Красные самолеты - Чутко Игорь Эммануилович - Страница 24

Практически это привело его к единой и очень простой формуле для определения любой из мировых констант с любой степенью точности.

Большую часть этих соображений Роберт Людовигович сформулировал еще в конце 30-х годов. В 1950 году его работы заинтересовали академика С.И.Вавилова, затем академиков М.В.Келдыша, Н.Н.Боголюбова, Б.М.Понтекорво; а до этого его сообщения натолкнули ученых на решение некоторых вопросов оптики[14]. Можно и, наверное, нужно спорить с тем, как он обосновывает свои выводы, но пока что результаты расчетов и экспериментов совпадают во всем доступном для сравнения диапазоне (сравнение было проведено в Объединенном институте ядерных исследований в Дубне). И в 1962 году Н.Н.Боголюбов писал в редакцию «Журнала экспериментальной и теоретической физики»: «В этой работе автор предлагает простую формулу для определения основных физических постоянных, в которой для подбора служат только несколько целых чисел. Ввиду того, что такой довольно любопытный результат может представить интерес независимо от вопросов обоснования его, считаю целесообразным опубликовать его в „Письмах в редакцию ЖЭТФ“».

2

Он жил как бы в большем числе измерений, логика его поступков не всегда представлялась очевидной. По «незыблемым», веками утвержденным понятиям, Роберт Орос ди Бартини, наследник большого состояния, должен был стать или военным, или чиновником, или священнослужителем. А он ушел в естественные науки. Правда, как мы видели, для этого были объективные основания, предпосылки, в том числе круг интересов его семьи. Физикой и химией там интересовались больше, чем богословием; происхождением жизни – больше, чем древностью собственного рода; сочинения Вольтера и Леонардо предпочитали сочинениям Макиавелли, историю Греции – подлой истории дома Борджиа…

Только ведь и в светлой Элладе были рабы… Родители и доктор Бальтазаро объяснили Роберто, что человечество, по Дарвину и Геккелю, очень молодо, поэтому золотой век не был, а только еще будет. Но они считали, что золотой век придет когда-нибудь сам собой, а Роберто вырос и понял, что сами собой такие времена не наступают. Отец, человек просвещенный, жил идеалами Монтескье, Руссо, Д'Аламбера, но при всем том оставался бароном и королевским сановником. И никто, кроме сына, не видел в этом нестерпимого противоречия. А Роберто увидел – с другой позиции, с другой «оси координат». «Выбор мировоззренческой позиции, – пишет профессор П.Симонов, – есть результат не столько рассудочного ознакомления с различными точками зрения, сколько результат самовоспитания. Это особенно заметно, когда речь идет о человеке, принадлежавшем по рождению к господствующему классу, который оказался способен разделить интересы совершенно иной социальной группы и отстаивать их как свои»[15].

Началась первая мировая война. Газеты закричали о победе, что после скорой и решительной победы будет замечательная жизнь: все пойдет по-старому…

– Не может этого быть! – подумал тогда семнадцатилетний курсант летной школы Роберто ди Бартини. – По-старому? Не может быть, чтобы такая катастрофа ничему нас не научила!

Кончилась война. Считалось очевидным, что изрядно хлебнувший горя бывший фронтовик поселится в богатом родительском доме. Отец ему написал: «Я знаю, что ты стал коммунистом, и все же не хочу, не имею права влиять на твои убеждения. Это – дело твоей совести. Но я прошу: живи у меня. Ведь я теперь один. И я люблю тебя, Роберто…»

Молодой Бартини к отцу не вернулся: не считал для себя возможным жить лучше, чем живут его единомышленники. Он снимал углы, порой рад бывал и месту в ночлежке, работал мостильщиком, шофером, разметчиком на заводе «Изотта – Фраскини». Пока была возможность – пока не потребовалось уйти в подполье, – учился: инженерному делу и летному. Инструктором его был известный впоследствии летчик Донати, мировой рекордсмен.

В 1972 году отмечалось семидесятипятилетие Р.Л.Бартини. Подводился итог третьему этапу его жизни и работы, с выводами на дальнейшее. О прошлом, сказал Роберт Людовигович на одном из юбилейных мероприятий, сведения у нас довольно точные: известно, что было, что из этого было хорошо, а что плохо, где мы ошиблись, а где преуспели…

– Но, достоверно зная то, что было, мы над прошлым уже не властны. О будущем у нас есть всего лишь предположения, но только в будущем мы можем что-то предотвратить, а что-то вызвать к жизни. Можем сделать так, чтобы жизнь стала лучше.

Вот тебе раз! Недавно еще было «неразрушимо звено…», а теперь прошлое можно сдать в архив, отделить его от настоящего и будущего. «Как это понимать? – спросил я Бартини. – Где здесь неочевидная истина?»

"Я как-то рассказал вам, – ответил он, – о поразившей меня в детстве модели человеческой истории: про двадцать шагов и пятьсот тысяч шагов. Есть еще одна такая модель, новее и нагляднее. В одной из знаменитых европейских столиц стоит древний обелиск, шестидесятиметровая «Игла Клеопатры». И вот однажды космогонист Джине, автор популярной в недавнем прошлом гипотезы об образовании нашей планетной системы, подсчитал, что если все время существования жизни на земле изобразить в масштабе в виде этой иглы, а сверху положить мелкую монетку, английский пенни, то в том же масштабе толщина пенни изобразит время существования человека. А если на монету положить еще и почтовую марку, то ее толщина представит так называемый исторический период жизни человечества. Что же тогда остается на долю отдельного промелькнувшего на Земле создания или даже целых исторических глав, например инквизиции?

Это, понятно, говорит не о ничтожности инквизиции или, скажем, Возрождения, или императорского Рима, а только об их месте в череде минувших и предстоящих событий. Как и о нашем месте в череде поколений. Но пока мы живем, от нас зависит, станет ли обелиск выше".

Величайшим свойством человеческого гения академик Л.Д.Ландау считал способность понять то, чего мы уже не и силах вообразить.

«Каждый переделывает и изменяет самого себя в той мере, в какой он изменяет и переделывает весь комплекс взаимоотношений, в котором сам он является узлом, куда сходятся все нити». Эти слова А. Грамши я нашел в бумагах Р.Л.Бартини.

– Не понятое вами остерегайтесь называть неосуществимым, – советовал Роберт Людовигович работавшим с ним конструкторам. – То, что вам представляется недостижимым, может оказаться легко достижимым для других. Я, например, не в силах подпрыгнуть на два метра, а для Валерия Брумеля это не задача.

О.К.Антонов: «Все проекты Бартини в высшей степени оригинальны. Но нарочно к оригинальности он не стремился, она рождалась из его подхода к делу…»

Е.М.Жмулин, заместитель начальника ЦАГИ: «Важное значение имеет познание творческой лаборатории Р.Л.Биртини, „генератора идей“, создателя оригинальных машин, первооткрывателя новых явлений в природе».

И.Ф.Флоров, доктор технических наук: «Опережающий, революционный характер всей деятельности Роберта Людовиговича Бартини хорошо виден на Примере развития скоростной авиации, где его самолеты нередко на десятки лет опережали мировой уровень авиационной техники».

И.А.Берлин, бывший заместитель Р.Л.Бартини: «Он говорил, что ни в коем случае не следует спорить с заказчиком из-за технических требований к машине. Они не от легкой жизни придумываются, поэтому их не отвергать надо, а, наоборот, перевыполнять!»

А.Д.Алексеев, полярный летчик, в прошлом летчик-испытатель в ОКБ Р.Л.Бартини: «Он был из тех, кто ни на миг не терялся в неожиданно наступавших трудных обстоятельствах. По этому критерию, почему-то никакими инструкциями не предусмотренному, я проверял летчиков, служа в последние годы инспектором».

Н.В.Моравин, сварщик: «Приходим утром – а у него уже свет в окнах. Уходим вечером – а у него еще свет. По-другому не бывало. В цехе не с каждым поговорит, это невозможно, но на работу каждого посмотрит, если надо – вникнет. Обратиться к нему было очень просто… Столовая у нас была далеко, поэтому он велел для ночной смены накрывать столы в кабинете начальника цеха. Не думайте, что это мелочь! – у нас от нее на душе теплело…»