Меж молотом и наковальней (СИ) - Алмазная Анна - Страница 6

— Хорошая девочка, — усмехнулась Зеленая. — Итак, амнезию вампиру на три дня мы обеспечили. Теперь это.

На этот раз камень был зеленым и теплым на ощупь, а буквы серебристыми. Но мне уже надоела игра. Очень хотелось спать. Глаза слипались, все расплылось в тумане, а где-то вдалеке русалка зачем-то требовала:

— Читай! Читай же!

— Устала, — прошептала я.

— Дай, помогу. — Маман появилась так неожиданно, что я чуть было в воду не свалилась.

Камень у меня отобрали, но я как-то и не сопротивлялась. Отрубилась я под возмущающиеся крики Зеленой, и мерно что-то читающий голос Маман. Читала она гораздо лучше, чем я. С выражением.

Где-то вдалеке пробили часы полночь. Спалось мне на этот раз гораздо менее удобно, зато без муторных сновидений.

Глава четвертая. Последствия

Разбудил меня громкий смех. Ну кто же такой добрый-то, а? Голова же болит, за что…

С трудом продрав глаза, я села на полу, потирая виски. Боже, я опять спала на земле? Но, вроде, в Магистрат вернулась… Почему я в гроте Зеленой? И плывет же… как все плывет… и вставать как неохота. Ну какого ж черта? Дома, называется, поспать нормально и то нельзя!

— Во девки дают, — продолжал смеяться Призрак. — Хорошо гуляют!

— Замолчи… — зло прошипела я. — Итак голова раскалывается…

В ответ меня от души окатили холодной водой, и к смеху Призрака присоединилось не слишком доброе шипение Зеленой.

— Ты хоть соображаешь, что натворила?

— Не-е-е-е-е-е… — протянула я, усиленно стараясь вспомнить вчерашнее. Как шла в грот с Маман помню, как Маман отрубилась помню, как начала пить с Зеленой помню. Люди, что дальше-то было? И почему Призрак продолжает ржать, а Зеленая обиженно водит по воде хвостом и глаза ее гневом горят, как два изумруда. Хороша! Хороша-то хороша, но злится-то она чего?

Что я натворила? Хорошо хоть Мадам рядом не наблюдалось. Может, хоть тут пронесло, и она не была свидетелем моего, несомненно, эффектного выступления.

— Э-э-э-э, — начала я перебирать варианты. — Я вчера пела?

Пою я… очень плохо. И только пьяная или когда никто не слышит. Но Зеленая лишь выплюнула в ответ короткое:

— Нет! — и я поняла, что дело плохо. Очень плохо, потому что песни мне еще простят, может быть, а тут явно что-то похуже.

— Танцевала? — похолодела я.

Танцевать я совсем не умею… но мало ли. Говорят, пьяный умеет все! Или думает, что умеет.

— Нет!

— Э… к твоему тритону приставала? — предположила я наихудшее. — Зеленая, родная, да брось ты, мужики с хвостами совсем не в моем вкусе. Ну честное слово! Никогда в жизни!

Призрак еще больше залился хохотом, и, поняв, что сморозила очередную глупость, я густо покраснела. Да и Зеленая губки поджала, видно, за своего «хвостатого» обиделась. Беда с парнями подруг. Похвалишь, плохо. Не похвалишь, тоже плохо. Лучше о них вообще не вспоминать. Но жеж… если надо…

— И все же? — пробормотала я. — Что я вчера натворила?

Ответить мне не успели: дверь в грот распахнулась, от души долбанув по стене, по скользким ступенькам сбежала Маша. И как еще шею себе не свернула? На таких каблучищах? Да и с каких пор Маша так по гротам носится? Она же… Дама!

— К Маман кавалер пришел! — Призрак смеяться перестал, икнув.

Зеленая округлила глаза и живенько скрылась среди водорослей, будто и не было ее. До меня дошло медленнее всех, да и удивляться-то особо не хотелось, больно уж голова болела. Кавалер? Ну и что?

— Да ну… кто к Маман может прийти. Тролль местный? — прошептала я. — И потише говори, голова же болит…

— Голова ей болит. — Маша зловеще сузила глаза. — В дверь вампир влюбленный стучится, а ей голова болит? Признавайтесь, чья это работа! Не просто так же он приперся, что-то кто-то должен был сделать, а сделать в этом доме можете только вы!

И тут я начала вспоминать… Почему-то мигом перестала болеть голова, зато противно заныло внутри. Так бывает, когда выкинешь глупость и поймешь вдруг, что выкинул…

— Твою ж… — выругалась я.

Маша поморщилась, но, вне обыкновения, замечания мне не сделала. Никто не сделал. Но и не смеялся больше никто, какой тут уже смех, исправлять надо, спасать, что можно спасти!

Я неуклюже поднялась, бросилась к лестнице и, метеоритом пролетев по коридорам, выбежала в общий зал.

В тот же миг мне захотелось обратно, хотя представшее передо мной зрелище было на самом деле эффектно и красиво. Такую сцену не то что в жизни, в фильмах фиг увидишь: льется через окна лунный свет, кутает все вокруг в серебристый полумрак, а среди витых колон нашей залы, на сияющем паркете — красавчик-вампир, одетый в новенький, синий с серебристой вышивкой камзольчик. С собранными в хвост золотистыми волосами, в обтягивающих… очень даже все обтягивающих… лосинах и туфельках с бантиками. Герой-любовник с обложки дамского романа, ага!

И при этом, странное дело, конкретно этого чуда мне совсем не хотелось. Одно глупое заклинание, и из опытного искусителя, которого я видела в зеркале, вампирчик превратился в не слишком привлекательного, пылко влюбленного вьюношу. Несчастный, грустный, застыл он посреди залы с огромным букетом ярко-алых роз и с надеждой смотрел на лестницу, крытую красной ковровой дорожкой… Такими глазками побитой собаки… а-ля европейский Хатико, ага. Ждал… жаждал. Любил!

Маман!

Пристрелите меня кто-нибудь, как я это теперь исправлять буду?

Но гость уже приперся, теперь пора выпроваживать!

— Это… — с надеждой пробормотала я. — Рассвет как бы скоро. Тебе, родной, баиньки, пора, в гро… тьфу, летучей мышкой в пещерки. Может, до завтра подождем?

Читай, я перерою все старые книги, подниму все знакомства, на какие способна, устрою Зеленой допрос с пристрастием, найду противоядие и вылечу бедного вампирчика от пагубной страсти… пока его Маман к рукам не прибрала.

Но влюбленные вьюноши оказались тварями на редкость упрямыми. «Бедненький вампирчик» даже взглядом меня не удостоил, лишь презрительно скривил губы, будто я какую глупость сморозила, и изволил холодно ответить:

— Что за бред ты несешь? С какой радости я должен спать в пещерах? Я хочу весь день провести в объятиях моей ненаглядной Оленьки…

Еще и глазки закатил, да вздохнул мечтательно, наверное, представил, как он там с «Оленькой» денничать будет.

Что «Маман» звали «Оленькой» я, честно говоря, до сих пор и не знала. Зато знала, что влюбленного вампира ей показывать нельзя. Совсем нельзя. Быстренько соображая, я начала на ходу выдумывать:

— Ма… Оленьке приготовиться надо. Ну там к парихмахеру сходить, в косметический салон, платьице новое купить!

— Зачем ей платьице? — усмехнулся вампир. — Все равно снимем. И прическу растреплем… в кровати трудно быть причесанным. И краситься ей совсем же не надо. Она у меня итак красавица!

Нифига себе заклинаннице? Прям мечта любовного романа, ага… и заморашкой любить будет. А что с этой мечтой теперь делать?

— Ольги теперь нет, подождать надо, — улыбнулась я, хотя улыбка, наверняка, вышла вымученной. — Может, пойдем ко мне в кабинет, чего-нибудь выпьем… — от одной мысли о спиртном мне вдруг стало муторно. Впрочем, какое спиртное… кровь я где возьму? Но найдем! На крайнюю ситуацию и меры должны быть крайние. Так всегда — один раз хорошо погуляешь, а потом долго расплачивайся. — Подождем. Поговорим.

…подумаем, как беды избежать. Вампира опоить, пусть дрыхнет, и сразу искать Зеленую, требовать отворотное заклинание. Я ж водяной магии совсем не знаю, в эти игры с камушками играла впервые…

Или дать амурному вампирчику чего покрепче, пусть продрыхнет денька три, а потом, как проснется, так и помнить ничего не будет… очень на то надеюсь.

Что у нас там есть "покрепче"?

Но все мои планы, увы и ах, сорвала Маман. Ничего не подозревающая, одетая в бесцветный балахон, она появилась в дверях кухни с сегодняшней французской булкой в руках. Судя по цветущему виду, похмелье ее особо не мучило.