Мертвые, вставайте! - Варгас Фред - Страница 36

Это вывело Марка из себя. Правда, София и сама говорила им, что она не была «той самой Симеонидис». И наверное, ей не следовало браться за «Электру». Наверное. Он совершенно в этом не разбирался, во всяком случае, не больше, чем Люсьен. Но уничижительное высокомерие обоих критиков его бесило. Нет, София не заслуживала ничего подобного.

Марк обратился к другим папкам и другим операм. Повсюду хвалебные, или просто лестные, или удовлетворительные рецензии и все та же разгромная критика из-под пера Домпьера и Фремонвиля, даже когда София не выходила за пределы возможностей своего лирического сопрано. Эти двое явно невзлюбили Софию, причем с самого ее дебюта. Марк расставил папки по местам и, опустив голову на сжатые кулаки, задумался. Уже почти стемнело, и Люсьен зажег две лампы.

София подверглась нападению… И она не стала подавать жалобу на нанесение телесных повреждений. Он вернулся к «Электре» и бегло просмотрел остальные статьи об этой опере, в которых говорилось примерно об одном и том же: о неудачной постановке, невыразительности декораций, нападении на Софию Симеонидис и ожидаемом возвращении певицы, с той лишь разницей, что большинство критиков высоко отзывались о предпринятой Софией попытке, а Домпьер и Фремон-виль не щадили ее. Он не знал, что следовало запомнить из всей этой папки за тысяча девятьсот семьдесят восьмой год. Хорошо бы иметь возможность читать и перечитывать все отзывы. Сравнивать, определить особенности вырезок, заинтересовавших Кристофа Домпьера. Хорошо бы переписать хотя бы те статьи, которые читал убитый. Но это огромная, многочасовая работа.

Между тем в комнату вошел Симеонидис.

– Вам следует поторопиться, – сказал он. – Полиция пытается найти способ закрыть доступ к моим архивам. У них сейчас нет времени самим заниматься ими, и они, должно быть, опасаются, что их опередит сам убийца. Я слышал после сна, как этот дурень куда-то звонил. Он хочет опечатать архивы. И похоже, добьется своего.

– Можете не беспокоиться, – сказал Люсьен. – Мы через полчаса закончим.

– Превосходно, – сказал Симеонидис. – Вы быстро продвигаетесь.

– Кстати, – сказал Марк, – ваш пасынок тоже был статистом в «Электре»?

– В Тулузе? Безусловно, – сказал Симеонидис. – Он участвовал во всех ее спектаклях с семьдесят третьего по семьдесят восьмой год. Это потом он все бросил. Не занимайтесь им, вы зря теряете время.

– София рассказывала вам о том нападении перед началом «Электры»?

– София ненавидела, когда об этом говорили, – помолчав, сказал Симеонидис.

После ухода старого грека Марк уставился на Люсьена, который, вытянув ноги, развалился в продавленном кресле и забавлялся со своей газетной вырезкой.

– Через полчаса? – воскликнул Марк. – Ты хочешь свалить через полчаса, когда нужно переписывать кучу документов, а ты тут прохлаждаешься и грезишь о своих военных дневниках?

Не вставая, Люсьен указал на свою сумку.

– Там два с половиной килограмма портативного компьютера, – пояснил он, – девять килограммов сканера, а также духи, пара трусов, толстая веревка, спальный мешок, зубная щетка и кусок хлеба. Теперь ты понимаешь, почему я хотел взять на вокзале такси. Давай свои документы, я скопирую все, что захочешь, и мы заберем их в Гнилую лачугу.

– Как ты до этого додумался?

– После того как убили Домпьера, можно было Догадаться, что легавые попытаются запретить копировать архивы. Искусство ведения войны, дружище, заключается в том, чтобы предвидеть маневры противника. Приказ скоро будет отдан, но нам он уже не помешает. Так что поторопись.

– Прости, – сказал Марк, – я последнее время немного взвинчен. Как, впрочем, и ты.

– Нет, меня заносит в ту или другую сторону. Это не совсем одно и то же.

– Твои игрушки? – спросил Марк. – Они стоят кучу бабок.

Люсьен пожал плечами.

– Мне предоставил их факультет, через четыре месяца придется их вернуть. Мои здесь только провода.

Рассмеявшись, он подключил аппаратуру. Наблюдая, как копируются документы, Марк все больше успокаивался. Может, от них и не будет толку, но его радовала сама мысль о том, что у него будет время изучить их без спешки под своим средневековым кровом. Основная часть документов была скопирована.

– Фотографии, – напомнил Люсьен, махнув рукой.

– Думаешь, это нужно?

– Уверен. Давай сюда фотографии.

– Здесь только фотографии Софии.

– Как, нет общего снимка, например, когда они раскланиваются или отмечают генеральную репетицию?

– Только София, говорю тебе.

– Тогда оставь их.

Люсьен завернул аппаратуру в старый спальник, все перевязал и прикрепил к свертку длинную веревку. Затем он осторожно открыл окно и бережно спустил сверток.

– Нет комнат без окон, – сказал он. – А под окном всегда есть хоть какая-нибудь почва. Под этим окном – дворик для мусорных контейнеров, лучше, чем улица. Готово.

– Сюда кто-то идет, – предупредил Марк.

Люсьен отпустил конец веревки и бесшумно притворил окно. Он снова небрежно развалился в старом кресле.

Появился полицейский с самодовольным видом охотника, только что подстрелившего куропатку.

– Запрещается что бы то ни было просматривать и снимать копии, – возвестил болван. – Таков новый приказ. Забирайте вещи и покиньте помещение.

Марк и Люсьен с ворчанием повиновались и последовали за полицейским. Когда они спустились в гостиную, госпожа Симеонидис накрыла стол на пять персон. Значит, их пригласили на ужин. Пятеро, подумал Марк, значит, и сын будет ужинать с ними. На сына стоило посмотреть. Они приняли приглашение. Прежде чем они уселись за стол, молодой полицейский обыскал их и вытряхнул все из сумок, вывернув их наизнанку и осмотрев каждый шов.

– Все в порядке, – сказал он, – можете все убрать.

Он вышел из гостиной и встал в дверях.

– На вашем месте, – заметил Люсьен, – я бы лучше охранял дверь в архив до нашего ухода. Мы ведь можем снова туда забраться. Вы сильно рискуете, жандарм.

Недовольный полицейский поднялся на второй этаж и расположился прямо в комнате. Люсьен попросил Симеонидиса показать ему, как выйти во дворик, сходил за свертком и засунул его на самое дно сумки. Он находил, что с некоторых пор мусорные контейнеры – слишком частые гости в его жизни.

– Не волнуйтесь, – успокоил Симеонидиса Люсьен. – Все ваши архивы в целости и сохранности. Даю слово.

Сын немного опоздал к ужину. Грузный сорокалетний человек с неспешной походкой, Жюльен не унаследовал от матери желание выглядеть незаменимым и деятельным. Немного жалкий, неприметный, он приветливо улыбнулся гостям, и Марк почувствовал сожаление. Этот человек, ставший тупым и безвольным рядом с неугомонной матерью и властным отчимом, вызывал у него сострадание. Марк был снисходителен к тем, кто встречал его приветливой улыбкой. К тому же Жюльен оплакивал Софию. Далеко не урод, только лицо одутловатое. Марк предпочел бы проникнуться к нему отвращением, ненавистью, словом, чувством достаточно сильным, чтобы увидеть в нем убийцу. Но Марк никогда не видел убийц, поэтому он решил, что податливый тип, задавленный матерью, несмотря на милую улыбку, вполне мог оказаться кровожадным. Ну подумаешь, уронил пару слезинок.

Его мать тоже годилась на роль убийцы. Суетливая, хлопотавшая больше, чем того требовали обязанности хозяйки, говорившая больше, чем того требовало поддержание разговора, Жаклин Симе-онидис была утомительна. Марк отметил ее закрученный точно на затылке пучок, сильные руки, неестественный голос, наигранное оживление, тупую непреклонность, с которой она накладывала каждому его порцию цикория с ветчиной, и подумал, что эта женщина способна на все ради власти, денег и избавления своего недотепы сына от финансовых проблем. Она вышла замуж за Симеонидиса. По любви? Потому что он был отцом известной певицы? Чтобы открыть перед Жюльеном двери театров? Да, у них обоих был мотив и, возможно, предрасположенность к убийству. Но не у старика. Марк наблюдал, как он энергично нарезает цикорий. Властность превратила бы его в законченного тирана, окажись Жаклин более беззащитной. Но нескрываемое горе отца-грека исключало любые подозрения. С этим все были согласны.