Битва за Рим - Маккалоу Колин - Страница 4

Ее собеседник показал длинные клыки, и то была не улыбка: на мгновение Сулла сбросил маску, и Аврелия вдруг увидела кого-то совсем незнакомого. Но явилось ли это для нее неожиданностью? Вернее было бы сказать, что она догадывалась о существовании незнакомца, но никогда прежде с ним не сталкивалась. Лишенное человеческих свойств, оскаленное чудовище, способное только выть на луну. Впервые в жизни она испугалась всерьез.

По ее телу пробежала дрожь. Это насторожило чудовище и заставило спрятаться; Сулла снова укрылся за маской и застонал:

– Так что же мне делать, Аврелия? Что?

– Последний раз, когда я слышала от тебя упоминание о ней, – это было два года тому назад: ты говорил, что влюблен, хотя встречался с ней всего единожды. Опять-таки очень похоже на Юлиллу, и тем невыносимее. Конечно, она ничего не знает о Юлилле – за исключением того, что у тебя когда-то была жена, которая покончила с собой. Но это только прибавляет тебе привлекательности в ее глазах. Ведь это значит, что женщине опасно водить с тобой знакомство и уж тем более любить тебя. Каков соблазн! Нет, я боюсь, что малютка Далматика безнадежно запуталась в твоих сетях, хотя раскинул ты их ненамеренно.

Она немного поразмыслила, потом посмотрела ему прямо в глаза:

– Ничего не говори, Луций Корнелий, и ничего не предпринимай. Дождись, чтобы Марк Эмилий Скавр сам явился к тебе. Так тебя ни в чем нельзя будет упрекнуть. Только не дай ему повода для подозрений, даже самого пустякового. Запрети жене уходить, пока ты дома, чтобы Далматика не могла подкупить твоих слуг и таким путем проникнуть к тебе. Беда в том, что ты не понимаешь женщин и не слишком их любишь. Поэтому, когда они сходят по тебе с ума, ты теряешься и в тебе просыпается все самое худшее. Ее муж обязательно объявится у тебя. Но постарайся быть с ним любезным, заклинаю! Ему будет ох как неприятно наносить тебе визит – ведь он старик, муж молодой жены! И не носит рогов только из-за твоего безразличия. Поэтому ты должен сделать все, что в твоих силах, чтобы не задеть его гордость. В конце концов, он занимает не менее высокое положение, чем Гай Марий. – Она улыбнулась. – Знаю, Гай Марий с этим не согласился бы, но это так. Если ты стремишься стать претором, тебе нельзя оскорблять его.

Сулла выслушал советы, однако последовал не всем из них. Итак, он обзавелся непримиримым врагом, ибо не проявил должной обходительности – и не приложил ни малейших усилий, чтобы поберечь самолюбие Скавра.

Шестнадцать дней после его встречи с Аврелией прошли без происшествий, теперь он держался настороже, опасаясь соглядатаев Скавра и стараясь не дать ему ни малейшего доказательства неверности жены. Друзья Скавра и друзья самого Суллы обменивались понимающими ухмылками; уж они бы не пропустили ничего интересного; однако Сулла нарочито не замечал их.

Хуже всего было то, что он по-прежнему вожделел Далматику – или любил ее, или был ослеплен ею, или все вместе. Одним словом, история с Юлиллой повторялась: боль, ненависть, желание ринуться на любого, кто встанет ему поперек дороги. Мечты о любовных ласках Далматики сменялись мыслями о том, как он свернет ей шею и заставит плясать в агонии на залитой лунным светом поляне в Цирцеях, – о нет, так он убил свою мачеху! И все чаще Сулла выдвигал потайной ящичек шкафа, где хранилась посмертная маска его предка Публия Корнелия Суллы Руфина, фламина Юпитера, и вынимал пузырьки с ядами и коробочку со смертоносными порошками – так он убил Луция Гавия Стиха и силача Геркулеса Атланта. Грибы? Ими он отравил свою любовницу Никополис – отведай-ка их, Далматика!

Однако со времени смерти Юлиллы он многое переосмыслил и теперь лучше понимал самого себя; он не мог убить Далматику – так же как не мог лишить жизни Юлиллу. С женщинами из древних благородных семейств не существовало иного пути, кроме одного: довести дело до самого конца. И Сулла хорошо знал, что настанет день, когда они с Цецилией Метеллой Далматикой доведут до конца то, что он пока не решался даже начать.

Наконец Марк Эмилий Скавр постучался в его дверь – дверь, словно источавшую злодейство, помнившую руки тех, кто давно обратился в тени. Стоило Скавру коснуться этой двери, как яд проник внутрь, а у него лишь мелькнула мысль, что разговор будет тяжелее, чем он предполагал.

Усевшись в клиентское кресло, несгибаемый старик не сводил с бледного лица хозяина дома своих ясных зеленых глаз, словно споривших с морщинами на его лице и лысым черепом. Как бы ему хотелось не переступать этого порога, не ронять своей гордости, участвуя в этом фарсе!

– Я полагаю, ты знаешь, почему я здесь, Луций Корнелий, – молвил Скавр, глядя в глаза хозяину.

– Думаю, да, – был краткий ответ Суллы.

– Я намерен принести извинения за поведение моей жены и заверить тебя, что после нашего разговора приму меры, чтобы впредь у нее не было возможности досаждать тебе.

Уф! Кажется, проговорив заранее заготовленные слова, он остался жив и не сгорел со стыда. Однако, как ни бесстрастен был взгляд Суллы, старику все же почудилась в нем тень презрения, – вполне вероятно, только почудилась, но это сделало его врагом Суллы.

– Мне очень жаль, Марк Эмилий.

Ну скажи хоть что-нибудь, Сулла! Сними тяжесть с души старого олуха! Не вынуждай его сидеть перед тобой униженным! Вспомни советы Аврелии! Однако ему на ум не приходило ни единого спасительного словечка. Затем слова начали медленно шевелиться у него в мозгу, но язык будто окаменел.

– Было бы лучше для всех, если бы ты покинул Рим. Удались на время, скажем в Испанию, – наконец произнес Скавр. – Я слышал, что Луцию Корнелию Долабелле требуется помощь опытного человека.

Сулла замигал с деланым изумлением.

– Неужто? Я и не знал, что дело там приняло столь серьезный оборот! Однако, Марк Эмилий, я не могу сейчас сорваться с места и отправиться в Дальнюю Испанию. Я уже девять лет заседаю в сенате; настало время выдвинуть свою кандидатуру на должность претора.

Скавр судорожно проглотил слюну, но заставил себя продолжить учтивую беседу.

– Не в этом году, Луций Корнелий, – мягко произнес он. – На следующий год, годом позже… Сейчас тебе следует покинуть Рим.

– Марк Эмилий, я не совершил ничего предосудительного! – Нет, совершил, Сулла! Предосудительно то, что ты делаешь сейчас, ты топчешь его гордость! – Минуло уже три года с тех пор, как я достиг возраста, когда могу претендовать на должность претора, мое время истекает. Я выдвину свою кандидатуру в этом году, значит я должен оставаться в Риме.

– Прошу тебя пересмотреть это решение, – произнес Скавр, вставая.

– Не могу, Марк Эмилий.

– Если ты выдвинешь свою кандидатуру, Луций Корнелий, то, поверь, тебя будет ждать неудача. Как и на будущий год, годом позже и так далее, – предостерег Скавр, не повышая голоса. – Это я тебе обещаю. Запомни! Лучше уезжай.

– Повторяю, Марк Эмилий: я опечален происшедшим. Но я просто обязан остаться в Риме и добиваться преторской должности, – молвил Сулла.

Вот как обернулось дело. Оскорбленный и в auctoritas, и в dignitas, принцепс сената Марк Эмилий Скавр обладал достаточным влиянием, чтобы воспрепятствовать избранию Суллы. В списке фигурировали мелкие людишки, сплошь ничтожества, посредственности, дурачье. Что не помешало им стать преторами.

Публий Рутилий Руф узнал об истинном положении дел от Аврелии, своей племянницы. И, в свою очередь, пересказал историю Гаю Марию. То, что принцепс сената Скавр воспрепятствовал избранию Суллы, ни для кого не было секретом; но о причинах догадывались немногие. Поговаривали, правда, что виной всему было увлечение Далматики, однако после жарких дебатов общее мнение склонилось к тому, что это объяснение слишком поверхностно. Сам Скавр представлял дело так, будто он дал жене достаточно времени одуматься, а потом поговорил с ней (по его словам, обходительно, но с должной твердостью), из чего опять же не делал тайны ни от своих друзей, ни на Форуме.