Мертвые, вставайте! - Варгас Фред - Страница 45

– «Историк не должен отказываться что-либо слышать», – сказал Люсьен.

Но Марк вышел, крикнув Люсьену, чтобы тот катился ко всем чертям с его Историей, и побежал по улице, зажав уши руками.

– Чувствительный малый, – сказал Вандузлер. Люсьен вернулся в свою комнату. Забыть обо

всем. Работать.

Вандузлер остался с фотографией один на один. Голова у него раскалывалась. Легенек сейчас как раз должен был прочесывать места, где собирались клошары. Чтобы найти женщину, пропавшую после второго июня. Когда они расстались, под Аус-терлицким мостом уже обнаружился один след: постоянная обитательница этих мест по имени Луиза, которую никакими угрозами не удавалось выгнать из ее пролета под мостом, обставленного старыми коробками, хорошо известная своими скандальными выходками на Лионском вокзале, похоже, отсутствовала на своем посту уже больше недели. Вероятно, София Прекрасная выманила ее оттуда и сожгла.

Да, у него раскалывалась голова.

34

Марк бежал долго, до тех пор, пока его не оставили силы, пока он не почувствовал, как рвутся легкие. Задыхаясь, в промокшей на спине рубашке, он опустился на подвернувшуюся каменную тумбу. От нее несло собачьей мочой. Ему было наплевать. Сжав руками гудящую голову, он размышлял. Охваченный отвращением и обезумевший, он пытался обрести спокойствие, чтобы иметь возможность думать. Не топать ногами, как из-за резинового мячика. Не заниматься тектоникой плит. Сидя на этой вонючей тумбе, думать не получалось. Он должен был шагать, медленно куда-то идти. Но сначала нужно было перевести дыхание. Он посмотрел, куда его занесло. Авеню д'Итали. Он забежал так далеко? Осторожно поднявшись, он вытер лоб и подошел к станции метро. «Мезон-Бланш». Белый дом. Это ему что-то напоминало. Ах да, Белый Кит. Моби Дик. Прибитая пятифранковая монета. В этом весь крестный: ему нравится забавляться, когда вокруг все погружается в хаос. Нужно вернуться по авеню д'Итали. Идти размеренными шагами. Привыкнуть к этой мысли. Почему ему так не хочется, чтобы все это сделала именно София? Потому что однажды утром он повстречал ее перед садовой решеткой? И тем не менее существует убийственное обвинение Кристофа Домпьера. Кристоф. Марк застыл. Двинулся снова. Остановился. Выпил чашку кофе. И снова пошел.

Только к девяти вечера, изголодавшийся и с тяжелой головой, добрался он до Гнилой лачуги. Вошел в трапезную, чтобы отрезать себе кусок хлеба. Легенек разговаривал с крестным. В руках у обоих были игральные карты.

– Старый бродяга, приятель Луизы, Реймон с Аустерлицкого моста, – говорил Легенек, – утверждает, что неделю назад, в среду, за ней приходила какая-то красивая женщина. Насчет среды Реймон уверен. Женщина была хорошо одета и, когда говорила, клала руку себе на грудь. Крою пиками.

– Она предложила Луизе какое-то дело? – спросил Вандузлер, выкладывая три карты, причем одну из них рубашкой кверху.

– Вот-вот. Реймон не знает, что именно, но у Луизы была назначена встреча, и она была «вся из себя довольная». Ничего себе дельце… Поджариться в старой машине в Мезон-Альфоре… Бедная Луиза. Что у тебя?

– Без треф. Сбрасывай. А что думает об этом судмедэксперт?

– Говорит, больше похоже на Луизу, судя по зубам. Он полагал, что они должны были лучше сохраниться. Сам понимаешь, у Луизы и зубов-то почти не осталось. Так что теперь ясно, в чем дело. Может быть, потому София ее и выбрала. Я беру твои червы и бью гарпуном бубнового валета.

Марк сунул хлеб в карман, а в другой положил два яблока. Задумался было, в какую это странную игру играют два фараона. Наплевать. Ему нужно было шагать. Он еще не закончил шагать. И к той мысли пока не привык. Он снова вышел из дома и ушел по другой стороне улицы Шаль, пройдя перед Западным фронтом. Скоро стемнеет.

Шагал он еще добрых два часа. Один яблочный огрызок он оставил на краю фонтана Сен-Мишель, другой – на постаменте Бельфорского льва. Чтобы добраться до этого льва и вскарабкаться на его постамент, он потратил немало усилий. Есть стихотворение, в котором говорится, что по ночам Бельфорский лев спокойно разгуливает по Парижу. Хорошо хоть насчет льва точно известно, что это чепуха. Спрыгнув на землю, Марк чувствовал себя уже намного лучше. Он вернулся на улицу Шаль, и хотя голова у него еще побаливала, но уже не так сильно. Он освоился с мыслью. Он понял. Все в порядке. Он знал, где София. Он потратил на это немало времени.

Спокойно вошел он в темную трапезную. Была половина двенадцатого, все спали. Он зажег свет, наполнил чайник. Ужасной фотографии на деревянном столе уже не было. На нем лежал только клочок бумаги. Это была записка Матиаса: «Жюльет считает, что догадалась, где она прячется. Я еду с ней в Дурдан. Боюсь, как бы она не попыталась помочь ей сбежать. Если будут новости, позвоню Александре. С первобытным приветом. Матиас».

Марк чуть не выронил чайник.

– Идиот! – прошептал он. – Нет, ну какой идиот!

Перепрыгивая через ступеньки, он взлетел на четвертый этаж.

– Одевайся, Люсьен! – закричал он, тормоша его.

Люсьен открыл глаза, готовый к отпору.

– Нет, без вопросов, без комментариев. Ты мне нужен! Шевелись!

Так же быстро Марк поднялся на пятый, где встряхнул Вандузлера.

– Она собирается удрать! – сказал Марк, задыхаясь. – Скорее, Жюльет с Матиасом уехали! Этот дурак Матиас не понимает опасности. Я еду с Люсьеном. Вытаскивай из постели Легенека. Поезжай с его людьми в Дурдан, – аллея Высоких Тисов, двенадцать.

Марк вылетел пулей. У него не гнулись ноги от того, что он сегодня столько бегал. Одуревший от сна Люсьен спускался по лестнице, надевая ботинки, с галстуком в руке.

– Жду тебя перед домом Реливо! – крикнул ему Марк на ходу.

Он скатился по лестнице, пронесся через сад и заорал перед домом Реливо.

Реливо подозрительно выглянул в окно. Он только недавно вернулся, и говорят, надпись на черной машине потрясла его.

– Бросьте мне ключи от вашей машины! – проорал Марк. – Вопрос жизни и смерти!

Реливо не раздумывал. Несколько секунд спустя Марк уже ловил ключи, летевшие через садовую решетку.

Можно было думать о Реливо все, что угодно, но ключи он бросал отменно.

– Спасибо! – выкрикнул Марк.

Он включил зажигание, завел машину и открыл дверцу, подхватывая Люсьена. Люсьен завязал галстук, положил себе на колени маленькую плоскую бутылочку, откинул сиденье назад и устроился поудобнее.

– Что это за бутылка? – спросил Марк.

– Кондитерский ром. На всякий случай.

– Где ты его взял?

– Он мой. Это для выпечки.

Марк пожал плечами. В этом был весь Люсьен.

Марк вел машину быстро, сжав зубы. Париж, полночь, скорость. Был вечер пятницы, движение было затруднено, и Марк обливался потом: он лавировал, обгонял, проезжал на красный свет. Лишь вырвавшись из Парижа и выехав на пустую автомагистраль, он почувствовал себя способным говорить.

– Да за кого Матиас себя принимает? – воскликнул он. – Вздумал тягаться с женщиной, уже укокошившей кучу народа? Он не соображает! Ведь она будет похуже зубра!

Поскольку Люсьен не отвечал, Марк бросил на него быстрый взгляд. Этот слабоумный спал, к тому же глубоко.

– Люсьен! – крикнул Марк. – Проснись!

Ничего не поделаешь. Если этот тип решал поспать, вывести его из этого состояния без его согласия невозможно. Это как с Первой мировой. Марк прибавил газу.

Он затормозил перед номером двенадцатым по аллее Высоких Тисов в час ночи. Большие деревянные ворота дома Софии были закрыты. Марк выволок Люсьена из машины и поставил на ноги.

– Проснись! – повторил Марк.

– Не кричи, – сказал Люсьен. – Я проснулся. Я всегда просыпаюсь, когда знаю, что становлюсь нужен.

– Поторопись, – сказал Марк. – Подсади меня, как в прошлый раз.

– Сними башмаки, – сказал Люсьен.

– Ты в своем уме? Мы и так уже, может быть, опоздали! Давай подставляй руки, в обуви я или нет!

Марк оперся ногой на руки Люсьена и дотянулся до верха стены. Ему пришлось сделать усилие, чтобы суметь оседлать ее.