Сказки народов Востока - Нагишкин Дмитрий Дмитриевич - Страница 16

И жена пообещала умирающему мужу выполнить его последнюю волю.

Когда Хан Сек Бону исполнилось семь лет, мать сказала:

— Пора выполнить волю отца. Десять лет предстоит тебе провести в учении. Ты познаешь за это время тысячу иероглифов, выучишь лучшие стихи, научишься медицине и прочтешь книги философов. После этого ты сможешь выдержать экзамен в Сеуле и станешь ученым, как хотел, отец.

Хан Сек Бон ушел учиться в Кэсон, и мать осталась одна в своем маленьком домике. Никто в деревне лучше ее не пек рисовых хлебцев. Они были и вкусны и красивы, всегда одинаковые, ровные, пышные. И поэтому все соседи покупали хлебцы только у нее.

Не было такого вечера, чтобы мать не думала о своем мальчике. Она скучала без него, горевала и плакала. По ночам мать высчитывала, сколько лет, месяцев и дней пройдет, прежде чем она увидит дорогого сына.

Но дней до встречи оставалось еще много.

И вот как-то вечером мать услышала близ чиби чьи-то шаги. Она открыла дверь и узнала своего сына.

Мать видела, что Хан Сек Бон измучен дальней дорогой, ей хотелось броситься к мальчику, прижать его к своей груди.

Но она не сделала этого. Она даже не улыбнулась своему сыну, только спросила:

— Почему ты вернулся раньше времени? Разве ты уже постиг все науки и можешь держать экзамен?

Хан Сек Бон не ожидал такого сурового приема от матери. Он заплакал и сказал:

— Я очень устал. Много десятков ли прошел я пешком и не ел со вчерашнего утра. Накормите меня, а утром я все Вам расскажу.

Ах, как хотелось матери обнять своего сына, поцеловать его, накормить лучшим, что было в доме, и уложить на циновку! Но она этого не сделала, а спросила снова:

— Разве ты уже постиг все науки, которые должен был познать за десять лет?

Сын ответил:

— Я изучил все науки, которые полагается пройти за десять лет, и потому вернулся к Вам раньше времени.

— Тогда возьми кисточку, тушь, бумагу и напиши первые десять иероглифов, — сказала мать.

Когда сын вынул из мешочка, что висел у него на поясе, тушь и кисточку, мать задула огонек светильника и оказала:

— Ты будешь рисовать в темноте иероглифы, а я — печь хлебцы.

Через некоторое время мать воскликнула:

— Хлебцы готовы!

И с этими словами она вновь зажгла светильник. Хан Сек Бон показал матери свою работу. В темноте иероглифы вышли некрасивые, неровные, а в нескольких местах были даже кляксы.

Тогда мать сказала:

— Посмотри на мои хлебцы.

Хан Сек Бон посмотрел на хлебцы. Они были ровные, красивые, одинаковые, аккуратные, точно мать их пекла при ярком свете.

А мать положила на плечо сына руку и промолвила:

— Возвращайся в Кэсон и приходи домой, когда минует срок и ты будешь знать в совершенстве все, что полагается тебе знать.

Взмолился Хан Сек Бон:

— О, позвольте мне остаться в доме до утра. Я шел к Вам, не останавливаясь, много дней и ночей, и нет у меня силы снова идти в такой далекий путь.

— Нет у тебя времени для отдыха, — ответила сурово мать. — Вот тебе на дорогу хлебцы — и прощай!

Пошел Хан Сек Бон в темноте по горным тропам. Тяжела была дорога в древний город Кэсон. Не раз преграждали ему путь горные потоки и завывали поблизости дикие звери.

Хан Сек Бон шел и горько плакал. Ему казалось, что мать несправедлива и жестока к нему, что она разлюбила его за те годы, что прожил он в Кэсоне.

Утром Хан Сек Бон развязал платок, в котором лежали хлебцы, и снова увидел, что хлебцы, испеченные в темноте, были прекрасны — один к одному, один к одному!

И тогда Хан Сек Бон впервые подумал: «Мать смогла в темноте выполнить хорошо свою работу, а я не смог. Значит, она делает свое дело лучше, чем я!»

Подумав так, Хан Сек Бон поспешил в Кэсон.

Прошло еще пять лет — и вновь мать услышала вечером шаги у своего домика. Она открыла дверь и снова увидела сына.

Хан Сек Бон протянул к матери руки, но мать сказала:

— Все ли науки ты постиг, что пришел домой?

— Все, — ответил сын.

И, вынув из мешочка бумагу, тушь и кисточку, он задул светильник.

Через десять минут Хан Сек Бон сказал:

— Можете зажечь светильник!

Мать осветила комнату и подошла к сыну. Перед ней лежал лист бумаги, заполненный иероглифами. Иероглифы были все четкие, ровные, красивые, один к одному, один к одному.

И тогда мать воскликнула:

— Как я ждала тебя! Как я соскучилась! Дай мне насмотреться на тебя, дай мне прижать тебя к своей груди!

…Прошли годы, и Хан Сек Бон стал знаменитым ученым. Когда уже ученики спрашивали его, как он стал таким ученым, Хан Сек Бон отвечал:

— Материнская любовь научила меня не щадить себя, делать все хорошо и честно. А кто делает все хорошо и честно, тот может стать всем, кем захочет.

Н. Ходза.

НЕЗРИМЫЙ ПРЕДАТЕЛЬ

Вьетнамская сказка

Много веков назад властвовал во Вьетнаме могущественный король Тук. До сих пор в глубине джунглей сохранились руины древних крепостей; они громоздятся по склонам гор. Изумление охватывает человека, когда он смотрит на эти развалины: какая нужна была сила, чтобы втащить сюда эти гигантские камни с высеченными изображениями пляшущих рыцарей с мечами в руках! В те времена вьетнамцы были рослыми, могучими людьми. Осталось мало таких богатырей. Это богачи, веками отбиравшие у бедного народа рис, постоянно держали его в голоде и нужде и тем довели людей до изнеможения.

Тук был грозным королем. Соседние страны боялись одного его имени, и никто не осмеливался напасть на королевство Тука. Даже могущественный, хитрый и алчный император Китая, что жил за Великой Китайской стеной, которую народ называл «непреодолимой горной преградой», стремился сохранить с Туком видимую дружбу. Дважды тайно посылал он своих полководцев против Тука, дважды войска китайского императора были разбиты (наголову и многие воины пали в битве.

Едва прибывал юнец с вестью о поражении китайских войск, как хитрый император немедленно посылал Туку письмо, в котором жаловался на самоуправство своих полководцев, просил простить его и обещал наказать обидчиков «брата моего и соседа». В доказательство своей дружбы император посылал Туку в ларце китайского лака, голову своего неудачливого полководца. Так он умерял справедливый гнев вьетнамского короля Тука.

Долгие бессонные ночи провел китайский император, раздумывая над тем, почему его более многочисленные и лучше вооруженные войска не выдерживают схватки с войсками Тука и, охваченные ужасом, бегут с поля боя. Не раз выслушивал он своих военачальников и старых воинов, но так и не мог найти источник своих поражений.

Наконец император послал ко двору вьетнамского короля своего сына Чан Ту-эя, надеясь, что сын женится на дочери короля Тука и от нее узнает тайну побед ее отца.

— Слушай меня! — шептал император сыну. — Ты молод и смел. Я верю, что дочь Тука, королевна Ми Чау, понравится тебе, а ты ей. Помни: ты должен узнать от нее, чем Тук сумел одолеть моих полководцев. Не думай, что я готовлю какую-нибудь измену. Между нами не может быть спора и тайн, раз я решил, что ты женишься на Ми Чау. Я буду гордиться тобой, если ты сможешь узнать от нее правду.

Чан Ту-эй захватил с собой богатые дары и отправился ко двору короля Тука. Проезжая через Великие Южные ворота, он увидел в долинах бесчисленные могилы воинов отца. Высокая трава росла на этих могилах, ветер колыхал тонкие стволы бамбука. Страх охватил Чан Ту-эя, и он страстно пожелал проникнуть в тайну короля Тука.

Король принял его радушно, с нескрываемым удовольствием. Днем время проходило в охоте на зверей, а по вечерам устраивались пиры. Танцовщицы при свете огромных светильников показывали свое искусство, а музыканты — умение извлекать из своих инструментов сладостные мелодии. Китайскому гостю очень понравилась юная Ми Чау, и он искренне радовался встрече с нею. Она тоже полюбила Чан Ту-эя.