Цой жив еще (СИ) - Ярцев Григорий Юрьевич - Страница 49

Бегун не останавливался, капли пота слетали с тела, а сердце билось с такой скоростью, что, казалось, просто вибрирует, готовое взорваться. Киануанеу-кеп-пат-та-Кибат несся дальше, изо всех сил стараясь добраться до Ядра, а алые вуали жизненной энергии, оставляемые ярко-красными пятнами, манили Тьму за собой.

Утыканный зазубринами хвост отстающего беса мелькал, дразнил и бился совсем близко, а гниль, не сбавляя скорости, вытягивалась, тщетно пытаясь дотянуться. Пульсирующие иглы разом втянулись в несущийся бугрящийся сгусток, в котором не осталось ничего человеческого, и выплеснули вперед черный язык, обхвативший хвост. Бес взревел от страха и боли. Вскинул рогатую морду, а Тьма, втянув в себя язык вместе с частью хвоста, уже расползалась, обнимала и поглощала собой хищника. Ш'Айаб сгинул во Тьме, и чем меньше от него оставалось, тем большее и сильнее становилась гниль - разрасталась, принимая форму уничтоженного: лапы окрепли, сформировались когти, оставляющие после себя глубокие выбоины, горб оброс маслянистыми усиками-волокнами, жадно тянущимися к следующей жертве.

Большая тень метнулась к своду, и бежала по ним вниз головой. Прыжок вниз и нечистота накрыла собой еще одного беса, погрузив в тушу когтистые лапы. Брызнула кровь, но не окропила стен: иглы мигом выросли из Тьмы, целиком впитав в себя каждую каплю. Следом устремились сотни блестящих усиков: проникли под шкуру и иссушили Ш'Айаб изнутри, превратив мощное тело сначала в исхудалый скелет - кожу да кости, - а потом не оставив ничего и от них.

Бегун бежал без оглядки, не желая видеть и знать ужасы, творившиеся за спиной. Кошмарных звуков и болезненного рева было достаточно и всякий раз, когда они утихали, ноги несли его все быстрее. Бледнолицый оставлял позади тоннель за тоннелем, обрыв за обрывом и спешил к Ядру. Тьма вспорола воздух рокотом, лишенным рассудка и алчущим одного: брать жизнь, черпать ее без остатка. Грохот и рев, от которых дрожал воздух, подгоняли бледнолицего, и с каждым разом их звуки становились ближе; кишки выворачивало от страха.

Нечистота быстро приспосабливалась: на ходу вырос длинный хвост, помогающий сохранять равновесие, тело приняло обтекаемую форму и за несколько махов нагнало очередного беса, поглотив хвост и заднюю часть. Бес не сдавался: в предсмертной агонии отчаянно скреб передними лапами, пытаясь удрать, но и их постигла та же участь.

Киануанеу-кеп-пат-та-Кибат бежал так быстро, что перемахнул через провал, как по невидимому мосту и, не оглядываясь, мчался дальше. Два оставшихся беса огрызались и скалились, один боднул другого и тот, ударившись о стены тоннеля, не смог перепрыгнуть обрыв, шаркал лапами, тормозил, но пропасть утащила на дно. Тьма перескочила клиф, а языки нырнули за падающим бесом, впились и вытянули обратно. Поглощали, волоча за собой по тоннелям ослабевшую тушу.

Рев оставшегося беса звучал совсем близко. Бледнолицый спиной ощущал смрад горячего дыхания, когда тоннель вывел к куполу Ядра. Не останавливаясь, скинул бурдюк, и ноги его оторвались от земли - Рисс подняла бегуна в воздух и перенесла к себе, в один из тоннелей под сводом. Бледнолицый уперся ладонями в колени, силясь отдышаться и перевести дух после самого длинного забега в его жизни, а потом и вовсе плюхнулся на землю.

Обманутый бес внизу дербанил бурдюк с мочой. Тьма вырвалась из тоннеля и черной тучей налетела на свирепого хищника. Он взревел, пытаясь бороться, но с каждой секундой от него оставалось все меньше. Эхо предсмертного крика укатило далеко, отскакивая от стен тоннелей. Мощные лапы проваливались и исчезали в сгустке гнили, закипавшей яростью. Ш'Айаб ударил рогами, но их будто спилило, вгрызся, сомкнув челюсти, и морда растворилась в нечистоте - изумрудные глазки погрязли в черной жиже и исчезли навсегда.

Сотни огоньков жизненной энергии горели в зевах тоннелей, и Тьма чувствовала каждый из них. Задрожала и языки выросли из бугристого тела и стрелами устремились к ним, желая осквернить все до единого, но Рисс не позволила. Зажмурилась, собрав всю свою ментальную энергию, и создала мысленный щит - купол с единственной брешью - проемом. Языки разбились о невидимый барьер так, будто сама реальность восстала против безумной природы нечистоты. Заключенная в барьер Тьма уловила жар проема, его энергию и, позабыв о крохотных огоньках, бешенной гончей устремилась внутрь, где и нашла тысячи нитей сиявших гирлянд, сплетенных спиралью, и нарыв - сочился светом так ярко, что мог лишить зрячего глаз. Нарыв призывал отведать ни с чем несравнимую Пищу, и алчущая Тьма бездумно кинулась за ней в самое пекло. Истощалась и таяла, оболочка уменьшалась, испуская черную дымку - жар расщеплял, но нечистота упрямо подбиралась ближе. Волоски иссыхали, их вновь и вновь обволакивало жижей, пока они не дотянулись и не обвили спираль черными языками. Лапы нечистоты прикипали к раскаленной поверхности, шипящие ленты гнили тянулись за ней подобно расплавленной резине.

Бледнолицые, не покидая тоннелей, с тревогой слушали, как из проема доносились нечеловеческие вопли и безумные крики, полные нестерпимой боли и жажды. Тени нечистоты, мелькавшие в проеме, то усиливались, то слабели, а потом все стихло, разломы света погасли, и под куполом воцарилась пробирающая до дрожи тишина.

***

- И что ви об этом думаете? - спросила Анна, сидя в удобном кресле напротив директора.

Валерий сложил руки на животе, обдумывая ответ.

Как правило, подобные процедуры проходили в реабилитационной комнате с релаксирующей подсветкой, а пациент изливал душу, лежа на удобной софе, но директор был не из тех, кто мог позволить себе расслабиться и отвлечься от текущих проблем. Особенно когда до завершения сборки бронетранспортера оставались считанные часы. Он то и дело поглядывал на таймер, и с каждой секундой скрывать волнение давалось все сложнее. Кресло без привычной высокой спинки делало его менее защищенным и угрожающим.

- Думаю, он знает, что делает, - наконец ответил Валерий. - Как и мы. Только он - там, а мы - здесь, и ему виднее. Боишься, что не вернется? - голос выдал его, последний вопрос задал с куда большим волнением.

- Как и ви, судя по всему.

- Больше нет. Видишь ли, я совершил ту же ошибку, - улыбнувшись собственной глупости, признался директор, - или, как у нас говорят: «Наступил на те же грабли». Я забыл, что желаемое не всегда становится действительным, и в одно мгновение представил великое будущее, которое он может нам подарить, и мгновение соблазнило меня, понимаешь?

Миловидное личико Анны нахмурилось. Боялась признаться себе, что директор планирует каким-то образом извлечь способность искателя к регенерации и привить себе. Это совершенно на него не похоже, но к счастью, страшные мысли о безумных экспериментах и еще более безумных ученых оказались беспочвенными. Она ошиблась. Планы Валерия, более гуманные, шли на столетия вперед, но одновременно идущие в разрез с привычной жизнью искателя.

- Что за человек такой? Я мог дать ему океан, а он не попросил и глотка воды, - хрипловатый и размеренный голос директора гипнотизировал. Его всегда приятно слушать. - Я хотел сделать его тем, кто нам нужен. Таким, каким мог стать мой сын. Какой прекрасный был мальчик, ты помнишь? А я его загубил, желая вырастить того, кем ему не суждено было стать, - директор скривился лицом, и усталые глаза увлажнились. - В его карте сказано, что заикался от рождения, но и это моя вина. Я подавлял его, пытаясь воспитать мужчину, и сделал хуже, - он горько улыбнулся. - Из-за меня мой мальчик оставался после уроков, чтобы шепотом рассказывать заученные стихи. В классе не мог, потому что над ним смеялись и подшучивали. Я все делал не так, и больше такого не допущу, - поняв, что рассказал непозволительно много, он поспешил сменить тему. - Последний разговор не заладился? - проницательность директора не знала границ, да и Анна не особо старалась скрыть эмоций; ее тревожный, беспокойный вид чуть ли не кричал об этом. Она присутствовала и отсутствовала одновременно. - Если думаешь, что он не вернется, действительно хочешь прожить жизнь, терзая себя мыслями о том, как закончилось ваше знакомство?