Мертвые, вставайте! - Варгас Фред - Страница 39

Марк посидел там еще недолго, машинально бороздя землю пальцами. Он подобрал маленький керамический обломок, который показался ему относящимся скорее к шестнадцатому, чем к восемнадцатому веку. Но в этом он не особенно разбирался и сунул его себе в карман. Он поднялся, похлопал дерево по стволу, сообщая ему, что уходит, и предпринял новый штурм решетки. Уже коснувшись мусорного бака ногами, он увидел приближавшегося крестного.

– Сама сдержанность, – сказал Вандузлер.

– Подумаешь, – сказал Марк, вытирая руки о брюки. – Я только навестил дерево.

– И что оно тебе сказало?

– Что ищейки Легенека докопались до самого шестнадцатого века, глубже, чем мы. Матиас не так уж не прав, земля может говорить. Как твои дела?

– Спускайся с мусорного бака, а то я до тебя не докричусь. Кристоф Домпьер действительно сын критика Даниэля Домпьера. Так что это мы выяснили. Ну а Легенек приказал начать поиски в архивах Симеонидиса, но, как и мы, почти не продвинулся. Одна радость – все восемнадцать лодок, пропавших в Бретани, вернулись в порт.

Проходя через сад, Марк забрал свою кружку. На дне оставалась капелька холодного кофе, которую он допил.

– Почти полдень, – сказал он. – Пойду ополоснусь и смотаюсь в бочку, пора перекусить.

– Это роскошь, – сказал Вандузлер.

– Да, но сегодня четверг. В память Софии.

– А может, ради встречи с Александрой? Или ради телячьего рагу?

– Я этого не говорил. Так ты идешь?

Александра сидела на своем обычном месте и, выбиваясь из сил, кормила сына, который был в капризном настроении. Марк погладил Кирилла по голове и дал ему поиграть своими перстнями. Мальчику нравились перстни святого Марка. Марк говорил, что их подарил ему один волшебник, что перстни с секретом, но он никак не может его разгадать. Волшебник умчался на переменку, так ничего и не объяснив. Кирилл их и тер, и поворачивал, и дул на них, но ничего не происходило. Марк подошел пожать руку Матиасу, который словно прирос к стойке бара.

– Что с тобой? – спросил Марк. – Ты будто окаменел.

– Я не окаменел, я застрял. Переодевался на бегу и все надел – и рубашку, и жилет, и бабочку, – но забыл ботинки. А Жюльет говорит, что в сандалиях обслуживать нельзя. Забавно, что для нее это так принципиально.

– Я ее понимаю, – сказал Марк. – Я тебе их принесу. Приготовь мне порцию рагу.

Пять минут спустя Марк вернулся с ботинками и с трубкой со светлой землей.

– Помнишь эту трубку и эту землю? – спросил он Матиаса.

– Разумеется.

– Утром я сходил поздоровался с деревом. Там на поверхности уже другая земля. Она черная и жирная.

– Как у тебя под ногтями?

– Точно.

– Это означает, что полицейские копали глубже, чем мы.

– Да. Я так и подумал.

Марк сунул трубку себе в карман и ощутил под пальцами керамический обломок. Марк перекладывал из кармана в карман множество бесполезных вещиц, от которых потом ему уже не удавалось отделаться. Его карманы, как и его память, редко оставляли его в покое.

Переобувшись, Матиас усадил Марка и Вандуз-лера за стол Александры, которая сказала, что они ей не помешают. Она ничего не говорила о вчерашнем допросе, и Марк предпочел не расспрашивать. Александра спросила, как они съездили в Дурдан и как поживает дедушка. Марк взглянул на крестного, тот едва заметно кивнул. Марк злился на себя за то, что спрашивал у него разрешения поговорить с Лекс, чувствуя, как глубоко укоренились в нем сомнения. Он подробно рассказал ей о папке за семьдесят восьмой год, уже не зная, делает он это от чистого сердца или дает ей «походить в кильватере», чтобы проследить за ее реакцией. Но понурая Александра никак не отреагировала. Сказала только, что надо будет навестить дедушку в выходные.

– Пока не стоит, – заметил Вандузлер.

Александра сдвинула брови, выпятила подбородок.

– Так вот до чего дошло? Мне хотят предъявить обвинение? – спросила она тихо, чтобы не пугать Кирилла.

– Скажем, Легенек в дурном расположении духа. Никуда не уезжайте. Флигель, школа, «Бочка», сквер – ни шагу в сторону.

Александра нахмурилась. Марк подумал, как она не любит, когда ей приказывают, и на миг она напомнила ему деда. Она способна сделать все наоборот просто назло Вандузлеру.

К ним подошла Жюльет, чтобы убрать со стола, Марк расцеловался с ней. В трех словах рассказал ей о Дурдане. С него было довольно папки за семьдесят восьмой год, она только все запутала, не внеся никакой ясности. Александра одевала Кирилла, чтобы отвести его обратно в школу, когда в «Бочку», громко хлопнув дверью, влетел задыхающийся Люсьен. Похоже, не заметив даже, что Александра уходит, он занял ее место и потребовал у Матиаса большой бокал вина.

– Не волнуйся, – сказал Марк Жюльет. – Он болен Первой мировой. Она то накатывает на него, то проходит, то снова накатывает. Мы уже привыкли.

– Дурень, – выдохнул Люсьен.

По его тону Марк понял, что ошибается. Первая мировая тут не при чем. На лице Люсьена не было выражения блаженства, которое означало бы, что военные дневники солдата-крестьянина найдены. Он был встревожен и взмок от пота. Галстук у него сбился набок, а на лбу выступили красные пятна. Еще не отдышавшись, Люсьен окинул взглядом обедавших в «Бочке» посетителей и знаком попросил Вандузлера и Марка наклониться поближе.

– Сегодня утром, – начал Люсьен, все еще прерывисто дыша, – я позвонил Рене де Фремонвилю домой. Но он сменил номер. Я поехал к нему без звонка.

Прежде чем продолжать, Люсьен сделал большой глоток красного вина.

– Дома была его жена. Р. де Фремонвиль – это и есть его жена, Рашель, дама лет семидесяти. Я спросил, могу ли увидеть ее мужа. И попал впросак. Держись, Марк: Фремонвиль давным-давно умер.

– Ну и что? – сказал Марк.

– Он был убит, старик. Бабах – ему всадили две пули в голову сентябрьским вечером семьдесят девятого года. А главное, не только ему. С ним был его старый приятель Даниэль Домпьер. Бабах – и ему две пули. Оба критика застрелены.

– Дерьмо, – сказал Марк.

– И не говори, потому что при последовавшем переезде мои военные дневники улетучились. Жене Фремонвиля было не до них. Она не представляет себе, куда они запропастились.

– Так солдат все-таки был крестьянином? – спросил Марк.

Люсьен удивленно взглянул на него.

– Тебе сейчас это интересно?

– Нет. Но я уже проникся.

– Представь себе, да, – оживился Люсьен, – он был крестьянином. Подумать только! Разве это не чудо? Если бы…

– Про военные дневники пропусти, – приказал Вандузлер. – Рассказывай дальше. Велось расследование?

– Конечно, – сказал Люсьен. – Разузнать об этом было нелегко. Рашель де Фремонвиль избегала разговора на эту тему. Но я проявил чудеса ловкости и убедительности. Фремонвиль снабжал кокаином парижских театралов. Его приятель Домпьер, полагаю, тоже. Полицейские нашли целый склад кокаина под паркетом в доме Фремонвиля, там обоих критиков и укокошили. Следствие пришло к заключению о сведении счетов между крупными дилерами. Вина Фремонвиля не вызывала сомнений, но улики против Домпьера были шаткими. У него нашли лишь несколько пакетиков коки за каминной плиткой.

Люсьен допил свой бокал и попросил у Матиаса еще вина. Вместо этого Матиас принес ему рагу из телятины.

– Ешь, – сказал он.

Люсьен взглянул в решительное лицо Матиаса и принялся за рагу.

– Рашель мне сказала, что Домпьер-сын, то есть Кристоф, отказывался верить, что его отец может быть замешан в чем-то подобном. Мать и сын тогда крепко поцапались с полицией, но ничего не добились. Расследование двойного убийства было закрыто как дело о торговле наркотиками. Убийцу так и не нашли.

Люсьен постепенно успокаивался. Дыхание его становилось ровным. Вандузлер принял свой облик полицейского: угрожающий нос, глаза, глубоко ушедшие под брови. Он поедал хлеб из принесенной Матиасом корзинки.

– В любом случае, – сказал Марк, судорожно пытавшийся собраться с мыслями, – к нашему делу это не имеет никакого отношения. Критиков укокошили больше чем через год после представления «Электры». Да еще и наркотики. Надо полагать, полицейские знали, о чем говорили.