Ботаники не сдаются (СИ) - Логвин Янина - Страница 82

— То, что диван такой большой, а ты собираешься лечь на полу. Ну, не укушу же я тебя в самом деле! И потом, мы с тобой уже спали на нем вместе.

Но Ванька все равно упрямо укладывается внизу. Кажется, он принес с собой одеяло. Я слышу, как он двигает кресло, пытаясь разместиться.

— Ты — нет, — вздыхает. — А вот я могу натворить дел. Однажды я тебя уже кусал и мне понравилось. Спи! — повторяет шепотом и со смешком. — Слава богу, сегодня не полнолуние.

Нет, сегодня светит молодой месяц и за окном звездная ночь, но уснуть все равно не получается. В глаза словно спички вставили! И каждый звук, и каждый вздох, как по натянутой струне смычком — отзывается стуком сердца, которое отказывается молчать. Да еще и подушка по-особенному пахнет Ванькой и почему-то помнится не то, как я искала дорогу к опушке… а то, как рука Воробышка гладила мою спину, а пальцы ласкали грудь. Очень нежно, как будто он боялся меня спугнуть.

На мой вздох, Ванька отвечает своим.

— А-а! К черту, Умка! Иди сюда!

Он в два счета оказывается на постели, под одеялом, и прижимает меня к себе. Я и сама тянусь к нему, и губы встречаются жадно, с радостью и надолго, пока мы оба не задыхаемся в безумном поцелуе.

— Ты пахнешь шоколадом, а еще мной. Знаешь, это странно чувствовать на твоих волосах запах своего шампуня. Знать, что на тебе моя одежда, что ты в моем доме, но мне это нравится. Твои губы, волосы, ты вся нравишься. Умка… — Он нависает сверху, тяжело дыша. — Ни к черту из меня джентльмен. Твой отец бы меня убил!

Возможно, если бы он сам никогда не был молодым.

— Мой отец с мамой уже в институте жили вместе, и у них родилась Светка. Он был моложе тебя.

— Все равно.

Мои руки лежат на плечах Воробышка, и я чувствую, как под ладонями пылает его сильное тело, и перекатываются гладкие мышцы. Чувствую тот контакт, который прежде был недостижим в танце. Неосознанно глажу эти плечи, робко провожу рукой по его щеке, и прячу пальцы в волосах — мягких на затылке и чуть вьющихся. Оторвав голову от подушки, целую подбородок.

— Катя, осторожнее, — просит Ванька с рваным выдохом у самых губ.

— Почему?

— Потому что не успеешь опомниться, как я съем тебя, моя девочка. Всю! Ты лакомый кусочек и такая смелая. Умка, останови меня!

Но не трогать его я не могу. Не могу отпустить. Мне он нравится, для меня он тоже лакомый. И я, набравшись храбрости, признаюсь в этом. «Не-е-ет…» — шепчу так долго, как длится выдох. Приподнимаюсь навстречу, и мы оба пропадаем в общем на двоих сумасшествии.

Он приникает ртом к моим губам, пробует их зубами, языком, и тут же глубоко целует меня, так что кружится голова. Словно достает душой до самого моего звенящего донышка. Мои руки уже на спине, и я вздрагиваю, но не от испуга, а от желания и предощущения чего-то волшебного, что сейчас должно случиться с нами, когда Ванька отстраняется и стягивает с меня футболку, разметав по подушке густые волосы. Обхватив под спину, жадно опускается губами ниже — к шее, к ключицам… к груди.

О-ох. Трепет, кажется, пронзает душу и разрывает легкие.

— Ваня, я…

— Тш-ш. Да, Умка, да! — шепчет Воробышек. — Поверь, мне этого тоже хочется. Очень! Какая у тебя нежная кожа. Нежная грудь. И что мне с тобой делать. Что мне с собой делать? До тебя все было легко, а сейчас… Я словно сам первый раз касаюсь девушки. Схожу с ума, потому что это ты, Умка. Ты!

Я не знаю, что нам делать, но, кажется, готова узнать. Тело под Ванькиными руками горит и звенит в ответ на каждое прикосновение. Лучится невидимым светом. И в этом обоюдном накале желаний пропадают смущение и страх.

Я прошу у самого лица, едва слышно, но в этой просьбе впервые в жизни во мне говорит женщина.

— Я хочу, Ваня. Я верю тебе. Давай попробуем.

И Воробышек задыхается от моих слов.

— Умка, если мы попробуем, мы уже не сможем остановиться, — он тяжело дышит, касаясь своим лбом моего лба, — ни ты, ни я. Ты понимаешь?

Понимаю, еще как, но отказаться не могу.

— Пожалуйста, Звездочет, — улыбаюсь в губы, которые так же, как и мои пахнут шоколадом, как никогда уверенная в своем решении. — Я не хочу останавливаться. Слышишь, не хочу!

Я уже встретила однажды пустоту, оставшись одна у костра, и не готова его отпустить. Он колеблется, но мои руки гладят шею, а губы целуют. Я слышу свое имя и чувствую приятную тяжесть Воробышка, опустившегося на мою грудь. Снова тонко вздрагиваю под ним и часто дышу, когда пальцы Ваньки подбираются к бикини и медленно обнажают бедро. Он вспоминает надпись на бикини, стягивает их с моих щиколоток и тягуче выдыхает в ухо:

— «Kiss Me please». Мне нравится эта просьба, Умка. В ней все мои мысли, — прикусывает мою щеку, словно и вправду собирается меня съесть. — Никак не могу о ней забыть…

И я действительно слышу в его словах обещание «Не забудет». Ощущаю его горячее бедро между своими коленями, держусь за широкую спину Воробышка — он намного больше своей девчонки-ботаника, пьяной от новых чувств, и запоминаю теплый аромат моего мужчины и желания. Он гладит и нежно сжимает ягодицу, целует губы, и я почти захлебываюсь от ощущений, когда его нетерпеливые пальцы пробираются между ног и касаются меня.

— Катя…

Глаза закрываются сами, и выгибается спина.

— Да.

Это все похоже на взрыв ощущений — болезненно-колких, живых, безрассудных и настоящих. Захватывающих дух и обнажающих души. Соединяющих нас в одном гулком биении сердца. Я познаю его с тихим вскриком, жесткими пальцами впиваюсь в крепкую спину и отдаюсь на волю мягких губ, ответивших на мой вскрик успокаивающим поцелуем.

— Катя, Катенька… Только скажи! Я сумасшедший?

— Ты самый лучший!

И разве можно сказать иначе, принимая вместе с ним его нежность? Узнавая себя всецело? Нет, не отпущу! Да он и сам не отпускает. Наши рваные дыхания слышны в ночи, наши поцелуи так же безумны и на грани, как и безумна сама ночь. Наши тела впервые откровенны друг с другом. Сколько еще будет моментов в жизни — ярких и чувственных, проникновенно-личных, но этот я запомню навсегда. Ванькину нежность и страсть. Свою смелость и благодарность наших тел, познавших близость.

Нет, я ни о чем не жалею. Ни о чем!

— Катя, иди ко мне, — Ванька ложится на подушку и притягивает меня к себе. Опускает на грудь, приникая губами к виску. Накрывает одеялом. — Спи, Умка! — мягко просит. — Хочу и во сне тебя чувствовать.

И я тоже хочу его чувствовать. Его «хочу» мне ужасно нравится! Сейчас о стольком нужно подумать, столько еще раз пережить, но я почти сразу же засыпаю на плече под Ванькино тихое и по-мужски уверенное: