турами, которые чрезвычайно осторожны и не подпускают к себе близко человека. От пасущегося стада выставляются во все стороны по высотам сторожевые туры, которые, едва завидев опасность, подают знак своим собратьям, и они опрометью мчатся вдаль, пробегая по тропинкам, недоступным ни человеку, ни другому животному, перепрыгивая со скалы на скалу, бросаясь вниз с довольно значительных высот. Одно есть средство подкараулить и убить тура: надобно отыскать след, по которому стадо имеет привычку ходить к воде, ночью засесть за камнями и выждать его приближение, что обыкновенно бывает на рассвете. Тогда охотник должен верно метить, чтоб не потерять напрасно первого выстрела, иначе испуганное стадо умчится из виду его прежде, чем он успеет зарядить ружье во второй раз. Там, где есть туры, водится и горная курочка[73], величиною с индейку, серая, с грудью, поднятою вверх, как у американской утки, питающаяся, как говорят горцы, пометом туров. Птенцов она выводит в расщелинах высоких скал и свистит наподобие человека, так что я несколько раз ошибался, принимая ее крик за свист человеческий.