Убийство в «Восточном экспрессе» - Кристи Агата - Страница 29

Пуаро оборвал его:

– Вы встречались с членами семьи Армстронгов?

– Да нет, не думаю. Хотя, кто его знает. Приведу вам некоторые цифры. Только в прошлом году я продал…

– Мсье, прошу вас, ближе к делу.

Итальянец умоляюще воздел руки:

– Тысячу раз простите!

– А теперь расскажите мне по возможности точнее, что вы делали вчера вечером после ужина.

– С удовольствием. Я как можно дольше просидел здесь, в ресторане. Тут все-таки веселее. Говорил с американцем, соседом по столу. Он продает ленты для машинок. Потом возвратился в купе. Там пусто. Жалкий Джон Буль, мой сосед, прислуживал своему хозяину. Наконец он возвратился, как всегда, мрачный. Разговор не поддерживал, буркал только «да» и «нет». Неприятная нация – англичане, такие необщительные. Сидит в углу, прямой, будто палку проглотил, и читает книгу. Потом приходит проводник, разбирает наши постели.

– Места четыре и пять, – пробормотал Пуаро.

– Совершенно верно, последнее купе. Моя полка верхняя. Я забрался наверх, читал, курил. У этого заморыша англичанина, по-моему, болели зубы. Он достал пузырек с каким-то вонючим лекарством. Лежал на полке, охал. Скоро я заснул, а когда просыпался, всякий раз слышал, как англичанин стонал.

– Вы не знаете, он не выходил ночью из купе?

– Нет. Я бы услышал. Когда дверь открывается, из коридора падает свет. Думаешь, что это таможенный досмотр на границе, и машинально просыпаешься.

– Он говорил с вами о хозяине? Ругал его?

– Я уже вам сказал: он со мной ни о чем не говорил. Угрюмый тип. Молчит, будто в рот воды набрал.

– Что вы курите; трубку, сигареты, сигары?

– Только сигареты.

Итальянец взял предложенную Пуаро сигарету.

– Вы бывали в Чикаго? – спросил мсье Бук.

– Бывал, прекрасный город, но я лучше знаю Нью-Йорк, Вашингтон и Детройт. А вы бывали в Америке? Нет? Обязательно поезжайте, такая…

Пуаро протянул Фоскарелли листок бумаги:

– Распишитесь, пожалуйста, и напишите ваш постоянный адрес.

Итальянец поставил подпись, украсив ее множеством роскошных росчерков. Потом, все так же заразительно улыбаясь, встал.

– Это все? Я больше вам не нужен? Всего хорошего, господа. Хорошо бы поскорее выбраться из заносов. У меня деловое свидание в Милане… – Он грустно покачал головой. – Не иначе, как упущу сделку, – сказал он уже на выходе.

Пуаро глянул на своего друга.

– Фоскарелли долго жил в Америке, – сказал мсье Бук, – вдобавок он итальянец, а итальянцы вечно хватаются за нож. К тому же, все они вруны. Я не люблю итальянцев.

– Lа se voit, – сказал Пуаро улыбаясь. – Что ж, возможно, вы и правы, мой друг, но должен вам напомнить, что у нас нет никаких улик против этого человека.

– А где же ваша психология? Разве итальянцы не хватаются за нож?

– Безусловно, хватаются, – согласился Пуаро. – Особенно в разгар ссоры. Но мы имеем дело с преступлением совсем другого рода. Я думаю, оно было заранее обдумано и тщательно разработано. Тут виден дальний прицел. И прежде всего это – как бы поточнее выразиться? – преступление, не характерное для латинянина. Оно свидетельствует о холодном, изобретательном, расчетливом уме, более типичном, как мне кажется, для англосакса.

Он взял со стола два последних паспорта.

– А теперь, – сказал он, – вызовем мисс Мэри Дебенхэм.

Мери Дебенхэм вошла в ресторан, и Пуаро снова убедился, что в свое время не ошибся в ее оценке.

На девушке был черный костюм и лиловато-серая блузка. Тщательно уложенная – волосок к волоску – прическа. И движения у нее были такие же продуманные, как прическа.

Она села напротив Пуаро и мсье Бука и вопросительно посмотрела на них.

– Вас зовут Мэри Хермиона Дебенхэм и вам двадцать шесть лет? – начал допрос Пуаро.

– Да.

– Вы англичанка?

– Да.

– Будьте любезны, мадемуазель, написать на этом листке ваш постоянный адрес.

Она написала несколько слов аккуратным, разборчивым почерком.

– А теперь, мадемуазель, что вы расскажете нам о событиях прошлой ночи?

– Боюсь, мне нечего вам рассказать. Я легла и сразу заснула.

– Вас очень огорчает, мадемуазель, что в поезде было совершено преступление?

Девушка явно не ожидала такого вопроса. Зрачки ее едва заметно расширились:

– Я вас не понимаю.

– А ведь это очень простой вопрос, мадемуазель. Я могу повторить: вы огорчены тем, что в нашем поезде было совершено преступление?

– Я как-то не думала об этом. Нет, не могу сказать, чтобы меня это огорчило.

– Значит, для вас в преступлении нет ничего из ряда вон выходящего?

– Конечно, такое происшествие весьма неприятно, – невозмутимо сказала Мэри Дебенхэм.

– Вы типичная англичанка, мадемуазель. Вам чужды волнения.

Она улыбнулась:

– Боюсь, что не смогу закатить истерику, чтобы доказать вам, какая я чувствительная. К тому же люди умирают ежедневно.

– Умирают, да. Но убийства случаются несколько реже.

– Разумеется.

– Вы не были знакомы с убитым?

– Я впервые увидела его вчера за завтраком.

– Какое он на вас произвел впечатление?

– Я не обратила на него внимания.

– Он не показался вам человеком злым?

Она слегка пожала плечами:

– Право же, я о нем не думала.

Пуаро зорко глянул на нее.

– Мне кажется, вы слегка презираете мои методы следствия, – сказал он с хитрым огоньком в глазах, – думаете, что англичанин повел бы следствие иначе. Он бы отсек все ненужное и строго придерживался фактов, – словом, вел бы дело методично и организованно. Но у меня, мадемуазель, есть свои причуды. Прежде всего я присматриваюсь к свидетелю, определяю его характер и в соответствии с этим задаю вопросы. Несколько минут назад я допрашивал господина, который рвался сообщить мне свои соображения по самым разным вопросам. Так вот, ему я не позволял отвлекаться и требовал, чтобы он отвечал только «да» и «нет». За ним приходите вы. Я сразу понимаю, что вы человек аккуратный, методичный, не станете отвлекаться, будете отвечать коротко и по существу. А так как в нас живет дух противоречия, вам я задаю совершенно другие вопросы. Я спрашиваю, что вы чувствуете, что думаете. Вам не нравится этот метод?